По усмотрению директора

      — Я знаю, в чём ты нуждаешься, — прошептала Гермиона, скользя руками вдоль его шеи к линии челюсти. Обхватив его лицо, она погрузилась взглядом в тёмные омуты его глаз. — Я могу сделать это, если ты позволишь.       Несмотря на усталость, наполнявшую их практически бездонной глубиной, Гермиона увидела вспыхнувшую искру — огонёк, бесстыдно заплясавший в его чёрных как смоль радужках. И густой туман, который чуть было не накрыл их обоих, казалось, слегка рассеялся. Одного факта, что она стремится подарить ему хоть какое-то облегчение и что он может довериться ей, было достаточно, чтобы привнести не столько надежду, сколько лучик приветливого тепла, согревающий их вопреки промозглой безнадёжности от предчувствия скорой разлуки.       Подняв руку, он почти незаметно щёлкнул пальцами, прежде чем кожаная плеть вылетела из темноты, поместившись в его руку, как хвостатая эстафетная палочка. Взяв её за запястье, он осторожно вложил рукоять в её ладонь.       Он действительно доверял ей. Она видела это в его глазах. Он верил, что теперь она понимает его, что она повзрослела и усвоила его уроки, которые, как она всегда подозревала, затрагивали его так же, как и её саму.       Гермиона встала во весь рост, взяв его за руку, и потянула за собой; он поднялся через усилие, неподатливые конечности говорили о том, что он провёл в одной позе уже несколько часов. Последовав за ней босиком, Снейп неспешно направился в спальню, где она остановила его, повернувшись и поднеся их сцепленные руки к губам. Она поцеловала костяшки его пальцев, по очереди касаясь губами каждой впадинки, а затем остановилась, чтобы нежно пососать один из выступающих суставов, наблюдая за его реакцией из-под ресниц.       Шагнув ближе, он взял её за подбородок. Слабая улыбка тронула уголки его глаз, прежде чем он наклонился, вжимаясь в её губы, постепенно поглощая их, словно смаковал сочную плоть сладких, спелых фруктов. Её колени дрожали от эмоционального истощения, вызванного дневными событиями, но также и от облегчения, что она снова была рядом с ним.       Он пах смесью древесных трав, дымом сигарет, огневиски… одним словом — Северусом. Этот аромат был настолько опьяняющим, настолько уникальным, что она отчаянно желала не терять рассудок, торопясь от мысли, что у них почти ничего не осталось — возможно, даже этого времени. Поэтому она взмахнула палочкой и, пока они целовались, начала снимать с него одежду, вначале стянув рубашку, обнажив плавные изгибы его груди и жёсткие контуры плеч, затем брюки, пробормотав заклинание расщепления швов и тем самым заставив их опасть вдоль его бёдер, пока он не стал обнажённым — настоящим пиршеством для её глаз, которым она, отстранившись, наконец позволила свободно блуждать по каждому дюйму его прекрасного тела. В конце концов, она чуть не лишилась возможности видеть его таким.       Чувствуя притяжение к тёмной копне волос у его паха, она скользнула ладонью по мягкому пушку, отыскав пальчиками тепло шелковистой кожи, которого ей так не хватало. Его член уже тянулся к её животу, и она почувствовала, как он стремительно твердеет в её руках.       — Я скучала по тебе, — прошептала она, прижимаясь губами к его груди, скользя языком вверх и вниз по затвердевшему соску.       Запустив пальцы в её волосы, он притянул её ещё ближе, одновременно массируя корни её волос.       Она вздохнула.       Он точно знал, что ей нужно. Впрочем, как и всегда.       Но на этот раз она могла ответить ему взаимностью.       — Я думаю, ты встанешь там и будешь держаться за полку, — она повернулась лицом к камину, в котором потрескивало пламя.       Он отступил назад, уголки его губ приподнялись, когда он оценивающе окинул её взглядом — возможно, мысленно признав тот долгий путь, что ей пришлось пройти.       Двигаясь с крайней лёгкостью, скорее даже с ленивой грацией, которая говорила о полном расслаблении при звуке её наставлений, он подошёл к камину, подавшись вперёд и обхватив полку над ним обеими руками.       Гермиона подошла к нему сзади.       На этот раз всё было совсем по-другому.       По какой-то причине она больше не смотрела на него как на нечто, отдельное от неё самой, больше не проецировала на него своё сочувствие, не выдвигала на первый план свой дискомфорт. На этот раз она чувствовала его на внутреннем уровне… то, чего он хочет, и главное — почему. Поэтому когда она начала хлестать плетью его ягодицы, то нашла резкий шлепок и последующее покраснение на коже удивительно возбуждающим.       