Совместное проживание

*** Мне было жалко Сашку. Жалко, стыдно перед ним за то, что я иногда раздражался, вернувшись домой. Да, с ним удобно, хорошо, компания, чистота, еда, но иногда от этого начинало тошнить. Я за него волновался, а как иначе-то? Поэтому злился еще больше, за то, что он старается казаться незаметным и в то же время полезным. Хотелось иногда высказаться, но я держался. Не мог его обидеть, ему нельзя нервничать, а я все же его любил. Как друга, как брата и даже привязался к Ирке, хотя до смерти их матери не изъявлял желания с ней общаться. Если бы она еще не вскакивала каждое утро в шесть часов, чтобы собраться в садик, если бы именно мне не пришлось её каждое утро туда отвозить, я был бы более или менее счастлив. Но утро началось с её звонкого смеха. Я с трудом сполз с постели и, все еще лежа, стал нащупывать ногами домашние тапочки. Без них ходить по квартире было проблематично, потому что после того, как в моем доме появился ребенок, я сразу понял, какое зло эти игрушки из киндер-сюрпризов и детальки лего. На будущее, своим детям зарекся такое покупать, потому что с такими игрушками можно остаться инвалидом с расстроенной психикой. Пол порой напоминал минное поле, где один единственный неверный шаг становился ошибкой сапера. Сашка в растянутой, заляпанной футболке и трусах руководил процессом завтрака. Находящаяся под пристальным вниманием Ирка увлеченно лопала разноцветные хлопья и мне, глядя на нее, тоже захотелось вот так, не парясь особо, умять эти разноцветные кукурузные колечки и свалить во двор с мячиком. Но, к сожалению, вместо мячика имелся в наличии дипломат с документами, а вместо двора, работа. – Завтракать будешь? – спросил Сашка, оборачиваясь на меня. Я заметил, как у него подрагивают руки, вздохнул и, почесав выбившуюся на щеках двухдневную щетину, ответил: – Чай выпью. Сашка потянулся к железной банке на полке. – Я её сам в садик отведу, – сказал Сашка, когда я надевал в коридоре пиджак. Можно было обойтись и без него, апрель выдался жарким, словно на улице царило лето, но работа требовала жертв. Иногда слишком много. – Фигня, я отвезу, – отмахнулся я, застегивая на руке часы, подаренные подчиненными на мой двадцать четвертый день рождения. Два года прошло. – Все равно мимо еду. Не напрягайся особо. Сашка тяжело и сбивчиво вздохнул, опираясь на стену. Он не говорил, когда ему становилось плохо, стараясь справиться сам, но по нему и так видно было. Побледнел. – Ты это... Сань, – помявшись немного произнес я, – если что, звони. А то помрешь еще тут. Что мне потом Ирке сказать? Друг коротко засмеялся, потрепал младшую сестру по голове с двумя высокими хвостиками, и ответил: – Обязательно, чтобы для тебя не стало шоком созерцание моего трупа в твоей квартире. – Дебил, – миролюбиво отозвался я, ухватил Ирку за маленькую ладошку и поспешил вниз, к машине. Признаваться себе не хотелось, но на работе я чувствовал какое-то облегчение, что ли. Нет этой тягостной атмосферы семейного уюта, которой мне по горло хватило в детстве. Лет с десяти я решил, что мне не нужна своя семья, глядя, как мать пилила отца за все мало-мальски крохотные проступки, он напивался и вечер превращался в скандал. Лет с десяти я скандалы ненавидел, и ненависть эта крепчала с каждым годом, пока родители не развелись и отец окончательно не спился. Мать говорила о нем только плохое и мне все это надоело до чертиков, потому что я уважал отца, не смотря на его пагубные привычки. В итоге, нервы сдали, я пообещал себе не заводить семью, чтобы не повторять судьбу родителей, а тут