По усмотрению директора

      — Что случилось, Гермиона?       Она почувствовала, как чья-то рука опустилась ей на плечо. Перед глазами возник изгиб женского бедра, спустя мгновение скользнувший вперёд, став неким барьером между Гермионой и мужчиной, сидевшим напротив. Да, смелости ей было не занимать. Это было первое, что пришло Гермионе в голову. Наверняка её распределили бы в Гриффиндор… если бы она не была магглой.       Но, к сожалению, храбрость её не спасла. Мужчина вскочил с дивана, выхватив на ходу палочку. Ловкий взмах — и вся группа остолбенела, застыв с перекошенными от недоумения лицами. Несмотря на страх, Гермиона не могла не заметить иронию в сложившейся ситуации. Присутствующим было не всё равно. Они искренне переживали за неё. Даже Сэмюэль вышел из тени и, казалось, направлялся в её сторону. Но, конечно, ему не суждено было до неё добраться. Никому из них… кроме него — человека, которому ей никогда не следовало доверять… того, кто с каждым ловким взмахом превращался в до боли знакомого волшебника.       Он уверенно двинулся вперёд, направляя палочку от одного присутствующего к другому и безжалостно стирая их воспоминания, пока не вернулся к той, чья рука всё ещё успокаивающе лежала на её плече. К сожалению, Гермиона не успела отблагодарить её за беспокойство.       Он подошёл к женщине со спины, приставив палочку к виску. И неотрывно смотрел на Гермиону на протяжении всего времени, пока препарировал чужое сознание. Это было предостережение — демонстрация силы. Он полностью владел ситуацией. Он сам регулировал глубину воспоминаний и информацию, которую необходимо уничтожить… и, соответственно, сам определял то, что с его позволения теперь будет о ней известно.       Гермиону поразило то, что он снова лишил её права на принятие решений, связанных с собственной жизнью. Он не дал ей покончить с собой. Теперь он без её спроса решал, будет ли она присутствовать в умах — и, возможно, в сердцах — других людей. Нет, ни один человек в мире не должен был обладать такой властью, и всё же она сделала то же самое. Но разница была в том, что она сделала это из добрых побуждений.       Он же выполнял приказ Министерства — приказ этих безликих, бессердечных людей. Она презирала его за это.       Потянувшись за палочкой, Гермиона вдруг взвыла от отчаяния. Он опередил её. Огромная ладонь ухватилась за запястье, сжав руку в стальные тиски, в то время как другая скользнула ей за спину, вынимая палочку из заднего кармана джинсов — точно так же, как в ту первую ночь. Увидев суровое выражение его лица, она вдруг поняла, что, несмотря на то, что между ними было, теперь перед ней стоял тот равнодушный, замкнутый и отстранённый человек, каким она его знала с самого начала. Он идеально сыграл свою роль. Он был идеальным шпионом. Слишком хорошим, как оказалось, чтобы бросить это дело. И всё же…       — Министерство знало, что ты спал со мной? — храбро выпалила она, приподнимаясь на носках, чтобы взглянуть ему в лицо.       Попав в поле его зрения, она заметила, как сверкнули его глаза, прежде чем он придирчиво заскользил ими по её лицу, дотошно изучая каждый изгиб, каждую чёрточку, после чего, казалось, сделал какой-то вывод, от которого ушёл ещё глубже в себя. Резко развернувшись, он дёрнул её за запястье и потащил к двери. Она не сопротивлялась. В этом не было смысла. Но она определённо не собиралась молчать.       — Похоже, что «нет», — огрызнулась она ему в спину, когда он выволок её из помещения.       Прижав Гермиону к стене лестничной площадки, он удерживал её на месте, пока произносил заклинание, снимающее остановку времени, а затем, щёлкнув по замку и заперев тем самым дверь, практически пронёс её тело вверх по лестнице, прежде чем поставить на ноги и подтолкнуть, вынуждая пройти через следующую дверь в тускло освещённое кафе.       Быстро обходя столики, он вёл её к выходу. Прохладный вечерний воздух ударил в лицо, когда она, споткнувшись, вывалилась на пустынную улочку.       Вдалеке виднелись люди, вернее, их силуэты, идущие в противоположном от них направлении. Но звать на помощь не было смысла — не сейчас, когда он крепко сжимал её предплечье одной рукой, пока вторая была опущена вниз вместе с зажатой палочкой и нацелена ей в бедро. Они двигались слишком быстро, пробираясь сквозь затенённые участки домов, прежде чем резко свернуть в переулок, из которого, судя по всему, он планировал аппарировать.       Пакет, лежавший в кармане, отскакивал от бедра в такт её торопливой походке. Она собрала свои вещи всего несколько часов назад, влекомая надеждой, переполненная волнением… Но была встречена лишь насмешкой. Он насмехался над её отчаянной наивностью — над её глупыми мечтами найти кого-то, кто возьмёт её под свою защиту.       Она выбрала не того мужчину. Как оказалось, наоборот — того, кто больше остальных поспособствовал её провалу. И когда он затащил её в тёмную нишу между двумя зданиями, притягивая к груди для аппарации, она посмотрела ему в глаза и поняла, что он не собирался ей помогать.       