***
— Ну и чушь, — недовольно пробубнила я, закурив. Том стоял рядом, запустив руки в карманы брюк и вглядываясь в наполненную машинами дорогу; впервые с того дня в Шотландии я видела его улыбающимся. — Я бы так не сказал, — пожал он плечами. — В конце концов, в его словах есть смысл. — Вы правда так считаете, мистер Хиддлстон? — я искренне удивилась, не думая, что он поддержит идею Лонгмана. — Том, просто Том. Раз уж нам суждено обрести друг перед другом обязательства, то стоит перейти на «ты». Как считаете? — Да, конечно, — улыбнулась я, затушив сигарету о каменную стену клиники. — Быть может, тогда нам стоит обменяться номерами, раз ты считаешь, что в этом есть смысл? Британец молча, с той же доброй улыбкой, протянул мне телефон и я, закрыв глаза, стала судорожно вспоминать собственный номер. Набрав его, я как приличный человек отдала его телефон. Том улыбнулся шире и, сделав шаг к подъехавшей жёлтой машине-такси, отчеканил: — Классные очки, тебе идёт. Так началось наше ненормальное лечение по методу немецкого коллеги доктора Лонгмана и единственное, что я почувствовала на тот момент — стыд. Он не попросил свою вещь обратно, лишь заметил, что не забыл о них, а я закурила вторую сигарету. Простите, мистер Лонгман, хоть что-то из вредных привычек у меня должно остаться.глава 4
22 июля 2018 г. в 14:09
В середине ноября, заметно волнуясь, мама сообщила мне о том, что их пребывание в моём доме затягивается на неопределённое время и поинтересовалась о том, не смутит ли меня приезд Оливера. Она сказала, что на их ферме в Австралии случились какие-то проблемы и конкуренты её мужа — в целом человека неплохого и даже понимающего — потравили большую часть урожая и, пока службы будут работать над устранением проблемы, они некоторое время поживут у меня.
Я была не против — благодаря регулярным походам с Алисией в парки, кино, различные выставки я стала гораздо лучше спать и на некоторое время мне показалось, что бессонница и впрямь решила меня оставить, но всё оказалось не так просто.
По приезду Оливера в доме стало чуть более шумно и тесно, однако деньги стали заканчиваться, а Кевин Файги не спешил звонить; время от времени я подрабатывала выездами к дамам, приводя их в порядок. Вспомнить былое удалось, только вот за время работы в киностудии я приноровилась и, откровенно говоря, такие подработки мне перестали нравиться совершенно. У меня было два простых выхода: продолжить транжирить собственные деньги с карты, проявляя пущую гостеприимность и в это время ждать обещанного звонка, или пойти искать работу самой.
Несмотря на опыт, я и понятия не имела, как проходят кастинги для гримеров и что нужно делать, а вот перспектива разъезжать с тяжёлой сумкой полной косметики по домам обеспеченных женщин меня не прельщала. Фостер молчала — Файги отзванивался ей лишь раз и позвал на корпоратив перед Рождеством, заведомо осведомляя о том, что на работе она должна быть начиная с двадцать восьмого ноября. Названивать продюсеру было не в её компетенции, а я банально стеснялась, хоть и понимала, что обо мне действительно забыли.
Я сидела за рулём машины перед клиникой и пыталась понять, что мне сейчас делать. Конечно, сейчас я пойду к Лонгману, который совсем недавно вернулся с Шотландии, расскажу ему об улучшениях и опять поеду домой — а дальше-то что?
Это было странно. Чувство тоски не покидало меня уже который день и я всё никак не отваживалась рассказать об этом Фостер — мы были лучшими друзьями со школьных времен, но последние месяцы вымотали меня и я откровенно боялась рассказать ей о том, что чувствую себя дерьмово. Я знала, что Ива опять начнёт причитать, говорить о том, что всё полнейшая ерунда и я загоняюсь; именно таким был наш прошлый разговор и, честно, с тех пор мне не хотелось говорить о беспочвенных переживаниях.