Она продолжала хлестать его снова и снова, руководствуясь пробудившимися в ней инстинктами, следуя приливам и отливам потоков их слившихся энергий. И она не столько наблюдала за ним, сколько впитывала его отклик, постепенно наращивая темп, пока не начала постанывать вместе с ним, разделяя его экстаз.       Власть над ним, их связь были настолько возбуждающими, что Гермиона обнаружила, что вожделенно наблюдает за его реакцией — за тем, как напрягались его мышцы, как он дёргался от каждого удара, как стонал, как его твёрдый член бился о его живот с очередным резким жестом её руки, — что в конце концов она больше не могла терпеть и, отбросив плеть в сторону, прыгнула на него сзади и вонзилась зубами в его лопатку.       Гортанный стон вырвался из его груди, когда он откинул голову. Но то был крик не от боли. И когда он повернулся, оттолкнув её от себя, она поняла от чего.       С оскаленными зубами, блестевшими от пота висками, он поедал её взглядом, сквозившим неприкрытой похотью. И сила, с которой он схватил её, казалось, подпитывалась тем же отчаянием, что влекло и её саму.       Дрожь возбуждения пробежала по позвоночнику. Она хотела, чтобы он высвободил наружу все те чувства, кипевшие внутри него, внутри неё самой. И когда он притянул её ещё ближе, зарывшись лицом в её волосы и прорычав грубым голосом: «тебя нужно трахнуть», она больше не могла сдерживаться, застонав в ответ и приоткрыв губы, прежде чем впиться зубами в его плечо.       Крепко схватив её подбородок и дёрнув к себе, он накрыл ртом её губы и поволок её к кровати. Её одежда упала на пол без единого слова, без единого взмаха палочки, и она наверняка упала бы сама, если бы его рука внезапно не обвилась вокруг её талии, одним плавным движением опуская её тело на одеяло. Мягкость под ней мгновенно сменилась жёсткими контурами его тела, которое придавило её всей своей длиной, загнав в ловушку, перекрывшую доступ воздуха в лёгкие. Казалось невероятным, что она никогда раньше не была в его кровати, особенно учитывая, как много раз они занимались сексом, но оказавшись здесь впервые, прижатая его восхитительным телом к простыням, она почувствовала, что отдала бы всё, лишь бы это вошло в привычку.       — Похоже, ты оценила чары, присущие плети, — пробормотал он всего в нескольких сантиметрах от её лица.       — Скорее, присущие порке… — ответила она срывающимся от тяжести его тела голосом.       Он склонил голову, заглядывая ей в глаза, и она в который раз задалась вопросом, понимал ли он вообще, насколько сильно она была в него влюблена.       — Действительно, — это слово достаточно легко слетело с его губ, но она чувствовала, как всё его тело дрожит от едва сдерживаемого возбуждения. Он явно собирался выполнить своё обещание трахнуть её. И, насколько могла судить Гермиона, это должно было произойти с минуты на минуту. Она была вне себя от предвкушения — потому что знала, что он будет овладевать ей именно так, как ей нужно.       Облокотившись на локоть, он просунул свободную руку между их телами, скользя вдоль её промежности к внутренней стороне бедра, за которое ухватился чуть ниже ягодицы и потянул вверх. Перенеся вес на локоть, чтобы её нога прошла между ними, он завёл её икру себе за плечо. В такие моменты она понимала, насколько хорошо он чувствовал её тело, его естественные возможности и пределы. Схватив другое бедро, он отвёл его в сторону так, что оба её входа оказались максимально раскрыты перед ним, прежде чем опуститься на неё всем своим весом, раздвигая тем самым ноги ещё шире и следом вторгаясь языком в её рот, а пальцами свободной руки сразу в оба отверстия.       — У-у-ух, — застонала она, вцепившись в мускулистые плечи, пока его пальцы двигались внутри неё. Сколько чувственности было в том, чтобы оказаться прижатой и одновременно пронзённой им; невероятное напряжение, особенно с учётом его языка, продолжавшего овладевать её ртом. И несмотря на присутствие его тела, продолжавшее давить на неё по всем фронтам, ей удалось ещё немного выгнуться и начать приподнимать бёдра в такт его пальцам, чтобы те ещё глубже проникали в неё.       — Приятно видеть, как ты борешься за то, чего хочешь, — прошептал он ей в губы.       Она не сразу поняла столь тонкое умозаключение. Но по мере того, как он углублял свой поцелуй, погружая пальцы в её становящиеся всё более мокрыми отверстия, смысл его слов, наконец, открылся ей.       