Образ возлюбленного

Алана сидела напротив Уилла в приватной комнате для интервью, и ей хватило одного взгляда на лицо своего пациента, чтобы потянуться к наручникам и накрыть ладони Уилла своими. Он вздрогнул от контакта — единственное доброжелательное прикосновение за более чем месяц одиночества и отчаяния. — Уилл, — обратилась она подавленным от сопереживания голосом. — Ты ужасно выглядишь. — Должно быть, панические атаки. Его рот искривился в перекошенной усмешке. Казалось, сама небходимость говорить ранила его. Исхудавший, осунувшийся, едва заметно подрагивающий, налитые кровью глаза и тёмные, опухшие мешки под ними. — Что стряслось? — обеспокоенно спросила Алана. Уилл временами забывал, что для других людей он не настолько же прозрачен, как они для него. Они телеграфировали свои мысли и чувства каждым движением, а Уилл сейчас пытался сохранять спокойствие и не сплющиться под весом всепоглощающего ужаса. Необходимо сохранять спокойствие, чтобы Алана поверила ему. Уилл сжал её пальцы и сделал глубокий вдох. — Я нуждаюсь в твоей помощи, — проговорил он медленно, вкладывая смысл в каждое произнесённое слово. — Нуждаюсь в том, чтобы ты меня выслушала. Сможешь сделать это для меня? Пожалуйста? Алана широко раскрыла глаза, она выглядела встревоженной, но всё ещё сочувствующей. Она сжала его руки в ответ, и наручники с цепью отозвались звоном. — Расскажи мне, что случилось. Язык нервно бегал по зубам. — Я не убивал никого из них, Алана. — Уилл всматривался в её глаза, чтобы поймать там шок, недоверие и попытки не анализировать его прямо сейчас. — Меня подставил настоящий Подражатель. Какое-то время она просто смотрела. — Уилл… — Молчи… — Его руки сильнее сжали её ладонь. — Молчи. Просто слушай. У меня есть алиби на смерть Максин Хиггенс. Мысли перемешаны настолько, что откопать именно это воспоминание было непросто. Но в ту ночь я был с Ганнибалом. Ганнибал… он часто действовал со мной неподобающим образом. Накачивал меня наркотиками. Поощрял меня резать себя. И когда я пытался порвать с ним, никак не хотел меня отпускать. — Подожди. Что ты говоришь? Уилл подался вперёд. — Ганнибал Лектер это Подражатель. — Слова ощущались кислотой на языке, признание получилось чудовищно безвкусным. — Он манипулировал мной и использовал мою болезнь, чтобы подставить меня. Он талантливый хирург, психиатр, и садист. Он полностью соответствует профилю. Алана отдернула руки. — Твои симптомы возвращаются? — Я не болен. — Ты выглядишь так, словно у тебя лихорадка и бредовые фантазии. — Потрогай мой лоб, — настаивал Уилл. — Я не болен. Я чертовски напуган. Алана колебалась. Она подалась вперед и обратной стороной ладони притронулась ко лбу, отбрасывая несколько локонов назад. — Я вижу все ясно впервые за месяцы, — продолжил он, когда Алана убрала руку. — И я не помню, как убивал кого-либо по той простой причине, что я никого не убивал. Алана смотрела на него с грустью. — Ты пытался убить Ганнибала. — Разве? — Уилл стиснул зубы, подавляя то ли желчь, то ли всхлипывание. — Я связал его. Ранил его. Но ни одна из ран не была смертельной. — Он практически истёк кровью в попытке спасти тебя. Голос Аланы стал тёмным, мутным, она пыталась замаскировать злобу и страх. — Потому что затем я очнулся и оказался настолько испуган увиденным, что едва не убил себя. — Со стороны его слова должны звучать полным безумием. — Он не хотел, чтобы я умер. Только сыграв роль моей жертвы, он смог заставить меня поверить в то, что Подражателем являюсь я сам. — То есть, по-твоему, Ганнибал манипулировал тобой так, чтобы