Очки Тома третий или четвертый день украшали моё лицо — тогда моя дорогая красноволосая Фостер дико извинялась за то, что нигде не сможет достать его номера, а мне подумалось, что наверняка эти очки у британца не последние и, верно, я смогу их отдать при первой встрече, если она вообще случится. С неделю назад Ива попросила показать их и я не нашла способа лучше, чем селфи — почему нет? Тогда они и начали мне нравиться; не то, что бы они были какими-нибудь жутко красивыми или дорогими (хотя насчёт цены я не была уверена на все сто процентов), но видеть я стала определённо лучше.
— Доброе утро, мисс Берч! — радостно поздоровалась со мной ассистентка доктора Лонгмана при выходе из машины.
— Доброе утро, Элли! — в тон ей ответила я. — Ты сегодня поздно, что-то случилось?
— О, нет, — отмахнулась белокурая девушка. — Вы разве не знали, что доктор Лонгман поручил изменить график работы? Теперь мы не с девяти, а с одиннадцати. Говорит, когда был в Шотландии — понял всю прелесть работы с обеда и до позднего вечера.
Пока девушка возилась с входной дверью в клинику, я спокойно слушала её болтовню: раньше она не казалась мне такой разговорчивой, а сейчас говорит без умолку и кажется абсолютно счастливой. Наверное, смена графика по нраву не только Джейме, но и его сотрудникам.
— Вы не переживаете, мисс Берч, доктор скоро подойдёт, я как раз успею подготовить некоторые документы для Вас. Может быть кофе? Чай? Воды, если хотите? — всё так же весело лепетала она, включая свет в коридоре и проходя на своё рабочее место. — Не хотите добить пропущенные графы с информацией в своей медецинской карте? Доктор Лонгман был бы приз…
— Нет, Элли, только не это, — взмолилась я. — Давай сделаем вид, что ты не говорила мне этого. О каких документах идёт речь? Насколько я знаю, лечение ещё не закончено.
— Всё верно, мисс Берч! Доктор Лонгман пишет научную работу и ему нужно согласие на Вашу помощь, ведь все диагнозы, способы лечения, сроки засекречены и он может писать об этом только с Вашего согласия и, кстати, он подготовил кое-что новенькое для Вас, — Элли недобро сверкнула глазами и принялась печатать документы. — Милые очки, кстати, Вам идут. Может быть, Вас записать к офтальмологу?
— Спасибо, Элли, в этом нет необходимости.
— И, мисс Берч… Не говорите доктору Лонгману о том, что я Вам всё разболтала, он ведь хотел сделать… Сюрприз, — умоляюще она взглянула на меня и, получив в ответ кивок, лучезарно улыбнулась и наконец-то замолчала.
Пятнадцать минут ожидания Джейме возле его кабинета на неудобной кушетке заставили меня нервничать: дело было даже не в его регулярных опозданиях, к этому можно и привыкнуть; я с ужасом для себя заметила, что являюсь пациентом доктора Лонгмана — достаточно известного в своих кругах психиатра — далеко не первый и не второй год, а это значит, что не первый и не второй год я принимаю одни и те же таблетки, следую одному и тому же рациону питания и в жизни не меняется ничего. Я по-прежнему толком не сплю который год, что оправдывает непроходящие синяки под глазами, регулярно ловлю панику на ровном месте и постоянно беспокоюсь о том, что и яйца выеденного не стоит.
Переведя дыхание, я смотрю на настенные часы, висящие над входной дверью, оглядываюсь на Элли, которая с головой занята своими делами и выхожу на улицу. Я обещала Лонгману бросить курить ещё год назад, он настоятельно рекомендовал поставить крест на этом деле, но у меня не выходило. Лет в шестнадцать я думала, что бросить курить — дело лёгкое, лет до двадцати выходило курить по пачке в неделю, а то и меньше, но работа сделала своё дело и курение превратилось в зависимость.
Я огляделась по сторонам и холодный ветер из-за угла Монтегю Клоуз заставил меня съежиться от неприятного чувства мерзлоты, пробирающей до костей; я с наслаждением затянулась сигаретой, стряхнула пепел и взглянула на дорогу: всё ещё никого. Ощущение, словно спит весь город, хотя часы говорят об обратном — практически полдень.
— Не думал, что Вы не сдержите своё обещание, мисс Берч, — рядом послышался бархатный голос доктора и я маленьким дитём спрятала сигарету за спину. — Докуривайте, Данна, я буду ждать Вас в кабинете, сегодня нам о многом предстоит поговорить.
