***
— Ты выглядишь так, словно пришёл почтить память, — произнёс Уилл, когда Джек Кроуфорд остановился прямо напротив его клетки. Приподняв бровь, Джек одарил Уилла долгим взглядом. — Ты ещё не умер, Уилл. — Аргументы у тебя, я смотрю, не заканчиваются, — усмехнулся Уилл в ответ, рассматривая Джека сквозь прутья. Сам Джек ощущал себя противоречиво, неопределённо, он был не в состоянии до конца разобраться с чувствами, которые вызывал у него Уилл. В нём ощущалась готовность перелистнуть последнюю страницу и закрыть книгу. Для Уилла его желания были настолько болезненно очевидны, что ему даже не стоило усилий подыгрывать. — Я пришёл напомнить себе, кто ты, — произнёс Джек. — Посмотреть, смогу ли я воскресить в памяти того человека, в чью аудиторию я заглянул после занятий. Уилл позволил словам зависнуть дольше, чем это считалось бы вежливым. — Ну и? Каков вердикт? — Его я и вижу, — ответил Джек. — Вот только начинаю задаваться вопросом, знал ли я тебя когда-нибудь по-настоящему. Едва ли я хочу найти другое объяснение происходящему, кроме уже имеющейся у тебя версии. — Не знаю, станет тебе лучше или хуже, если я сообщу, что вовсе не являюсь расчётливым психопатом, — съязвил Уилл. — Но я сам знаю себя, Джек. Даже если это всё… Он тряхнул головой. — Я вовсе не хотел этого. Я не контролировал себя. «Ты не был болен, когда погибли Марисса Шур и Кесси Бойл, — прошептал голос в его голове. — По крайней мере не знал о болезни». — Сложно убедить меня, что такие убийства мог совершить кто-либо в бессознательном состоянии, — осторожно сказал Джек. — Если я расчётливый психопат, то почему так бездарно провалил последнее убийство? Почему едва не убил себя? — огрызнулся Уилл. — Решил добросить улик, чтобы меня признали невменяемым? — От Эбигейл не осталось и следа. — За исключением крови и волос? Джек кивнул. — Плюс следы борьбы на тебе. Что ты сделал с её телом, Уилл? Он отвернулся. — Я не знаю. — Эбигейл Хоббс помогала своему отцу охотиться на девушек, которых тот затем убивал. Она помогала тебе? — Это объяснение поможет тебе восстановить полную картину в твоей голове? — А какое твоё объяснение? — повысив голос переспросил Джек. — Я бы с радостью его послушал. У Уилла не было ни одного. (Ни одного, которое он мог бы признать вслух). — Рад был видеть тебя, Джек, — недовольно проворчал он в ответ. — А сейчас будь добр, выметайся вон.***
Браун и Ричи вывели Уилла из зала для интервью, с руками в наручниках за спиной и пластиковой маской на лице. Один шёл впереди, другой сбоку, так они и следовали по пустым коридорам клиники. Завернув за угол, они остановились. — Блять, — чертыхнулся Ричи, когда в другом конце коридора они увидели такой же эскорт, сопровождавший Ханну Рид в сторону зала. Уилл замер на месте и почувствовал, как волосы на спине и руках встали дыбом. Ханна резко метнула взгляд в его сторону, а затем улыбнулась, словно встретила старого друга. — Что за чертовщина? — громко возмутился Ричи, делая шаг вперед. — Выводите её нахер отсюда. — Мы думали, коридор свободен, — сказал санитар, опуская ладонь на плечо Ханны, чтобы та не шла дальше. — Произошло недопонимание, — успокаивающе произнес Браун. — Просто отойдите с ней в сторону, и мы сможем пройти. Ханна была в восхищении от образовавшегося свидания. — Привет, мистер Грэм. — Руки на стену, — приказал Ричи, оборачиваясь к своему пациенту. Но Уилл неотрывно смотрел на Ханну Рид. Кукольницу, женщину, которая настолько увязла в собственном расстройстве, что оставила позади себя след из окровавленной проволоки. Она выглядела точь-в-точь, как в его воспоминаниях — тощая, жёсткая и нервно экзальтированная. Уилл сделал шаг вперед, игнорируя приказ. — Остановись, Грэм… — Мистер Грэм! — Ты кое-что сказала мне, — произнёс Уилл под беспокойные крики санитаров. — Сказала, что кто-то следует за мной. — Мистер Грэм, — зарычал Ричи. — Если вы не прекратите сами, мы будем вынуждены остановить вас. Шаги