ты начал пытать его? — наступала Алана. В ней вспыхнул огонёк подавляемой ранее злобы. — То есть тебе проще выставить виноватым Ганнибала, чем принять, что всё это твоих рук дело? Уилл сжал кулаки так сильно, что ногти впились в ладони. Горло разрывалось от паники, от осознания того, в насколько безвыходной ситуации он очутился. То есть тебе будет проще? — Поверь мне, Алана. Мне самому гораздо проще признать себя убийцей, чем принять то, что он сделал со мной. — Несмотря на попытки Уилла держаться, страх уже вцепился в него своими острыми когтями. Ещё один глубокий вздох, подавляемое всхлипывание и скрежет зубов. — Принять, что я месяцами спал с расчётливым психопатом и оставался слеп. Он сгрёб свои волосы в кулак. — Блять! Алана, я блять любил его и пытался ему доверять, а он… какой же я грёбаный идиот! — Похоже, ты пытаешься справиться с чрезвычайно сложной ситуацией в твоей жизни. — Справиться? Теперь это так называется? — Твои слова полная бессмыслица, — медленно проговорила она, пытаясь его успокоить. — Если вы были с Ганнибалом вместе в ночь, когда убили Максин Хиггенс, значит, он тоже не может быть убийцей. — Если не накачает меня наркотиками и не оставит спать в своей постели. Я знаю, как параноидально всё звучит со стороны, — поспешно добавил он. — Но Ганнибал регулярно давал мне что-то, чтоб уснуть. Я никогда не спрашивал, что это. Спроси его об этой ночи. Даже если я ошибся с алиби, он-то точно помнит. С чего бы ему не использовать это в мою защиту? — Ума не приложу, Уилл. Но я не собираюсь поощрять подобные мысли. Скобы, на которых держалась вся конструкция, начали сдавать, а Уилл — разрушаться. Как Алане поверить Уиллу, если она только недавно начала ему верить? И боже, как же он зол. — Ты ведь сама подозревала Ганнибала в неподобающем поведении относительно меня, — начал Уилл с чистого листа, концентрируясь на своей бесшумной злобе. — Но сейчас, когда я с тобой согласен, ты не желаешь поверить мне? — Между неподобающим поведением и убийством громадная пропасть. — Она откинулась на спинку стула и пыталась упредить то, что по её мнению здесь происходило. — Мы можем поговорить о твоих отношениях, о других неподобающих поступках Ганнибала. Ты сказал, что он поощрял тебя наносить себе порезы? Уилл опустил голову на руки, скрывая расцветшую вспышку стыда. — Я уже был саморазрушителен, — пояснил он вполголоса. — Он поощрял мои мысли о селфхарме как о разрядке. Меньшем из двух зол. Но я должен был делать это только с его разрешения… Уилл покачал головой, позволив Алане увидеть смятение на своем лице. — Он вкладывал смысл в мои действия, и мне хотелось продолжать себя ранить. Беспроигрышная лотерея. Однажды я резал себя без его разрешения. И он… наказал меня. — Уилл, — мягко произнесла Алана. — Ганнибал причинял тебе боль? Он горько рассмеялся и потёр лицо, боже, ну вот пришли-приехали, как же без этого? — Можешь сказать мне, — ободряла Алана. — А ты поверишь, если это не будет звучать полным бредом? — Он приподнял ладонь, жестом указывая ей молчать, и изо всех сил встряхивая головой. — Знаю, знаю. Ну ладно. Глубокий вдох. Блять. А ведь это тоже было обыграно так талантливо. — Ганнибал никогда не бил меня за исключением того, что вписывалось в рамки БДСМ. Уиллу и не нужно было смотреть на её реакцию, она и так ощущалась через стол. Но кроме молчаливого шока и глубоких сдвигов в мышлении, Уилл также чувствовал в Алане медленно вскипающую злость. — Полагаю, я поняла, — осторожно ответила она. — Я даже не знаю, когда утратил способность соглашаться, — продолжил