глава 22
11 января 2021 г. в 09:15
«Прости меня» отдалось чем-то особенно больным в груди. Я крепко стиснула его в объятиях, стараясь спрятаться за плечом от мужского взгляда. Боялась. Именно это слово приходило в голову, когда на глазах выступили слёзы и я начала молиться, чтобы Том не увидел этого, будто слёзы — постыдно. Он бы не подумал ничего плохо и попытался утешить, но именно второго я боялась как огня. Мне просто нужно было сказать это «прости», пока не стало слишком поздно.
У Хиддлстона вот-вот должна была появиться семья и я, что есть силы думать, осознала, что должна извиниться прежде, чем в его жизни не найдётся места для некогда друга. Сердце стучало предательски быстро, отбивало неизвестную мелодию и мне становилось хуже.
Долгими размышлениями я пришла к тому, что влюбленности было место. После ежедневных «спокойной ночи» оставался самый приятный осадок из всех существующих — чувство нужности. Никогда раньше мне, словно по расписанию, не желали хороших снов и прекрасного утра — никогда раньше в моей жизни не было того внимания, коим одарил меня Том. Он был рядом в момент отчаяния, всегда поддерживал, вовремя дарил объятия и я должна была поговорить с ним откровенно. Один единственный раз — наверняка последний.
— Прости меня, — повторила я, шмыгнув носом. — Всё это было так глупо и неправильно, Том. Я не хочу, чтобы ты вспоминал меня как никудышного друга.
— Никудышного друга? — он отпрянул, закрыв за мной дверь. — Ты даже представить себе не можешь, как ошибаешься, Данна.
— Я не хочу, не хочу, чтобы через несколько лет ты вспомнил о том, что я была в твоей жизни и мы плохо закончили. Понимаешь?
Мужчина кашлянул и удивлённо, сверху вниз, посмотрел на меня. Щека, все ещё вымазанная мороженым, покраснела от холода. Я с улыбкой вспомнила Криса в коридоре — с двумя большими порциями в руках.
Наша разница в росте всегда забавляла. Том всё так же, обеспокоенно, глядел на меня, склонив голову вниз. Его руки были холодными. Я почувствовала это, когда длинные пальцы аккуратно заправили выбившийся локон волос за ухо. Я вздрогнула и опустила глаза в пол, Том по-прежнему молчал. Выжидающе или нет — судить сложно, но тишины я боялась чуть больше, чем его самого.
С мистером Реннером, находящимся в номере неподалёку, я особо не откровенничала. Внутри что-то предательски копошилось — волновалось — не давало покоя. Актёр, подвыпив белого рома, начал говорить о своей семье, а позже ему набрала жена и они говорили долго; так долго, что я успела прийти к выводу о семейных отношениях и их полезности. Джереми так светился во время разговора, что, казалось, светил ярче лампочки на потолке.
Моя семья была моей семьей всегда, но почему-то именно тогда, минут двадцать тому назад, я подумала о Томе. Воспоминания разлились подобно бальзаму, задевая за больное. Эта привязанность, пропитанная временем, казалась невозможной. После неудачных отношений я поклялась, что никогда не стану страдать. Ни по одному из существующих мужчин. Долго стояла возле зеркала, изучала отражение и скрипела зубами. Что-то внутри оборвалось. Проклинать Джейме было бесполезно: он хотел как лучше и у него вышло.
— Я пришла попрощаться.
И слова буквально разрезали воздух, подобно острому ножу. Раньше я полагала, что такие ощущения бывают лишь наигранные и взгляды — театральным выступлением, но я ошиблась, когда руки затряслись, выдавая беспокойство. Хиддлстон наверняка знал, что эти слова труднее любого визита к психотерапевту.
— Зачем? — мужской голос дрогнул.
Я нервно слотнула сухой ком, стоящий поперёк горла, и решилась поднять глаза. Он, как никто другой, знал, что я — трус. Самый настоящий, без лишних послесловий; и этот взгляд был для меня подвигом. Том опустил руки, крепко сжав бумажную салфетку. В номере горел свет: на столе был включен ноутбук, рядом стояла тарелка с орешками и лежал телефон Тома. Всё показалось таким обыденным и спокойным, что на одно мгновение подумалось о неряшливости ситуации — я нарушила такое драгоценное спокойствие.