И он ушёл с улыбкой, а мне внезапно показалось, что меня будут ругать как в детстве. Как глупо, Данна, как же это глупо.
Кабинет оказался отчего-то непривычным: я слишком давно не была в той родной клинике Лонгмана и успела позабыть о здешнем уюте, совсем несвойственном для других больниц округа. На секунду мне показалось, что я даже успела соскучиться по этому месту, но мои и без того не позитивные мысли прервал низкий голос мужчины, который пододвигал к моему стулу ещё один, а после принялся выуживать из ящиков из-под собственного стола какие-то тонкие разноцветные папки с бумагами.
— С минуты на минуту придёт ещё один пациент и тогда я начну, если Вы не против, — спустив круглые тонкие очки на переносицу, утвердительно заявил Джейме и сложил перед собой руки в замок, в упор глядя на меня. — А вот и он. Добрый день, Том, рад, что ты нашёл время.
Перехватило дыхание — я не была его преданной фанаткой и фанаткой в целом, я ничего не знала о нём и работать вместе удалось лишь один или два раза, однако ещё с того раза, когда Фостер не отыскала его номер (верно, даже если бы она отыскала, то я не нашла бы смелости позвонить) — лицо Тома Хиддлстона напрочь въелось в мою память. Его голос всё ещё гулом стоял в ушах; я почувствовала себя маленькой девочкой на публике и нервно сглотнула. Я опять нервничаю просто так. Это всего лишь какой-то актёр, да к тому же пациент доктора Лонгмана — мозгоправа, как назвала его однажды Ива. Всего лишь!
— Наконец-то вы в сборе, друзья мои, — с ноткой торжества в голосе проговорил Джейме и поднялся с места, на этот раз сцепив руки за спиной.
— Добрый день, — шёпотом, не прерывая врача, поздоровался мужчина и в ответ получил лишь кивок — не выходя из образа маленького ребёнка я чуть ли не жевала собственный язык, пытаясь понять, что происходит.
— Дело в том, что вы оба являетесь моими самыми давними и любимыми пациентами, однако… — Лонгман помедлил и повернулся к нам спиной, вглядываясь в пейзажи многоквартирных домов за окном. — Однако последние месяцы я старался изучать всю ту информацию, которую получил за несколько лет от вас самих и пришёл к неутешительным выводам. Я перепроверял все клинические данные, более того — я позвонил своему коллеге-психотерапевту из Германии — и проконсультировался.
Доктор Джейме Лонгман развернулся лицом, внимательно взглянул на каждого из нас и вернулся на своё место, продолжая:
— Мистер Хиддлстон, мисс Берч, скажу вам прямо: в вашем теперешнем состоянии, если не прибегнуть к некоторым мерам, то в скором времени мне придётся выдать вам направление на госпитализацию. К сожалению, бессонница, стресс и панические атаки только кажутся чем-то смешным по сравнению с онкологией, но во время затянутого лечения происходит тот же самый процесс, что и с онкологическими заболеваниями, если их не лечить вовсе. Если приводить в сравнение, то у вас обоих сейчас абсолютно точно имеется по злокачественной опухоли и, говоря между нами, я больше не могу выписывать вам снотворное. Каждый раз я провожу анализ ситуаций и пришел к выводу, что вы оба находитесь на грани: если ваше состояние не нормализуется, то сколько бы вы не пили лекарств, сколько бы не читали книг и не смотрели фильмов — память начинет пропадать безвозвратно, а деменция настанет так скоро, что вы не успеете запомнить этот момент.
— Простите, доктор, — промямлила я, пытаясь переварить сказанное. — Неужели те лекарства, которые вы выписываете, совершенно не помогают?
— Вы меня слушали, Берч? — вскинул бровь тот и я почувствовала прилив стыда — внимание к сказанному ушло сразу после его предложения о госпитализации. — Я не могу больше выписывать вам те лекарства, что и прежде. Ситуация усугубилась.
— Простите, доктор Лонгман, — наконец заговорил британец и я выдохнула, — Вы сказали о крайних мерах, значит всё же деменции можно избежать?