Уилл. — Утратил способность оценивать наши отношения в общепринятых понятиях «здоровые» или «насильственные». — Он был твоим психотерапевтом. Вот сейчас Алана определённо была зла. — Наши пристрастия относительно игр с властью такие незначительные и обыденные на фоне всего остального, что он делал со мной. Ты не веришь мне сейчас, но поверишь потом. — Уилл поморщился и поднял взгляд. — Кто-то один в комнате убил Эбигейл Хоббс. И если это был не я, значит, это Ганнибал. Алана отвернулась. Вена проступила чуть ниже линии её челюсти, а в глазах скопилась влага. — Ты нуждаешься в помощи, чтобы отделить реальность от того, что твердит твой разум с целью защититься. Травма мешает тебе вспомнить то, что произошло на самом деле, потому что отголоски травмирующего события приглушили твою способность к пониманию. Ганнибал мог плохо с тобой обращаться, но это не обязательно значит, что он сконструировал абсолютно всю ситуацию, в которой ты очутился. — Сомнение это яд. Впустишь внутрь — и уже не избавишься. Возможно, тебе следует обсудить всё с Джеком, потому что улики доказывают, что Подражатель не мог не осознавать собственных действий. Слишком продуманное планирование. Ты знаешь меня, Алана. Хорошо ли ты на самом деле знаешь Ганнибала Лектера?

***

— Как пренебрежительно ты рассуждаешь обо мне, — сказал Ганнибал, стоило Уиллу остаться одному в изоляторе. — Ты убийца, — ответил Уилл внутри своей головы. — Мне не нужно находить отговорки для твоего неподобающего поведения. Ганнибал осуждающе покачал головой. — Полагаю, тебе легче пережить великое разоблачение, если ты выставишь меня злодеем в каждой составляющей наших отношений. — Ты повесил на меня свои убийства и превратил мой мозг в кашу, — огрызнулся Уилл. — Как ребёнок, разрезающий кошку, чтобы посмотреть, что внутри. — Я был гораздо более аккуратен, уверяю тебя. Уилл схватил себя за волосы и согнулся практически вдвое, упираясь в край кровати. — Заткнись. Заткнись. Не хочу слышать ни слова. После краткого антракта он остался в одиночестве. Лежал лицом вниз на голом матрасе и сдерживал свои слёзы ярости. — Я не помню, что именно ты со мной сделал. Но я вспомню. Он чувствовал подавленные воспоминания внутри себя, словно повреждённую плёнку фильма, обгоревшую и более недоступную для проигрывания. Физические раны на теле поддаются исцелению, но кое-что осталось под кожей, внутри. Злоба закипала в желудке, но ей решительно некуда было выплеснуться. Никакой разрядки, Уилл даже отказался от глухих криков в матрас, гордость велела ему цепляться за последние крохи самоконтроля. Он не позволит Чилтону наслаждаться и злорадствовать, не позволит видеть себя рыдающим или вопящим от боли. Ярость истощила его. Уилл даже не подозревал, насколько тщательно Ганнибал насиловал его разум и тело, потому что просто не мог этого вспомнить. Но зато мог представить. Как он лежал на кровати, до бессознательного состояния накачанный наркотиками, как ночь за ночью засыпал рядом с серийным убийцей. Спальня пылала в его разуме, одно время это место всегда приносило Уиллу утешение, теперь же оно было связано с тревожными отголосками — элегантные сине-чёрные линии, приглушённое изящество на фоне претенциозного золотого освещения и позолоченной рамы зеркала, наклоненного под таким углом, чтобы отражать в себе происходящее на кровати. Когнитивный диссонанс между изысканной красотой комнаты и ужаснейшими вещами, которые в ней происходили, ныл болезненно глубокой трещиной. Как Ганнибал наблюдал за ним, когда Уилл потел и дрожал от болезненных кошмаров, как глаза