Уилла эхом отбивались от плитки, а изумление Ханны расцветало у него внутри, словно это было его собственное восхищение. Он помнил их интервью во всех мучительных подробностях, помнил, как сильно он был убежден в том, что Подражатель следовал за ним по пятам. «Подражание это высшая форма подхалимства», — сказала Ханна тогда. Ричи отшвырнул Уилла к стене, и его голова затрещала, а перед глазами рассыпались звёзды. В мгновение ока он оказался прижатым к полу, и в ногу впилась игла с успокаивающим. — О, да тебе невесело! — сочувственно сказала Ханна, но мир уже кружился, затуманивался…***
Монстр в лике оленя следовал за Уиллом по снегу, блестящий чёрный цвет поверх белого пространства, от его морды шёл пар. «Видишь?» — чувственно прошептал Ганнибал, поворачивая Уилла лицом к зеркалу. Уилл рассматривал мозаику из осколков стекла на бетоне, пытаясь собрать кусочки в понятную картину. — Мистер Грэм? Уилл медленно возвращался в сознание. Он был связан по рукам и ногам и прикреплён к каталке, которая находилась в изоляторе. Сверху над ним нависал Мэттью Браун. — Ох как хорошо, что вы снова с нами, — оскалился он. — Вы получили укол успокоительного. На случай если вам не очевидно. Уилл вздохнул и нахмурил брови, в голове всё ещё кружилось. Браун продолжил. — Ричи ищет любую возможность, чтобы навредить вам, но… это вы тоже знаете. Он обошёл каталку, как кружащий вокруг добычи ястреб. — Вы прежде никогда не игнорировали подобные приказы. — Меня так и будут держать? — спросил Уилл, раздражённый. В глазах Брауна загорелся огонёк, взгляд блуждал между лицом Уилла и ограничителями. Этого было достаточно, чтобы страх пополз вдоль позвоночника. Этот санитар хотел чего-то от Уилла. — Я просто хочу поболтать, — ответил Браун, игнорируя вопрос. — Со мной ты можешь говорить откровенно, знаешь ли. Говорил он убедительно, искренне. Уилл покосился на камеру в углу комнаты. — Не совсем. Браун чуть не подпрыгнул на месте. — А кто, ты думаешь, включает аудиозапись? Он облизал губы. — Значит, сейчас запись выключена? — с лёгкостью произнёс Уилл, маскируя оседающий на дне желудка холод. Рот искривился в некотором подобии улыбки — чего мол ещё стоило ожидать. Он постоянно привлекал к себе психов. Санитар просто глядел на него, теребя в руках подол собственной рубашки. Кроме предположения о страсти Уилла к холодному душу, Браун до сих пор не делал ничего неподобающего. — Сними ограничители, — закинул удочку Уилл. Браун прикусил губу и кивнул. Под его кожей ощутимо струилось возбуждение. Он ослабил ремень на правой руке и замер, слегка усмехнувшись, прежде чем перейти к левой. Когда обе руки были свободны, Уилл удовлетворённо размял запястья. — Было бы неловко схлопотать неприятности, — сказал Браун, его слова звучали приглушённо, а губы продолжали сохранять игривую улыбку. Он перешёл к ногам. — Любишь нарушать правила. — Когда никто не видит, — ответил Браун, расстегивая ремень. Лямки скользнули вниз. — Доктор Чилтон не слишком дотошен относительно записей. Поэтому, если хочешь поговорить… Уилл уселся и осторожно взглянул на собеседника. — О чём бы мне с тобой говорить? Браун улыбнулся в ответ и сложил руки за спиной, будто бы связывая самого себя. То, чего он жаждал, было внимание Уилла. Или больше. — Ты выглядишь так, словно тебе нужна помощь друга, — сказал он. — Этим другом для тебя мог бы быть я. Уилл слез с каталки и встал, глядя на санитара, лицом к лицу. Он прищурился и бросил на Брауна оценивающий взгляд, так словно сам контролировал ситуацию, хоть на деле всё было наоборот. Ричи мог быть жесток, но вот более опасен — этот. — Я учту, — невозмутимо сказал Уилл. — Доктор Чилтон раздумывает над тем, чтобы перевести меня в отдельную камеру? — Мммм. Наверное. Ты хотел бы этого? Уилл кивнул. — Тогда считай, что это у тебя в кармане. Браун выглядел так, словно хотел сказать что-то ещё. — Что у тебя на уме, Мэттью? — поинтересовался Уилл, стараясь звучать обыденно