— Деменция рано или поздно настанет, — ухмыльнулся Джейме, — но сейчас вы можете её избежать. Я прекрасно знаю, что вы оба следовали практически всем моим указаниям: вовремя употребляли лекарства, избегали дневного сна, питались согласно рациону, наверняка поменяли спальные места и, помнится, обещали не проводить всё своё время на работе и вместе с этим обещали не курить. К сожалению, анализируя наши сеансы, я могу сказать, что курить и жить на работе вы не перестали. Я не ваш отец и не смогу отучить вас от дурных привычек, но есть кое-что ещё, что вы старательно избегали или пытались, но не смогли, поэтому я осмелюсь взять это в свои руки.
— Сколько это стоит? — в очередной раз поспешила я; Том как-то грустно взглянул на меня и Лонгман снял очки, упираясь взглядом в мою переносицу.
— Достаточно дорого, чтобы вы оба отказались.
— Вы шутите, — с нотками беспокойства заговорил Хиддлстон.
— Какие уж тут шутки, — тяжело вздохнул мужчина пододвинул ближе к нам по папке с бумагами. — Перед вами договор: вы, безусловно, в праве отказаться, ведь это врачебная тайна и, да. Я пойму вас. Я пишу научную работу и мне было бы интересно добавить в неё ваши медицинские данные, в последствии, если вы согласитесь, так же описать метод борьбы и этапы выздоровления. Я гарантирую на словах и бумаге, что ваши имена будут засекречены или изменены, но всё, начиная от рассказов о том, что вас волнует и заканчивая тяжёлыми воспоминаниями будет законспектировано. Повторюсь, что все имена будут изменены и вы, вероятно, никогда не встретитесь с моей научной работой, однако в дополнение хочу сказать, что у моего коллеги из Германии был такой же трудноизлечимый случай: нескончаемый и стресс и бессонница едва ли не довели бедолагу до смерти, однако всё обошлось.
Мы с Томом переглянулись так, словно оба боялись не столько потери памяти, сколько оглашения наших душераздирающих историй о переживаниях и усталости. Это было странно: в этот момент я отчётливо поняла, почему многие фанатки, включая в эту толпу мою младшую сестру, говорили о глазах Локи. Они действительно были красивы.
— Я согласен, — на выдохе произнёс Том и принял гелиевую ручку из рук доктора, расписываясь в нужных местах на белоснежной бумаге.
Я замешкалась. Никогда раньше мне не приходилось принимать таких быстрых и относительно необдуманных решений, но ситуация требовала этого, а я все ещё не могла решиться поставить роспись, не зная, что ждёт дальше.
Жизнь, конечно же жизнь, что ещё может быть дальше?
— Да, да, я тоже, — затараторила я и бездумно пробежалась глазами по предложениям, расписалась в трёх местах и отодвинула папку от себя, откинувшись на спинку стула и облегчённо выдохнув.
— Благодарю, — с улыбкой произнёс он, прежде, чем забрать бумаги у нас из-под носа. — Теперь перейдём непосредственно к объяснениям. За все те годы, что я изучаю вас обоих, я понял лишь одно: вы окружены огромным количеством людей, в том числе родными, лучшими друзьями и коллегами, но никогда не испытывали острого чувства долга перед кем-либо кроме своей работы, которая кроме денег, стресса и редкого удовлетворения ничего вам не приносит. У вас есть полгода на то, чтобы ощутить всю прелесть обязательств друг перед другом: мой коллега, о котором вы уже слышали, проводил такой эксперимент десять лет назад с двумя девушками, у которых была идентичная ситуация и больше полугода они прожили вместе.
— Простите, доктор, Вы хотите, чтобы…
— Нет, Том, вам не обязательно жить вместе. Это было десять лет назад, а сейчас человечество активно пользуется интернетом, так что вы можете банально общаться с помощью сообщений. Согласитесь, желая человеку спокойной ночи и доброго утра обрекаешь сам себя на спокойную ночь и доброе утро. Не так ли?
Мы послушно кивнули — в некотором роде это звучало и воспринималось как бред, но если подумать.
— И, мисс Берч, курение всё-таки вредит Вашему здоровью, а Вы, Том, Бога ради перестаньте жить на работе — наши условия никуда не испарились. — А теперь идите, я буду ждать Вас через полгода. Выздоравливайте.