самого Уилла были полностью лишены любых эмоций, словно глубокие чёрные дыры в его голове. И то, как Ганнибал склонял голову, разглядывая Уилла с любопытством, на расстоянии, в такие моменты он казался безжизненным и хищным. Можно было только воображать, как насыщался Ганнибал, глядя на Уилла в бессознательном состоянии — гибкого, податливого, мечущегося на тёмных простынях. Он получал удовольствие даже не касаясь, лишь стягивая простынь, чтобы увидеть каждый дюйм подрагивающей плоти, которую давно считал своей собственностью. Своей игрушкой. Когда Уилл лежал распростёртый на животе, Ганнибал сидел между его ног, склонялся над ним, самодовольно смакуя мысль, что так легко отнять его жизнь прямо здесь и сейчас. Он и вправду мог делать всё, что пожелал бы. Ганнибал поглаживал его загривок, погружал пальцы в тёмные взъерошенные кудри на затылке, массируя скальп; затем два пальца скользили вниз по обнажённой спине, размазывая влагу лихорадочного пота. Он любовался оставленными собственноручно отметинами на теле Уилла — синяками от укусов, оставленными плетью рубцами; осторожно прикасался и очерчивал пальцем каждый шрам по очереди. Здесь были его раны. Его метки. Руки следовали вниз, разглаживая бока, следовали внешней и внутренней стороной бёдер, и затем, стараясь не разбудить, Ганнибал протягивал неровностями костяшек поверх неровностей рёбер. Кость поверх кости. Уилл постанывал во сне, но не просыпался. Ганнибал мягко улыбался, проблеск зубов в мерцающей полутьме. Уилл смотрел на всю сцену, плавая будто бы со стороны, он чувствовал холод, тошноту и растекающуюся по крови отраву. Месяцами Уилл был у Ганнибала на ладони, хрупкая кукла, которой можно забавляться в своё удовольствие, устанавливая её в жёсткие, неудобные позиции. — Полагаешь, с моей стороны было мерзким использовать тебя таким образом для собственного удовольствия? — Вопрос Ганнибала был обращён в пространство комнаты, в то время как сам он сжимал бёдра Уилла и разводил их, чтобы выставить напоказ его яйца и анус, длинные ноги медленно разъезжались в стороны, а Ганнибал стоял между ними на коленях. — Насиловать тебя во сне? Уилл стиснул зубы, увидев своё собственное тело таким уязвимым под сильными руками своего личного монстра. Пальцы грубо впивались в ягодицы и разводили их в стороны, заставляя Уилла жалобно похныкивать даже во сне. Ганнибал исследовал его, проводя по гладким мышцам и покрытой пушком коже. — Я не знаю, что ты делал со мной, — ответил Уилл. — Это возбуждает тебя? — поинтересовался Ганнибал, проводя большими пальцами между ягодиц. Увиденное было так развратно и так отвратительно, но Уилл никак не мог прекратить думать об этом. — Посмотри, что ты творишь… — Это твоя фантазия, — возразил Ганнибал, мурлыча, пальцы крепко сжимали, сдавливали, погружались в податливые мягкие мышцы. Он поднёс большой палец к губам и смачно засосал его, покрывая слюной, а Уилл не знал, дрожал ли он от чистого страха или чего-то более ужасного. — Ты был бы зол, если бы услышал, что я говорил Алане, — сказал Уилл насмешливо и глумливо. — Обвинил тебя в плохом со мной обращении, в нарушении границ. А тем временем ты убивал и уродовал людей. — Не все виды жестокости равноценны между собой. Замирая от ужаса и восхищения, Уилл наблюдал, как Ганнибал очертил большим пальцем вход, растягивая его мягко и ритмично. — Изнасилование не твой метод, — произнёс Уилл, и в груди защемило от накатывающего стыда. — Не с теми жертвами, которых ты убиваешь. — Считаешь себя моей жертвой? — продолжил Ганнибал, с любопытством глядя на Уилла