и непринужденно. Браун взглянул на руки Уилла. — Твои запястья. Ты ранишь себя. Уилл приподнял брови. — Вам нравится наказание, мистер Грэм? Можно было явно ощущать то смешанное с возбуждением волнение, которым были пропитаны эти слова, поэтому Уилл решил приуменьшить степень собственной заинтересованности. — Так значит, ты садист? — О нет, мистер Грэм. Я и мухи не обидел, — слишком неприкрыто солгал Браун. — Просто нашёл эту особенность интересной. Среди серийных убийц достаточно редко попадаются мазохисты. В голосе звучало трепетное благоговение. — Думаю, тебе следует уйти, Мэттью, — сказал Уилл, пытаясь звучать мягко, по-доброму. — Я никому не скажу, мистер Грэм. По части ваших секретов я могила. — Одно время покажет, насколько ты заслуживаешь доверия, — произнёс Уилл, спокойный и хладнокровный, как бы разум ни вопил ему замолчать вообще. — На сегодня это всё. Мэттью Браун понимающе кивнул и покинул изолятор, забрав с собой каталку. Время едва ползло. Уилл сидел на краешке кровати, согнувшись и обхватив руками колени. Наконец ему удалось сконцентрироваться. Он нуждался в помощи и был не настолько горд, чтобы отрицать это. Пусть даже наедине с собой. Само его существование было невыносимым, и что-то очень серьёзно пошло не так. В то же время Уилл намеренно игнорировал происходящее в собственном разуме, за последние пять недель глубоко похоронив самое главное знание в безнадежной попытке отречься от него. Ты монстр. Ты убил этих людей. Части больше не соберутся вместе. Теперь же, сделав глубокий измученный вдох, он принялся разбирать осколки. Кесси Бойл была первой жертвой Подражателя. Едва закрыв глаза, Уилл внезапно очутился на месте преступления — смотрел сверху вниз на её насаженное на рога тело. Постаментом служила украденная голова лося, её грудь была зашита, а лёгкие удалены. «Он желал, чтобы её обнаружили именно так, — слышал Уилл свой собственный голос. — Это убийство эквивалентно поливанию грязью. Это обида. Раздражение. Я почти слышу, как он насмехается над ней. Или насмехается над нами». «Наш каннибал любит женщин, — яростно спорил Уилл, ощутив грубую разницу между убийствами Хоббса и этой насмешкой. — Он не желает уничтожить их. Он стремится почтить их. Поглотить, чтобы сохранить их часть внутри себя. А убийца Кесси считал её свиньёй». «Думаешь, мы имеем дело с подражателем?» — спросил тогда Джек. — Театр кабуки, — повторил Уилл вслух самому себе. Это убийство подарило ему все необходимые знания, чтобы поймать Хоббса. — Перевязанный бантиком подарок. Свинья свинья свинья свинья свинья. «Расчётливый психопат и садист, которого сложно поймать, — определил он тогда. — Никакого отслеживаемого мотива. Никакой схемы. Он может больше никогда не убить именно таким способом». Такова была его первая оценка. Уилл мог представить, как находит девушку, похожую на остальных пропавших, как просто пытается проверить, чтобы получше понять этого каннибала. Познакомиться поближе, поселить его внутри своей головы. Или же он сам залип внутри разума Хоббса. Но Уилл не мог воспринимать людей свиньями. Для этого он слишком хорошо понимал их. И на время убийства Кесси Уилл не был больным, сбитым с толку и постоянно теряющим время. Он пролистал страницы памяти, чтобы взглянуть на те дни, и вот они все на месте, каждая деталь на своём чёртовом месте, только вспоминать было так же больно, как тянуть больной зуб. В его разуме были преграды, сточные ямы, западни и ловушки. Несмотря на свою эйдетическую память, Уилл видел слишком многое, к тому же его подсознание было наполнено перманентным шумом. Не так-то просто уничтожить разом всю имеющуюся информацию, поэтому для решения нужно было всего лишь оседлать нужную волну воспоминаний. Теперь все детали картинки были на своих местах. Подражатель звонил, чтобы предупредить Гаррета Джейкоба Хоббса, что ФБР идёт по его следу. Уилл думал и думал, но никак не мог вспомнить звонок. У него не было такой