свалилось на мою голову... Не семья, но все же. Порой хотелось выть. Особенно, когда симпатичная Лена с отдела кадров строила мне глазки и иногда приносила кофе, а я не мог привести её домой, потому что трехлетняя Ирка и лучший друг... Ирку требовалось забрать из детского сада. – Дэн, я Ирку заберу, – сказал мягко Сашка, когда я ближе к вечеру позвонил домой. Он долго не брал трубку и меня это злило и волновало одновременно. Вдруг у него опять этот чертов приступ? Валяется там где-нибудь, по своей же вине, неуемный. – Ладно, – буркнул я с раздражением, попытался исправиться и, более или менее доброжелательно буркнул: – Сань, ты там как бы... Поаккуратнее, что ли. Какого хера трубку не брал полчаса? – Занят был, – лаконично ответил тот, попрощался и быстро отсоединился. Я начал собирать в сумку спортивную форму. Не то чтобы я был фанатом спортзала, но дневное напряжение и отсутствие секса сказывалось, физическая нагрузка более или менее отвлекала. Но гулять и трахаться хотелось все равно. Пока терпел, но начал подумывать о Лене и гостинице как о чем-то весьма нормальном, к тому же, она была совсем не против. Но с другой стороны оставлять Сашку одного дома... Поэтому кроме спортзала пока ничего не оставалось. Дни были похожи друг на друга до одурения. Утро, работа, дом, в котором шумная Ирка и тихий Сашка. Я открыл дверь, вошел в темную прихожую и в первую минуту испугался, потому что дома было слишком тихо. Лишь в кухне горел свет. Раздраженный, злой сам на себя и на Сашку я прошел на кухню, обнаружил на столе остывшую еду и пошел дальше исследовать квартиру. Обнаружил друга в его комнате, с сестрой в обнимку, закутанных в плед. Ирка мирно посапывала, Сашка дышал тяжело, редко и тихо. Я шепотом выматерился в темноту, прикрыл дверь и вышел. Был даже рад, что эти двое спят и создается впечатление пустой квартиры, потому что я дико хотел покоя. Вместе с диким желанием отдохнуть, пришло поганое чувство стыда за то, что я такое чудовище, так думаю о близких мне людях, которым нужна поддержка. Даже есть расхотелось. Так и ушел спать. *** – Вставай, – оповестил Сашка громко, заглянув в комнату. Я застонал, выполз из постели и потопал в душ, встречать свое однообразное утро. Из ванной было слышно, как Сашка пытается накормить сестру, ласково, но неумело. Ирка отказывалась. Я посмеялся себе под нос, умылся и пошел завтракать. Из-за Ирки пришлось натягивать пижамные брюки, хоть и ребенок, но все же девочка, не пацан же. – Я сегодня сам её отведу, идет? – спросил Сашка с ожиданием, взглянув на меня, – погулять хочу. – Погуляй, – кивнул я согласно, – может позагораешь немного. А то на зомбака смахиваешь. Он легко усмехнулся. Вид у Сашки и правда был болезненный. За полгода он осунулся, похудел, впали щеки и красовались под некогда яркими, задорными карими глазами, темные круги. Его вполне можно было испугаться в темноте, я иногда вздрагивал, натыкаясь на него в коридоре. Единственное, что осталось на месте, так это румянец, еще сильнее выделяющийся на бледной коже. Краснеть Сашка умел, делал это профессионально, как пятнадцатилетняя девственница на первом свидании. – Хрен ли пялишься? – осведомился Сашка, не подозревающий о моих идиотских мыслях. Я устало улыбнулся, отвел взгляд и ответил: – Замечтался о футболе. Сегодня матч, приду пораньше, посмотрим. Пятничный матч был традицией в моей жизни с того самого дня, как его начали показывать по первому. Я не ярый поклонник футбола, но разумно поддерживаю любимую команду, за которую когда-то в спорт-барах радовался мой отец. Футбол был