Она постоянно боролась. Отстаивать то, что было правильным, всегда стояло во главе её личности. По крайней мере, раньше. Но война каким-то образом изменила её, отняв эту яростную приверженность, и она едва могла узнать себя. Она стала такой пассивной, жалкой, настоящей жертвой, неспособной постоять за себя, не говоря уже о ком-то ещё. На самом деле, она даже не смогла бороться за собственную жизнь. Без вмешательства Северуса на Астрономической башне её бы здесь не было.       Он хотел, чтобы она была сильной. Он пошёл на многое, чтобы заставить её понять ту силу, что теплилась в ней, несмотря на поселившееся там чувство безнадёжности. Его нетрадиционные учения были направлены на то, чтобы заставить её лучше узнать себя, почувствовать свой потенциал и стать независимой от чувства вины и отвращения к себе, день за днём поглощавших её душу.       И теперь она могла с уверенностью сказать, что его наставления возымели эффект. Постепенно она начала усваивать его уроки, но, к несчастью для него, уверенность в собственных силах, которую он привил ей, только укрепила её решимость добиться возвращения памяти родителям вместо того, чтобы освободиться, как он, возможно, хотел, от рисков, связанных с привязанностью.       Она задумалась, не пытался ли он сам освободиться от них.       Было ли ему спокойнее прожить эту жизнь одному?       В груди внезапно защемило.       Не поэтому ли он пошёл на такую жертву? Была ли это попытка избавиться от привязанности… к ней?       Но та страстность, с которой он целовал её в данный момент, погружаясь в неё, словно по доброй воле надеясь утонуть; то, как он отчаянно льнул к её телу, желая ощутить самые сокровенные уголки её тела, словно старался запечатлеть их в своей памяти, которая в любой момент могла бы быть стёрта… было совершенно ясно, что он так и не нашёл ни свободу, ни спокойствие — он был беспомощно привязан к ней, как и она к нему.       Но стоило ли ей рискнуть противостоять истинной цели его действий?       Нет.       Не тогда, когда они нашли тот хрупкий баланс — тонкую ниточку, удерживающую их вместе. В эти последние мгновения она хотела принадлежать ему, чтобы он делал с ней всё, что пожелает. В конце концов, его желания и её собственные были так тесно связаны, что всё, что он делал — просто открывал их для неё. И когда он вытащил из неё пальцы, внезапно заменив их чем-то другим, скользящим по её промежности… шуршащим кожаными полосками… царапающим кожу холодным металлом… её сердце бешено заколотилось.       Она не могла отрицать, что уже представляла себе, какие чувства испытает — первоначальный шок, затем жгучую боль, когда шипованная плеть впервые ударит её по половым губам. Но, похоже, это не входило в его планы. По крайней мере, не сейчас. Вскоре окованные кожаные полоски сменились ощущением выпуклой рукоятки, скользящей вверх и вниз вдоль её половых губ. Она услышала заклинание у своей щеки и почувствовала, что движение прекратилось, сменившись нарастающим давлением на её анус. Резко вдохнув, она зажала в кулаки простыню, а увлажнённый смазкой набалдашник начал настойчиво таранить тугое колечко её мышц. Она обнаружила, что они естественным образом растягиваются, словно допускают возможность принять столь значительный размер. Наконец, она почувствовала, как рукоятка проскользнула сквозь сфинктер, втягиваясь ещё глубже, прежде чем внезапно завибрировать, отчего Гермиона начала терять связь с реальностью.       Она помнила, каким огромным ощущался его член в её заднице в первый раз, когда всё сводилось к тому, чтобы перетерпеть массивное вторжение, по крайней мере, поначалу. Но теперь всё было совсем иначе. Да, она чувствовала сильный напор, но он совсем не приносил ей дискомфорт. Он начал давить на плеть, помогая вибрацией расслабить мышцы заднего прохода, отчего с её губ посыпались вскрики и ругательства, которые она не могла как разобрать, так и остановить.       Она смутно заметила, как он завёл её вторую ногу за другое плечо, затем почувствовала давление, но уже у входа во влагалище, когда головка члена раздвинула половые губы. Плеть всё ещё равномерно погружалась между её ягодиц — он явно позаботился о том, чтобы она продолжала работать с помощью магии. Мгновение спустя он схватил её за плечи и вонзился до основания, заставив её выгнуться дугой.       