***
Я медленно поднимался по опустевшей лестнице. Я слышал тяжёлое дыхание и быстрые шаги, будто бежал рядом с ними. В руках я держал обсидиановый меч. Они были слышны уже за углом. На секунду я расслабил своё мёртвое тело, заполняя его раскаленной яростью. Воспоминания снова ударили в голову, и я был, как варево жгучего зеленоватого гноя с острыми шипами гнева. Вдруг горячее пламя ненависти ярко вспыхнуло, впившись тупыми языками в самое нутро изнуренной души, изверглось, точно вулкан, расплескивая кроваво-красные капли. Ярость вытеснила все остальные чувства, твёрдый лёд стал непрерывно извивающимся огнём, рука до боли сжала широкую рукоять меча, голова начала подрагивать от волны нахлынувших эмоций. Я медленно выступил из-за угла, приготовив меч и принимая боевую стойку. Солдаты заметили меня…***
Двухметровый воин смотрел испепеляющим взглядом чистой и неподдельной злобы прямо в глаза каждому из солдат. Его массивная чёрная броня сливалась с густой тенью, перчатки с когтистыми пальцами, хищно согнутые на одной руке и сжимающие меч второй, подрагивали от кровавой бури в груди. Вдруг он рысью бросился с места. Один его шаг был как десять таких же, один его удар был подобен двадцати, а по силе — равен тысяче. От рыцарей остались только прилипшие к стене кровавые ошмётки и небольшие осколки разбитых доспехов. Но Малека среди них ещё не было. Он стоял за спиной лорда.***
Я попытался вторгнуться в его пошатнувшийся разум, однако я смог увидеть лишь ледяную пустоту. Ушей коснулся звонкий презрительный смех. — Так вот каков ты на самом деле, — произнёс ехидный голос. — Ты действительно думал, что весь мир достанется тебе? Ха! Ты как и был наивен, так им и остался. Марионетка сделала выпад, однако я смог увернуться, посылая команды своим слугам, чтобы они не вмешивались. «Сделайте так, чтобы он исчез из нашей истории, чтобы даже его имя никто и никогда не слышал, чтобы его деяния остались лишь пустым могильным звуком. Он слишком много сделал. Ему пора ответить за то, что тот сотворил». Я ударил его в лоб, тот свалился на землю, но тут же поднялся, и получил ещё один удар. На этот раз мечом. Пустой поймал его. «— Но, ваше высокоблагородие, это же… — пытался ответить Малек. — Я ничего не желаю слышать! Мне надоело терпеть его выходки! — гневно рычал король. — Или ты имеешь наглость усомниться в моей власти? — Нет…» На своём лице я почувствовал дикую животную усмешку таинственного гипнотизёра. Он бросился мне под ноги и, схватив меня мёртвой хваткой за голову, швырнул в стену. Мы оказались в комнате. Поднявшись, я обрушил на него град пропитанных лютой злобой мощных и быстрых ударов, но там, где мгновение назад он стоял, оставался лишь бледный размытый силуэт, что мгновенно растворялся и появлялся снова. Он сделал подсечку. Я, увернувшись, ударил его по диагонали. Ярко-алая кровь брызнула мне в лицо, однако он продолжал стоять на ногах. — Ты ещё хуже, чем я думал! Даже подконтрольного мне смертного убить не можешь! — насмехался он. Малек замахнулся алебардой. «— Тогда чего ты стоишь и смотришь на меня? Чего ты ожидаешь услышать от меня ещё?..»***
Я застыл на месте. На считанные мгновения я отбросил все свои чувства, перестал ощущать своё тело, в моей голове стало пусто, ничего больше не заполняло её — ни воспоминания о гнусном предательстве, ни яростные мысли о мерзких тварях, названных людьми, ни собственная рвущая душу боль. Только лишь столь знакомая и почти родная пустота… — Ты, надеюсь, всё из этого услышал, — шепнул один силуэт. — Может, вмешаемся? — Поверь мне, сейчас этого не требуется. Лезвие алебарды громко сломалось о мою каменную голову. — «Каменное тело»… О боже… — потеряв прежнюю самоуверенность, тихо и взволнованно пробубнил дрогнувший голос. «— Ну так что? Готов исполнить свой долг и очистить от очередного пакостника нашу светлую землю?! Готов стереть эту тварь в порошок, смешать с грязью, закопать в землю?! Готов ли ты наказать этого предателя за его мерзкое деяние?! Готов ли ты поставить высокомерного выскочку на его законное место?! Или же ты собираешься предать нашу родину, предать нашего крестьянина-трудягу, наших матерей, что воспитывают будущих воинов, наших доблестных рыцарей, защищающих отечество от опасностей и набегов?! — Нет, не готов. Я исполню вашу просьбу. Может забыть о его присутствии». Я резко освободил все свои чувства. Вся отчаянная и ревущая, словно израненный зверь, ярость, все многочисленные страдания, болезненные крики, стоны, которые эхом возвращались ко мне, медленно истязая мою испорченную душу, завывающие вздохи вырвались наружу, впитываясь в мою ладонь. Я сильно толкнул ею грудь этому лицемеру. Он задрожал, забился в конвульсиях, погружаясь в мои душевные тяжбы, что обхватили, сжав до болезненного протяжного хруста, его кости и, точно небольшие, но до боли острые крюки, пронзили мышцы, сжимаясь внутри и распадаясь на ещё более мелкие шипы, которые вырывались из них, устремляясь к угасающему сердцу. Латы смялись, прогнувшись внутрь. Кожа разорвалась и сползла с падающего тела. В груди у Малека всё сжалось до хриплого стона, а сеть смяла его, выжимая кровь, бурлящую в побитых доспехах и вытекающую тонкими струйками. Его лицо морщилось, сжималось и разжималось, пытаясь справиться с дичайшими страданиями, что заполнили его тело, истязая его снаружи и внутри, вырываясь наружу и возвращаясь болезненными рывками. Вот он почувствовал толчок в сердце, а потом нарастающую душевную тяжесть наряду с лёгким обдувающим его тело ветерком. Он опустился на колени, склонив голову, но перед тем, как окончательно опуститься во тьму, он сказал мне: — Ты проиграл и на этот раз…