просто разгрузкой, знаком свыше, оповещающий грешников о конце рабочей недели. Пятница для меня была самым трудным днем на работе. Хуже понедельника. И чем хуже был этот день, тем больше я радовался телику и матчу, который стабильно означал, что мне не нужно будет идти на работу на следующее утро. Ради приличия позвонил Сашке, хотя знал, что не узнаю ничего нового. Ирка забавно лепетала в трубку что-то на своем языке, я понимал через слово, отвечал, и заметил, как это подняло мне настроение. Сам на себя разозлился, поэтому ехать домой желание как-то отпало. Пришлось. Сашка встретил меня в коридоре. Улыбнулся, снял с вешалки куртку и сказал: – Наконец-то. В магазин надо, а Ирку не хочу с собой брать. Я на полчаса. Мне не слишком улыбалась перспектива оставаться наедине с его сестрой, потому что с детьми я общий язык находил с трудом, а Сашкино полчаса с этими его приступами грозило растянуться часа на два, не меньше. Да и хер знает, что там с ним будет и как. Станет плохо, примут за какого-нибудь нарка или эпилептика. Ищи его потом, по больницам. Мне такого нахуй не надо было. Я положил на зеркало ключи от машины, сменил пиджак на легкий джемпер и сказал: – Я с тобой схожу, пиво куплю. Мелкую с собой возьмем. Сашка пожал плечами, позвал младшую и стал надевать девчонке на ноги сандалии. Ирка сидела смирно. Мы миновали длинный коридор, вышли на общую площадку между корпусами подъезда и пошли вниз по лестнице. Я подумал, что лучше было бы поехать на лифте, но эта светлая мысль пришла мне в голову только тогда, когда мы миновали первый пролет. Жили мы на четвертом, лифты я не любил всей душой и вообще, не сразу додумался, что так будет лучше, а Сашка не сказал ничего. Мог бы и сказать. Я досадливо поморщился. Сашка шел медленно, словно прогулочным шагом, хотя я понимал, что он просто следит за своими ощущениями. Приступы не носили цикличный характер. В один день он мог бы спокойно подняться по лестнице на четвертый этаж, в другой, останавливаться на каждом лестничном пролете. Все зависело от его физического состояния, а я понимал, что он успел устать. И неизвестно сколько раз ему было плохо за этот день. Перед первым этажом мы остановились. Ирка уже унеслась на улицу, прыгая на крыльце перед подъездом и поднимая в воздух кучу пыли. Мне было видно её худые бледные ноги в светлых сандалиях и краешек разноцветной юбки, едва прикрывающей колени. – Живой? – осведомился я устало, глядя как Сашка, опираясь руками на поручень, вдыхает пыльный воздух. Его немного шатало, но на ногах он стоял крепко. – Нет, давно уже сдох и морально разложился, – в своей обычной доброжелательной манере отозвался друг. Я хмыкнул: – Тогда идем распугивать посетителей супермаркета. Живой труп - это прикольно. – Этот жанр истощен, – покачал вихрастой головой Сашка и с трудом отцепившись от поручня, направился к выходу из подъезда. Последние полгода Сашка выглядел подавленным, да и кто бы в его состоянии выглядел лучше, но меня это напрягало. Хотелось бы как раньше пить пиво, смотреть футбол и орать футбольные кричалки, или хотя бы как-то веселиться, но после трагедии Сашка стал малообщительным, закрылся в четырех стенах и почти совсем перестал громко говорить. Или хоть как-то выражать свои эмоции. На меня это нагоняло тоску. Все попытки расшевелить его оканчивались через раз неудачей. Из веселого, сильного, общительного парня он превратился в мягкое, покладистое, тощее ходячее недоразумение. Меня это злило. Меня много что в нем злило и в то же время, наоборот, с ним стало спокойно. И уютно как-то что ли. Этот