возможности. И с чего бы ему звонить? Любопытно посмотреть, что произойдёт. В очередной попытке сфокусироваться Уилл вдавил пальцы в глаза. — Так ты не убивал Кесси Бойл? — с интересом спросил Ганнибал. Уилл осмотрелся. Они сидели в офисе Ганнибала, инсталляция с наколотым на рога телом Кесси находилась на месте кушетки. Он провёл рукой по лицу и тяжело вздохнул. — Нет. Его голос был робкий, запуганный. Уилл с силой сжал зубы, чувствуя подступающую панику, словно в его руках осколки собрались в цельную чашку. — У меня нет воспоминаний об этом, нет воспоминаний о потере памяти в тот период, и к тому же я не подхожу по профилю. Ганнибал склонил голову, на его лицо легли тени. — Вывод, который базируется исключительно на составленном тобой профиле и на твоих же воспоминаниях. Мы знаем, что ходить во сне ты начал почти сразу же после. — То есть во сне я проехал больше тысячи миль, украл голову лося, убил девушку, вырезал лёгкие… — Уилл покачал головой. — Как-то не сходится. — Что, если мы имеем дело с новым видом раздвоения личности, — сыпал аргументами Ганнибал. — В твоей голове живет убийца, о котором ты не знаешь. Уилл задрожал, потирая ладонями ткань. От тона, с которым Ганнибал произнес своё предположение, от внезапно образовавшегося в помещении холода начало казаться, что пол вот-вот исчезнет из-под ног. — Я пускал убийц и раньше в свою голову, — продолжил Уилл. — Но они не задерживались там надолго. — Остался ли Хоббс в твоём подсознании? Он вновь покачал головой, растягивая слова. — Нет. Я закончил то, что он начал. — Ты увидел то, что он пытался показать тебе? — Ганнибал повернул голову так, что белки глаз засияли во тьме под надбровными дугами. — Когда ты перерезал горло Эбигейл? Господи, эти глаза. Уилл так скучал по ним — по тому, как они осматривают его, по тяжести взгляда, который ощущался кожей таким же весомым, как прикосновение. А ещё по тому, как Ганнибал жаждал видеть Уилла насквозь, как не хотел закрывать глаза на живущие в его разуме ужасы. Ганнибал был с ним с самого начала. несмотря ни на что. — Я скучаю по тебе, — признался Уилл, и сердце сжалось от тянущей боли. — И я не позволяю себе даже фантазировать о том, как ты утешаешь меня. Не позволяю жалеть себя самому. Но Господи, как же мне это нужно. На мгновение он закрыл руками лицо. — Хочу увидеть тебя снова. Будто когда увижу, все мои поиски обретут какой-либо смысл. В комнате порхали мягкие влажные звуки. Осмотревшись, Уилл увидел мигающие глаза на полу, чёткие линии клетчатого костюма-тройки, морщины на лице Ганнибала, стоящего за ним пернатого оленя. Страх был едким на вкус и комком стоял в горле. — Сфокусируйся, Уилл, — произнёс Ганнибал мягким командным тоном. — Временами нам нужно пройти огонь и воду, чтобы найти самих себя. Даже если дорога в тёмных лесах выглядит пугающей, а наши поступки кажутся предательством по отношению к нашей прежней сущности. Слова были Уиллу знакомы, Ганнибал уже говорил их… когда? Глаза покрывали всё помещение, и сердце Уилла разгонялось в груди. Он молча наблюдал за тем, как оленьи рога разрастались вверх и в стороны подобно трещинам на стекле. — Знай, что когда цепкие когти твоих внутренних страхов царапают твою спину, лицом ты как никогда близок к истине. Содрогаясь, Уилл цеплялся за подлокотники кресла, стараясь задержаться в этом осознанном сновидении подольше, даже если его разум попытается вырвать все прилагающиеся декорации. — Ты был со мной в ту ночь, когда Подражатель впервые убил в самом Балтиморе. — Слова вылетели словно сами собой, дыхание заострилось. — Я не мог этого сделать, не мог. Ты моё алиби, ты… Глаза начали открываться на обратной стороне его ладоней, кровавые мелкие ранки, зрачки внутри вертелись, чтобы взглянуть на Уилла. Голубые глаза. Глаза Эбигейл. — Это просто страх, — произнёс Ганнибал. — Оставайся со мной, Уилл. Ты в безопасности. Капли пота сбегали по спине, Уилл раскачивался вперёд и назад: в