Мне нужно было о многом сказать; я хотела. Маленьким ребёнком я вообразила себе любовь, такую великую — из литературы — и пресловутую привязанность. В очередной раз я ошиблась и единственное, что успокаивало меня, было отсутствие прожитых долгих лет наедине со своими мыслями. Я не была жертвой и он, конечно, ею не был тоже, лишь стечение обстоятельств привело к чему-то несуразному. С невесомым грузом я осознала, что мне ещё предстоит видеться с Томом вне желаний: у Виндзора был свободен один кабинет недалеко от своего, а Хиддлстон регулярно бывал в конторе.
— Я долго думала над этим, — слова давались с трудом, — и я все ещё не уверена, что поступаю правильно. Фостер сказала, что я должна перешагнуть через себя, но у меня не получилось. Я очень рада за то, что ты, наконец, будешь счастлив. Больше всего на свете мне хотелось бы присутствовать в твоей жизни: быть рядом, может, быть крёстной мамой для твоих детей, праздновать вместе Рождество, но то, что я чувствую, противоречит желаниям. Абсолютно всем, Том. Я не смогу смотреть на твою любимую женщину и понимать, что рядом не я. Это было глупо, это было так глупо, что я боялась признать, но мне ведь уже не пятнадцать, чтобы… Ты всё понимаешь. Мне так жаль, что я разрушила нашу дружбу в тот день. Прости меня, Том.
Хиддлстон, не выпуская из рук салфетку, вытер оттаявшее мороженое. Теперь я могла без труда лицезреть родное лицо, с большей силой жалея о сказанном. Быть может, стоило перебороть эти эгоистичные порывы, перетерпеть и, в конце концов, выйти замуж. Удачно или не удачно — чёрт его разберёт. Тогда, без лишних проблем, мы могли вместе — семьями — встречаться на праздники и через добрый десяток лет не вспомнить об этом разговоре; о том, что его так и не случилось.
В номере было душно. Чёрное платье сдавливало, дышать становилось тяжелее. В такие моменты мама выгоняла меня на улицу и заставляла гулять, дышать свежим воздухом, переводить дыхание. Щёки наверняка побагровели — становилось жарко. Меня то и делало, что бросало в дрожь, когда Хиддлстон держал молчание. Каждую секунда, проведённая здесь, казалась самым настоящим адом без позволения выжить. Актёр стоял, подобно статуе, стеклянными глазами наблюдая за моими действиями и я расплакалась. Так глупо и тихо, словно это могло что-то изменить. Чувство стыда заполонило и голову, и сердце. Прикрыв глаза ладонями, я стёрла слёзы и задержала дыхание. Тишина давила хуже духоты.
— Это не должно было закончиться так, — серьёзно проговорил он. Выпрямившись, мужчина отворил дверь в уборную, выбросил грязную салфетку и продолжил: — Я так долго ждал, пока ты ответишь. Люк понадеялся, что ты расскажешь мне о статьях в газетах, но вместо этого ты лишь сказала, что женитьба — единственный выход. Я не мог поступить иначе.
— И верно, всё верно, — я закивала, словно заведённая, глотая слёзы. — Ты так сильно хотел семью, Том, и теперь у тебя это будет. Я счастлива за тебя. Клянусь, ты даже не представляешь как, просто…
— Почему в тот день ты сказала, что мы должны остаться друзьями?
— Потому что я всего лишь Данна Берч. Не певица, не актриса, не модель, не журналист и даже не художник по костюмам. Я боялась признаться, что чувствую больше, чем нужно — ты известный человек, у которого толпа фанаток и не меньше женщин, желающих выскочить за тебя замуж. Я должна была сказать, что люблю тебя.
В дверь постучали. Хиддлстон поднял недовольный взгляд и я, пользуясь моментом, ладонью стерла последние слезы и поспешила к выходу.
Было абсолютно нечестным оставлять его здесь одного наедине с моими словами, и я была несказанно рада, когда он открыл дверь. В голове нервно стучали все мысли, так быстро, что я даже не заметила, кто пришел, вылетев из номера вон. Слишком импульсивно и некрасиво, но мне, наконец, стало легче — быть может, совсем скоро все эти чувства растворятся в пелене работы, и я забуду, кем действительно был для меня Том Хиддлстон.
Тяжело вздохнув полной грудью, я очутилась где-то в коридоре. Шла, куда глядят глаза. Должно быть, подумалось мне, Данна Берч действительно та еще неудачница, и то, что у меня уже есть — счастливая случайность.