Когда она наконец глотнула немного воздуха, а из груди вырвался сдавленный стон, он начал неистово вбиваться в её тело, чередуя поступательные движения то своего тела, то рукоятки, набалдашник которой, казалось, значительно увеличился в размерах, или, возможно, это было просто ощущение чрезвычайной наполненности.       — Северус… — ритмично стонала она, повторяя его имя каждое вторжение. — Северус…       — Я здесь, — прошептал он ей на ухо, и она тут же отпустила простынь, впиваясь пальцами в его спину, словно он был всем, что у неё оставалось.       Ровный шёпот его дыхания у её шеи, перекатывание мускулов под её руками, давление его тела, под грузом которого она была вынуждена согнуться пополам, и ощущение, что в её самые интимные места проникают на всю глубину, захватили её… перед глазами опять поплыло. Она чувствовала синхронность каждого действия, как её собственное дыхание и сердце сливались в единый ритм с остальными телодвижениями, и она больше не чувствовала, что её трахает кто-то посторонний. Она ощущала, что ему передавалось её удовольствие изнутри, пока она пользовались каждой частью его тела и трахала ими саму себя.       Ощущение было настолько отчётливым и ярким, что, когда она наконец испытала оргазм, то вместе с ним прозвучал не тот нечестивый вопль, которого она ждала от себя, а хриплый вздох восторга, льющийся из неё на протяжении всей её разрядки; её тело содрогалось и извивалось, извергая влагу снова и снова, пока она не осталась сжиматься и сокращаться вокруг двух стволов, которые хоть и поспособствовали её освобождению, но оставались всё такими же каменными.       Когда она наконец открыла глаза, то обнаружила, что он смотрит на неё в упор.       Она видела, как его лицо исказило желание, когда он стал двигаться резче. Но в этом выражении читалась и крайняя уязвимость. Всё было так, как он говорил в самом начале — два члена, боровшихся за превосходство, две версии его самого, сражавшихся за победу.       Но он не отождествлял себя с победителем — с тем, кому предвещал господство.       Неужели после Джеймса и Гарри он думал, что побеждают лишь такие, как они?       Её сердце и тело были переполнены им. Она приняла его. Полностью. И если он хотел её и в этот момент она принадлежала ему, то он победил… дважды.       Она посмотрела ему в глаза, гадая, чувствует ли он всё, что бурлит в её душе — печаль, ярость, любовь.       Она ужасно злилась оттого, что такой человек, как он, совсем не думал о себе. После всего, чем он пожертвовал ради других. И что даже сейчас у него не было возможности жить в мире, который он заслужил.       Но, как он и сказал, она была бойцом. И она считала, что за него стоит бороться.       — Я люблю тебя, Северус, — она решительно обняла его. — Я люблю тебя и разрешаю тебе кончить.       Его лицо исказила гримаса, будто он изо всех сил держался, но когда волна оргазма накрыла его, то его голос сорвался от боли, а не от удовольствия.       Она не прекращала обнимать его, даже когда его член прекратил извергать сперму, а пульсирующий набалдашник остановил свой ход. Когда он, наконец, пошевелился, то осторожно извлёк рукоять и опустил её ноги вниз, позволив ей сделать первый полноценный вдох за длительное время.       Он поднял голову, чтобы посмотреть на неё, его глаза были налиты кровью, а брови сошлись на переносице.       — Любишь меня? — повторил он хрипло. — После всего, что случилось? После всего, что ты обо мне узнала?       Она медленно кивнула.       Он подавленно покачал головой.       — Почему ты не можешь поверить мне? — настоятельно спросила она. — Или, что более важно, почему ты не можешь поверить в такие чувства к себе?       — Я думал, что всё пройдёт… когда тебе станет лучше.       Гермиона недоверчиво посмотрела на него.       — Это не какое-то сиюминутное помрачнение, Северус. Это не просто какая-то вызывающая проблемы привязанность, которую я перерасту. Я испытала это чувство дважды. Разве ты не заметил? — она посмотрела ему в глаза, пытаясь найти понимание. — Это не то, от чего необходимо избавиться. Ты достоин любви… и я полюбила тебя.       — Но… — он не мог подобрать слов, пытаясь сформулировать хоть какое-то опровержение. — Теперь уже поздно.       — Возможно, да.       Он моргнул, его брови в смятении поползли вверх.       — Что ты имеешь в виду?       Она подняла руку к его щеке, пытаясь успокоить.       — Ты скажешь Министерству, что это я обратила Забвение.       Шокированный, он отстранился и пристально посмотрел на неё.       — Нет.       — Скажешь, — безапелляционно заявила она. — А если нет… Тогда я скажу.