воображаемом офисе Ганнибала Лектера и на краю реальной кровати в Балтиморской клинике для невменяемых преступников. — Он подставил меня. Он… Подражатель. — Уилл мелко и быстро заглатывал воздух и нервно дрожал. — Но то, что я сотворил с тобой… Он ведь не мог этого сделать? — Дыши, Уилл. Мир уходил из фокуса. Картинка размывалась перед глазами, смешивая в единое целое нити, мышцы и сухожилия. — Почему я не могу думать об этом? — спрашивал Уилл свой разум, который постоянно желал его заткнуть. — Я до сих пор болен? Ответа не было. Он снова оказался в изоляторе, пытаясь предотвратить паническую атаку. И разум его снова замолк.***
Уилл был чрезвычайно красив в таком состоянии. Он держался на укреплённых над головой руках, запястья связаны, ноги дрожали, скользя по поверхности пола, едва его касаясь, а ещё Уилл был полностью обнажён. Его спина покраснела от ударов, начиная от трапециевидной мышцы и до нежных боков, где кожа натягивалась на рёбрах. Ягодицы и бёдра были исхлестаны так, что следы уже начали вспухать. Тут будут багровые синяки, но сейчас оставленные стеком рубцы ощущались горячими от прикосновений и были и свеже-розового цвета. Он мог вытерпеть так много, и со стороны это выглядело так красиво — кожа, блестящая от пота, липнущие ко лбу влажные кудри. — Мне бы хотелось, чтобы ты мог видеть, насколько прекрасен прямо сейчас, — сказал Ганнибал, придерживая рукой его щеку. Щетина на ощупь чувствовалась грубой, но та чувственная дрожь, с которой Уилл подавался в прикосновение, сводила с ума. Опьяняла. Почти что сломленный, держащийся на одной тонкой нити. Произнесённые Ганнибалом слова растворялись, парили в воздухе, его лицо светилось мягкой, но такой искренней улыбкой. Его, его Уилл принял так много боли под руководством Ганнибала, и более того — он жаждал этой боли. Нуждался в ней. И пусть Уилл добровольно отдавал ему бразды правления, власть над ним зарабатывалась тяжело. — Ты слышишь меня, Уилл? — спросил Ганнибал. Тот не ответил. Его глаза были открыты, но взгляд расфокусирован. Распухшие губы приоткрыты, а щёки побагровели от напряжения, с которым он переносил удары. — Я знаю, ты слышишь. Мой голос проникает вглубь тебя. Словно я уже в твоей голове. Ганнибал подошел ближе, упираясь лбом в лоб Уилла, запах пота, кожи и крови ударил ему в ноздри. — Ты действительно не мог остановиться, или же сам хотел, чтобы я зашёл настолько далеко? — размышлял он вслух, раскачиваясь вместе с Уиллом, а затем усмехнулся. — То же самое я могу спросить у самого себя. Уилл целиком и полностью был воплощённым соблазном. Так много вещей Ганнибал мог бы с ним сотворить; по правде говоря, всё, что только пожелал бы. Вот только невозможно иметь всё и сразу. Он склонился, чтобы кратко поцеловать влажный от слюны рот. — Кивни, если слышишь меня, — проинструктировал Ганнибал. Уилл послушно покачал головой, тяжелым грузом свисающей между плечей. Ганнибал одобрительно хмыкнул. — Очень хорошо. Вероятно, ты впал в состояние диссоциации. Сейчас ты очень внушаемый. — Уилл раскачивался, и Ганнибал опустил руки ему на талию, чтобы подстраховать на случай, если ноги снова его не удержат. Голос Ганнибала низким шёпотом звучал рядом с его бровью. — Мне следовало бы извиниться, что я завёл тебя так далеко, но не буду лгать. Сейчас мы честны друг с другом, Уилл, и так должно оставаться в дальнейшем. Ты слушаешь меня? Уилл снова кивнул, его веки почти полностью слиплись. — Замечательно. Теперь попытаюсь вывести тебя из этого состояния. Я досчитаю до десяти, и затем ты проснёшься. Потом, когда ты вернёшься в себя — эмоционально и осознанно — ты не будешь помнить этот разговор. Понял меня? Ещё один кивок. — Но сначала… — Ганнибал притянул Уилла поближе, ощущая жар крови, пульсирующей под скользкой кожей спины. — О, мой возлюбленный. Где-то в глубинах твоего разума тебе известно настолько же хорошо, как и мне, что ты — убийца. Ты можешь вырывать эту истину зубами и