уют меня тоже злил. Какой-то замкнутый круг. Я покачал головой, отгоняя прочь назойливые мысли. Ирка скакала вокруг брата, дергала его за руку, Сашка улыбался, разговаривал с ней, и я понял, что мне с ними хорошо. А злость напускная какая-то, вторым планом. Злость по привычке. Ну разве есть еще где-то такие друзья как я и Сашка? О-ох, двое на десять тысяч. Надо как-то менять свое отношение к этому, не могу же я его бросить, обещал. А Сашка охуенный друг, всем бы такого. С самого детства с ним вместе. Однажды я, будучи маленьким любопытным экспериментатором в возрасте десяти лет, старательно закрасил четырехлетнего Сашку зеленкой. Этакий прототип Халка, про которого мы тогда и не знали, и которого не существовало еще в планах известных американских продюсеров. Долго не могли отмыть. Я улыбнулся глупому воспоминанию. – Захвати корзину, – велел я Сашке, когда мы пришли в супермаркет. Тот послушно вытащил из груды одинаковых красных корзинок одну и протянул мне. – Ну, – осведомился я, когда мы двинулись вдоль длинных рядов с продуктами, – чего хотел? Бери. – Мясо кончилось, – задумчиво ответил друг, держа за руку сестру. – А себе чего? Пиво? Сок? Сашка отрицательно мотнул головой. Мол, ничего не надо. Я вздохнул, подивился его скромности и упертости, и решительно определил: – Вот ща что Ирка с кондитерки возьмет, то и ты получишь. Поэтому давай, выбирай нормально, а то весь вечер будешь жрать киндеры. Ирка и правда ухватила с полки киндер, аккуратно положила его в угол корзинки и взяла меня за руку. У меня внутри что-то дрогнуло. Сашка улыбнулся, почесал в затылке. – Ладно, – пожал он плечами, – пошли. На матч мы опоздали, зато явились домой, неся из магазина четыре плотно набитых пакета. Сашка устало поставил сумки прямо в коридоре, присел на трельяж и закрыл лицо руками. Мне опять стало неловко. – Оклемался? – спросил я через минуту. – Да, – тихо ответил друг, не отнимая подрагивающие руки от лица. Я вздохнул, кое-как подхватил его пакеты, при этом мне здорово пережало пальцы, и поспешил на кухню. Сашка сидел в коридоре еще минут пять, а я все это время чувствовал себя идиотом полнейшим. Вроде и помочь хотелось, а нечем. Поганое чувство. Минут через десять он зашел в кухню, легко улыбнулся мне и сказал: – Я в душ. Картошку пожарил, разогрей. Дэн. Нехуй жрать прямо из сковородки. Разогрей, понял? Я, собственно, занимавшийся как раз поеданием остывшей картошки прямо из сковородки, послушно кивнул. Вскоре в душе зашумела вода. Ирка сидела спокойно в своей комнате, играя в киндеры. Два раза она прибегала похвастаться новыми игрушками и уносилась обратно к себе, получив мое одобрение. По телику на кухне крутили футбол, комментатор орал на эмоциях, судья оказался козлом, наши нещадно проигрывали, два-ноль. Стало грустно. Я так увлекся матчем, что забыл поесть. Кроме того, я даже не сразу обратил внимание, что Сашка в ванной уже полчаса и там беспрерывно и ровно шумит душ. Обычно он так шумит, когда под ним никто не стоит, а струя просто бьет с высоты в пустую ванную. Я вообще не сразу связал эти факты, до меня доходило как до жирафа, минуты две. А потом я реально перепугался. Подскочил к ванной, постучал в дверь и чуть прибавив в голос громкости, так, чтобы услышал Сашка, и чтобы Ирку не пугать, позвал: – Сань? Ты там живой? Тишина. – Сань, блять, – нервно заикнулся я, – хорош молчать, открывай давай. И опять ровный шум душа. – Саня, – рявкнул я сердито, – бля, я сейчас нахуй эту дверь вышибу, если не откроешь. Хуевая шутка. Он не открыл. За дверью беспрерывно и ровно шумел душ.