forty-two

      Нервно поглядывая на наручные часы, оглядываясь на проходящих мимо людей, я пыталась найти глазами Тома, но тщетно. Джек послушно сидел рядом, собирая на свою белую пушистую шубу грязь: к вечеру ноябрьский ветер разгулялся и, чихнув, я накинула капюшон чёрной толстовки, уговаривая Джека сидеть на месте. Ему не терпелось побегать; до парка мы шли пешком, выйдя на полчаса раньше из дома. Вместе забежали к Джессике, выпили наивкуснейший капучино — Вок трепетно подходила к качеству подаваемого кофе в её заведении, а позже пошли виртуозно обходить прохожих по пути к парку.       — Извини, что заставил тебя ждать, — едва слышно проговорил запыхавшийся мужчина позади меня и взглянул на наручные часы. — Не думал, что буду бежать так долго.       — Всё в порядке, — я улыбнулась в ответ и протянула руку — наверное, самый глупый жест на сегодня.       — Значит, это твой друг? — Том улыбнулся в ответ и спустился на корточки к Джеку; пожалуй, это было огромной ошибкой без спроса спускаться к мистеру-пушистые-штаны на уровне не менее пушистой морды.       Всё произошло быстро и неожиданно: я-то уже выучила, что у Джека непреодолимая любовь к поцелуям и большой, длинный, слюнявый и тёплый язык, так что стоит оказаться напротив него и всё — прощай косметика, ясный взгляд, сухая и вкусно пахнущая кожа, которую вы наверняка ежедневно мусолите дорогими кремами и скрабируете не менее дорогими скрабами. Жаль, что Том не удосужился спросить о характере Джекки.       — Джек, Боже мой, остановись, — я легонько одёрнула пса, присев на один уровень с ним и Томом, засунула в его рот большую сушку, которая всё это время лежала в кармане и виновато взглянула на Хиддлстона, который только-только выдохнул. — Ох, чёрт, я извиняюсь, я всё исправлю, секунду!       В кармане большой — не по размеру — толстовки всё же завалялась маленькая, почти наполовину опустошённая пачка влажных увлажняющих салфеток; сердито взглянув на Джека, а потом не менее сердито на Тома, я выудила салфетки и потянулась к его лицу. Мне не впервой прикасаться к нему и сейчас. Даже если он против. Даже если на нас смотрят несколько пар глаз. Даже если побегать действительно придётся.       — Постой, — Том перехватил мою руку, сжав запястье. — Мне кажется, мы здесь не одни. Как насчёт для начала пробежаться?       Молча кивнув, я натянула поводок и первой побежала в сторону велосипедистов. Ноябрь оказался относительно тёплым и мои руки замёрзли только после двадцати минут беготни по окрестностям паркам: время от времени мы останавливались возле высоких деревьев, рассматривали таких же людей, как и мы, которые на ночь глядя бегали, наслаждались осенней красотой и дышали свежим воздухом, и, к счастью, большую часть времени мы молчали. Поначалу Том просто накинул капюшон оранжевой ветровки и вслушивался в сторонние звуки, а потом воткнул наушники и мне на мгновение показалось, что мы вообще бегаем по-отдельности.       В общем-то, так и было: через полтора часа мы разбежались и, в конце концов, встретились возле того же водоёма. На время я забыла об «ужасном» поступке Джека, но когда практически стемнело и я всё же увидела лицо Хиддлстона в бледном свете фонаря, то мне в очередной раз стало стыдно. Иногда казалось, что нескончаемое чувство стыда тоже является каким-то отклонением, которое Лонгман лечить не спешил.       — Ну… Отлично побегали, Том, — негромко выдала я, остановившись на месте и переводя дыхание; большую часть времени я останавливалась, но всё-таки успела устать, зато у Джека, кажется, сил было немерено и он был готов пуститься в ещё один забег.       — Погоди-ка, — шутливо сощурился тот, — ты что, обиделась?       — О-о-о, нисколько, мистер Хиддлстон! — рассмеявшись, я всё же выудила из кармана те самые несчастные влажные салфетки и подошла ближе к мужчине. — Так и знала, что не стоило было позволять маме кормить Джека той свининой, этот пушистый мерзавец не предупредил тебя, что его язык слишком жирный для такого страстного поцелуя?       — Чёрт, Данна, — в ответ тихо рассмеялся он и зажмурился, по-геройски стараясь вытерпеть умывание салфетками. — Откровенно говоря, я думал, что ты придёшь со своим молодым человеком.       — Ну, наверное, с каким-нибудь парнем было бы противнее целоваться, нежели с Джеком. Что думаешь? — я закончила и на секунду замерла, разглядывая его лицо — его улыбка была достаточно доброй и уставшей, чтобы заставить меня не потерять счастливое выражение лица сейчас. — Хэй, Джек, а ты что думаешь? Тебе понравился Том или подыщем какого-нибудь нового Тома для пробежек в парке? А ты, Том? Почему ты подумал о том, что я приду на пробежку с парнем?       Пёс вскинул мордашку вверх и хрипло завыл, вызывая всеобщий смех.       — Я привык, что когда дама говорит о том, что придёт не одна, то обязательно придёт со своим молодым человеком или подругой, — Хиддлстон пожал плечами и во второй раз рискнул погладить Джека, который вёл себя смирно и не сопротивлялся.       — То есть вариант, что я могу прийти с подругой — так себе?       — Нет, я просто почему-то подумал о парне, — отмахнулся мужчина, не отрываясь от моего пушистого друга. — Как ты смотришь на то, чтобы я проводил тебя? На улице практически стемнело. Конечно, я могу вызвать такси, если ты живешь не близко?       — Я живу в получасе ходьбы отсюда, Том, но если ты хочешь проводить меня — будет замечательно, — я кивнула ему в ответ и отчего-то смущённо улыбнулась. — Доктор Лонгман велел нам заняться этой ерундой и мы могли бы узнать друг друга получше. Ну, то есть, какие там цвета нравятся, музыка, еда, ну…       — Я с радостью провожу тебя до дома, гулять в вечернее время полезно, — пропустив мимо ушей все мои детские бредни-вопросы из девчачьих дневников, он молча –одним лишь жестом — предложил взять его под локоть и я непременно согласилась, переложив поводок в правую руку.       Обычно я никогда не примечала особенности людей, стараясь не обращать особого внимания на их слова и действия — мне было некогда делать комплименты и заводить новых друзей; простым языком — мне не хотелось новых людей в своей жизни. Сейчас же я была более чем благодарна доктору Лонгману за то, что выдал нам какой-то несуществующий способ избежать бессонницы и стресса и не менее я была благодарна Тому, который вполне себе серьёзно — как казалось — воспринимал этот эксперимент.       В воздухе что-то поменялось и ветер стал таким же холодным, каким обычно бывает перед Рождеством. Таковым его изображают в детских книгах и таковым он чувствуется на самом деле. Холодный и пронизывающий, напоминающий вчерашний день в клинике Лонгмана, отчего-то глупые комментарии в сторону очков Тома, которые я всё ещё не удосужилась отдать и тот запах праздника, который приятно холодил лёгкие, заставляя дышать реже и глубже — некоторое время мы шли в абсолютной тишине, утопая в собственных мыслях, вдыхая свежий бодрящий воздух пустых улиц осеннего Лондона, лишь иногда отвлекаясь на бессмысленные ворчания уставшего Джека.       — Значит, говоришь, любимый цвет? — задал скорее риторический вопрос британец, разглядывания окрестности вокруг, взглядом цепляясь за вывеску пиццерии Джесс, виднеющеюся где-то вдалеке. — Думаю, синий и голубой — как летнее безоблачное небо.       — А мне нравится жёлтый, — на одном дыхании выдала я, вспоминая те жёлтые туфли в одном из торговых центров, которые я видела около трёх месяцев назад. — Как большие-большие подсолнухи и солнце. А что насчёт любимой музыки? Ну, тяжёлый рок, опера, что-нибудь попсово-корейское?       — Ох, нет, — рассмеялся он, — я обожаю всё корейское, но только не их музыку.       — Хорошо, я тебя поняла, что насчёт побыть моим личным Иисусом*?       — Погоди-ка, ты серьёзно? — он остановился на месте. — Это твоя любимая песня?       — Да, чёрт возьми, я обожаю эту песню! — громко возразила я. — Эй, ты что, не любишь её? Если ты её не любишь, Хиддлстон, то это провал!       Том промолчал и мне показалось, что я сказала что-то не то: показалось до тех пор, пока этот всеми обожаемый британец не начал напевать знакомую мелодию, с улыбкой глядя на меня. Сейчас, разглядывая его абсолютно обычным человеком, уставшим с пробежки, замотанным поучениями врача и наверняка заёбанным на работе, я радовалась маленьким ребёнком — мне не виделся тот мужчина в дорогих костюмах на дорожке, не виделся тот грустный, расстроенный мистер Хиддлстон и мне не хотелось замазать тональными кремами его морщинки под глазами; они, как некстати, ему шли, ничуть не делая его старше. Впервые я поняла, что он оказался замечательным человеком, о котором когда-то рассказывал мне Бенедикт.       До входной двери дома мы дошли быстро — Том напевал мелодии любимых песен, а я просто наслаждалась не то вечером, не то ночью. Джек жалобно заскулил, завидев во дворе мотоцикл Фостер и я тяжело вздохнула, осознавая, что этот пушистый парень не привык, когда его беспрестанно тискают. Лампа над дверью предательски моргала, не давая в сотый раз за день разглядеть Тома и я лишь смущённо опустила глаза в пол — мы ведь даже не друзья, чтобы проводить так время, всего лишь два пациента с глупыми обязательствами друг перед другом.       — Спасибо за проведённоё время, Том, — тихо поблагодарила я его. — Могу ли я обнять тебя?       — Я был бы не против объятий, Данна, — наверное, впервые за вечер он произнёс моё имя и тепло разлилось где-то внутри. — Я был бы счастлив, если бы у меня был такой друг как ты.       — Я тоже, — на выдохе произнесла я и, не выпуская несчастного поводка, привстала на цыпочки и обняла мужчину. — Ещё раз спасибо за вечер, Том. Если мы сможем стать друзьями, то я буду действительно рада.       — Доброй ночи, мисс Берч, — шёпотом проговорил он, крепко обняв меня в ответ.       — Спокойной ночи, мистер Хиддлстон.       Мы расстались возле моего дома и, с облегчением выдохнув, я с улыбкой зашла внутрь. Впервые за последние годы я чувствовала себя достаточно легко для того, чтобы лечь и заснуть без лишних мыслей в голове — на мгновение мне показалось, что в моей жизни может появиться настоящий друг и я так глупо, по-детски, была счастлива.