ногтями, можешь отрицать и прятаться от неё, но однажды ты явишься передо мной во всем великолепии твоей полной силы. Он мягко пробежался пальцами по волосам. — Мне любопытно, как именно тебе понравится убивать. Будешь ты использовать верёвку, колючую проволоку или лезвие ножа. Это будет грязно. Неопрятно. Те фантазии, которые ты направляешь на себя самого — разве ты не хочешь по-настоящему ощутить, каково это обладать настолько могущественной силой? Разве это не прекрасно — причинять боль кому-то, кто по-настоящему этого заслуживает? Уилл захныкал и сделал попытку прижаться. — Тише, тише, — успокаивал Ганнибал, привлекая к себе, поглаживая волосы. — Тебе больно отрицать это. Я знаю, что ты скорее продолжишь ранить себя, чем примешь эту истину. Но ещё я знаю, что твой голод не спит. — Ты убил Гаррета Джейкоба Хоббса, — нашёптывал он своему возлюбленному. — Неужели, это смогло насытить тебя? А может, лишь пробудило вкус?***
Не было никакого знака, новой улики или великого озарения. Всё, что осознал Уилл, уже давно лежало в его голове, и единственный путь к истине состоял в том, чтобы преодолеть свою боязнь смотреть. Уилл стоял в больничной уборной перед зеркалом и мыл руки. Теперь, когда его сопровождал Браун, уединённости стало чуть больше. Он закатал рукава, чтобы отмыться как следует, будто на кожу пролился яд — приторный, несмываемый и невидимый. Рубцы на каждом из запястий были небольшие, но чувствительные, расцарапанная пальцем короткая линия поверх локтевой артерии. Сделав глубокий вдох, Уилл сжал края раковины и посмотрел на себя в зеркало. Волосы сильно отросли, и теперь лохматая копна кудрей прикрывала уши. Отросшая щетина, глубокие морщины на лбу; глаза тёмные и пустые; лицо осунулось от потери веса. Уилл едва узнавал себя, но зато хорошо узнавал человека, который не только махнул на все рукой, но и до сих пор был напуган. Жалкое зрелище. Он закрыл глаза. Сфокусируйся. Даже с закрытыми веками он видел зеркало перед собой и своё отражение, на языке ощущалась настолько едкая горечь, что она могла спокойно съесть его желудок изнутри. Зеркало покрылось трещинами, куски лица отваливались, оставляя зияющую пустоту. А ещё дальше, в глубине Уилл видел лес. Привязанные за одну ногу тела свисали с деревьев, мелкие стёклышки пламенем горели у корней, тьма вибрировала, протекая между тонкими стволами. Зеркало продолжало трескаться, а осколки — падать. Грязь под ногами была усыпана дробленым стеклом… Ты был моим алиби. Почему ты молчал? Но разве по этой причине пазл не собирается… «Вполне возможно, я мог бы не убивать его, Уилл. Мог попытаться обезвредить. Но я думал, что он убил тебя, так что взял статуэтку оленя и просто размозжил ему череп». Уилл наблюдал за тем, как кусочки выстраиваются в определённую картину, затем разбивал её и перестраивал снова. Он не желал знать истину. Не мог её выносить. «Ты… не зеркало. Не моё». «Так уж нет? Тогда придётся разбить зеркало надвое и показать тебе тебя же». Дело было исключительно в том, чтобы взглянуть на осколки под новым углом. «Дурной глаз должен быть заворожен изображением себя самого». Осколки зеркала скользили, срастаясь в единое целое, ловили и отражали свет камина, пока каждая часть не обрела надлежащее место. Как чертовски долго Уилл знал истину и при этом отказывался её видеть? О боже, боже! Что со мной не так? Уилл резко распахнул глаза, а на сжимающих бортики кулаках побелели костяшки. Если он не был Подражателем… Уилл тяжело дышал, склонившись над раковиной, а затем едкая, влажная, едва переваренная пища начала подниматься по горлу. За секунду тело принялось импульсивно содрогаться, сердце бить набатом, а лёгкие отказывались втягивать кислород. В зеркале на него смотрел покрытый вязкой смолой вендиго, вот только искажённые очертания черепа не принадлежали больше Уиллу. Это были очертания Ганнибала. «Что ты видишь в зеркале?» «Я вижу то, что желал бы отполировать до совершенства».