Мгновение спустя, когда треск статического электричества всё ещё звенел в ушах, она распознала силуэт Хогвартса и попятилась, пытаясь вырваться из его хватки.       — Я не вернусь, — прорычала она, выкручивая руку в тщетной попытке высвободиться.       Он бесстрастно наблюдал за ней, позволяя бороться ещё несколько мгновений, прежде чем с раздражением отвернуться и потащить её по залитой лунным светом дороге.       — Пусти меня, — потребовала она более настойчиво, продолжая вырываться.       Бесполезно, он был слишком силён.       Она семенила, упиралась, часто спотыкаясь на пути, гравий шуршал под её ногами. Но они неумолимо приближались к замку.       — Пожалуйста, Северус…       Более мягкая просьба была последней надеждой, последней попыткой воззвать к тому хорошему, что было в его душе… в конце концов, она у него была — ей довелось её познать… по крайней мере, ей так казалось.       Но он даже не замедлил шага.       Как он мог? Как мог притворяться, что ничего не испытывал к ней?       Несмотря на предательство, она всё ещё питала к нему сильные чувства. Она умудрилась влюбиться в него… дважды. И это не было каким-то додумыванием её изнемогающего от одиночества, запутавшегося разума… или чего-то ещё. Эта любовь возникла в ответ на его собственные чувства… а она, в свою очередь, ответила ему взаимностью. Он явно хотел ей обладать. Было бы глупо это отрицать.       — Ты с самого начала хотел трахнуть меня, не так ли?       Тогда он замедлился. Незначительно. Приостановил шаг, прежде чем вернуться к изначальному темпу, отказываясь давать какие-либо разъяснения.       — Ты мог бы сделать со мной всё что угодно, — продолжала она с обвинением в голосе, дрожавшем от переполнявших эмоций. — И всё же ты заставил меня заняться с тобой сексом. Не потому, что я не реагировала на другие «наказания». А потому что ты хотел меня. Я видела это в твоих глазах. Да, ты вёл себя как ублюдок, но нет смысла отрицать — ты хотел этого с самого начала.       — Тебя не заставляли.       Она почувствовала облегчение от того, что он наконец ответил, даже если его ответ раздражал и явно не соответствовал действительности.       — Знаешь, у меня не было выбора! — не скрывая сарказма, воскликнула она. — Ты сделал всё, чтобы я согласилась. Ты знал, что у меня на уме. Ты знал, что я чувствую. В конце концов, ты был моим директором. Был явный перевес во власти.       — И всё же ты вернулась. Обратилась ко мне сама. И… была отзывчива, — не поворачиваясь, заметил он, продолжая широкими шагами продвигаться вперёд.       Это была правда. Он был кругом прав. В конце концов, её влекло к нему… она хотела его внимания. Согласилась на его условия. Ответила взаимностью. Многому научилась. И повзрослела.       Но дело было не в этом. Можно было назвать его кем угодно, но только не великодушным терапевтом. Скорее могущественным волшебником, использующим различные ухищрения и лживую, грязную тактику, чтобы манипулировать ею, одновременно удовлетворяя свои собственные желания. Ему не было необходимости трахать её… столько раз. Даже если бы этого хотелось ей одной, он бы ни за что не согласился, если бы цель наказания была чисто «исправительной».       А правда была в том, что по своей природе он был психически неуравновешен. Заглянув под маску равнодушия, она увидела достаточно, чтобы понять, что он, как и она, имел серьёзную душевную травму. В конце концов, их разговоры были далеки от отстранённости и благоразумия. Они были наполнены страстью. Они разделяли интенсивные, глубочайшие эмоции. И именно из-за этого боль от предательства была куда сильнее любой физической.       Но Гермиона, к счастью, сумела справиться с печалью, что чуть не затянула её в пучину отчаяния. Теперь она испытывала лишь гнев. Наконец-то она решилась защитить себя сама. Может быть, стоило поблагодарить его за это. Может, и нет. Но тот факт, что где-то внутри теплился огонёк её прежнего, упрямого «я», вселял надежду. Она выстояла. И начала довольно эффективно бороться за собственную жизнь, мозг спешно обрабатывал любые догадки, тщательно выискивая зацепки и придирчиво изучая каждую из них.       Как много Министерство знало о сексуальных выходках Снейпа? Могла ли она использовать эту информацию в своих интересах?       Если он намеревался сообщить Министерству о её проступке тем вечером, то имело ли смысл выдвигать свои собственные обвинения, чтобы очернить его персону?       Проблема заключалась в том, что, возможно, Снейп всё это время мог действовать безнаказанно. Возможно, Министерство предоставило ему полную свободу действий, чтобы он мог добиться цели «любой ценой». Поэтому, если бы она решилась рассказать им о его методах, то, скорее всего, была бы проигнорирована. Но была ещё одна деталь — Сэмюэль.       Он был очередной марионеткой Министерства? Шпионил за шпионом?       Возможно. И это значило, что они ему не доверяли.       А также объясняло, почему Снейп решил оградить её от литературного кружка, пока она проходила его тяжкие «испытания». В конце концов, к тому моменту он уже влюбил её в свою личину. Знал, что у неё есть чувства к нему, и мог использовать эти отношения, чтобы исполнить приказ Министерства. Вместо этого он запер её в замке подальше от любопытных глаз, чтобы разыграть своё «наказание». И использовал неравенство власти директора и студента, чтобы принудить её к сексу вместо того, чтобы притвориться приличным человеком и с помощью манипуляций добиться желаемого.       Чем больше она думала об этом, тем меньше верила, что Министерство одобрило бы его подход. Вряд ли оно вообще осознавало, насколько Снейп был психически неуравновешен. Она была совершенно уверена, что профессор МакГонагалл и, возможно, некоторые из преподавателей знали, что Снейп шпионил для Министерства, или, по крайней мере, подозревали, что его не зря назначили на этот пост. Если бы они обнаружили, что директор Хогвартса использовал сексуальное принуждение, чтобы манипулировать студентами, то это бы вылилось во всеобщий протест. Министерство потеряло бы не только своего человека, но и своё влияние на школу. Она сомневалась, что им пришлось бы это по душе. Или что Министерство пошло бы на риск и втянуло себя в очередной скандал.       «Нет», — решила она. — «Они не знают».       Что было удивительно.       Поскольку она вряд ли была у него первой.       У Гермионы скрутило живот. Эта мысль приходила ей в голову раньше… много раз… но теперь холодная волна ужаса сжала её внутренности в кулак. Как его рука на её запястье, когда он потащил её вверх по холму.       Откуда у него было столько знаний о сексе? Как часто он использовал их, чтобы манипулировать людьми, и при каких обстоятельствах?       Он был Пожирателем смерти. Возможно, он безбожно страдал от их рук, но, без сомнения, и сам причинял страдания. А ещё он был мотуломентом.       Каким образом он делал больно другим, но не чувствовал их страданий?       Она уставилась на него, на его сгорбленную спину, на прерывистое дыхание, вырывающееся из груди, словно дым. Это вдруг стало так очевидно. Он чувствовал их.       — Что ты с ними делал? — пробормотала она.       Он не ответил.       Ей было тяжело поддерживать его спешный темп, но, несмотря на вынужденный марш-бросок до Хогвартса и недостаток воздуха в лёгких, она повысила голос и спросила ещё раз.       — Что ты делал? Что произошло такого ужасного, что тебе было необходимо это делать… самому?       Он быстро оглянулся через плечо, сверкнув глазами, но продолжил идти к ступеням замка.       — Эти шрамы, — выдохнула она, — эти отметины… на твоём… члене. Они отличаются от остальных. Ты нанёс их сам.       Она должна была понять, она же сама так делала. Но по какой-то причине, хотя он и намекал на это, не видела в нём схожей потребности… до сих пор.       Мало шрамов?       — Почему, Северус? Что ты делал? — не могла остановиться Гермиона. — Что именно ты совершил? Тебя заставили? Ты делал это осознанно… как и со мной? — она ахнула, почувствовав, как затрещали кости запястья от усилившейся хватки. — Министерство знает об этом, Северус? Они знают, что ты делал?       Она слышала, как с каждым шагом его дыхание становилось всё тяжелее.       — Знают?! — не унималась она.       Он развернулся и нацелил на неё палочку, оскалив зубы в гримасе боли и гнева. И поднёс дрожащий кончик к её виску. Она чувствовала, как ярость ослепляет его изнутри.       И когда она остановилась, глядя ему в глаза с вызовом, но в то же время от страха не решаясь вдохнуть, то вдруг увидела его насквозь — целиком. Словно мозаика, противоречивые слои наложились на его бледные, угловатые черты, и она увидела зло, которое таилось внутри, но и добро, которое он всегда старался скрыть, — и то, что между ними. Она видела сожаление, отвращение, страх. Зеркальное отражение её собственных чувств. Но также и опасность. Он был способен на всё, и она знала, что Снейп был готов сделать это прямо сейчас. Убрать её как угрозу. Нейтрализовать её раз и навсегда.       Но он этого не сделал.       Вместо этого он отдёрнул палочку, в последний раз впиваясь в неё взглядом, прежде чем бесшумно развернуться и исчезнуть в замке.       Гермиона так и осталась стоять на ступеньках. Вся дрожа. Но в целости и сохранности.       В целости, насколько это было возможно.       Без родителей. Без литературного кружка. А теперь и без него.       Никто не мог разделить с ней её прошлое. И никто не остался в её будущем.       Тогда она подумала, не стало бы то заклинание Забвения благословением?       Если она не могла жить так, как отчаянно хотела, то, по крайней мере, ей не пришлось бы жить, зная, насколько она была близка к своей цели.