и одновременно разрабатывая его мягкими, снисходительно-поглаживающими движениями. Вверх и вниз, и по кругу, ожидая, пока вся кожа станет влажной, и только затем толкаясь большим пальцем внутрь, преодолевая сопротивление сжатого кольца мышц. — Тебя ужасает сама мысль о том, что я мог проникнуть в тебя без твоего ведома? — Именно это ты и сделал. Большим пальцем Ганнибал скользнул в податливую плоть, на его лице расцвела удовлетворённая улыбка. — Ох, Уилл. Но ведь ты пустил меня внутрь. Взгляни на себя — насколько ты открыт для меня. Господи, как же он облажался. Уилл отвернулся, не в силах воображать себя беспомощным, разработанным, мягко постанывающим во сне. — Это… низко для тебя, — воспротивился Уилл, но его слова звучали подобно мольбе. Ганнибал никогда не поступил бы с ним так — но что говорить, разве Уилл ранее мог предположить, что Ганнибал подставит его за убийства и оставит томиться в психиатрической лечебнице. — Ты сказал, что будешь защищать меня, — шипел Уилл, заливая матрас горькими слезами ярости; он едва ли не душил самого себя; но в его воображении Ганнибал продолжал растрахивать его пальцами. — Ты хотел этого, — шептал Ганнибал, мягко целуя плечо. — Ты молил меня об этом: разрезать тебя и сломать. Поцелуй превратился в укус, Уилл ощутил знакомое сжатие острых зубов и слегка кривоватых клыков. Кожа заныла от воспоминания о том, как страстно он жаждал укусов и меток. — Хватит с меня виктимблейминга** и прочего дерьма. Уилл покачал головой и плотно сжал веки, пытаясь понять, зачем его разум творит с ним такое. — У тебя полно времени для размышлений. — Одним глубоким погружением Ганнибал вызвал в нём стон удовольствия. — Я чувствую, как вокруг меня бьётся твоё сердце. О, Уилл, ты будто был создан, чтобы вмещать меня в себе. Он вжимал лицо в больничный матрас, пытаясь успокоить бурлящую внутри панику, отвращение, вызванное его же собственной фантазией. Конечно же, виктимблеймингом забавлялся он сам, и ирония этого осознания была смешной и горькой одновременно. Гораздо проще было воспринимать эту фантазию как воспоминание, одну из вариаций их обыкновенных занятий любовью (о боже, нет, не любовью, чем угодно другим); проще, чем вспоминать, как Уилл умолял себя связать, умолял причинить себе боль и изнасиловать, а самое страшное — что эти желания вновь пробуждались. Желания, так плотно переплетённые с насилием, таящиеся в самых тёмных закоулках его разума, и стыд был настолько же реальным и разрушительным, как чувство предательства. — Ты никогда не поступил бы так со мной, — произнёс Уилл слабо, наблюдая за тем, как Ганнибал погружается в него по самые костяшки, пальцы скользкие от смазки и слюны, как можно больше комфорта, чтобы он не проснулся. Единственным распространяющимся по комнате звуком было глубокое дыхание Уилла, местами рваное, а ещё влажное хлюпанье пальцев, выходящих из его тела и вновь погружающихся внутрь. — Ты не сделал бы этого, если бы я не попросил. Хотя что могу я знать? Ничего. Я не вижу тебя. Ганнибал замер. Он извлёк пальцы из спящего тела и уселся ровно. — Ты выстроил в голове картинку, которая будет противоречить реальности, для того, чтобы лучше понять настоящую правду, — произнёс, смазывая свой член почти механически. Он устроил ладони на пояснице, вдавливая Уилла в кровать, и начал потираться членом между ягодиц… от самой этой мысли бросило в жар. — От мысли о том, что я скольжу в тебе. — Ганнибал говорил вслух и в то же время пристраивал головку члена прямо напротив скользкой, влажной, манящей дырочки. — Мягко поощряю тебя открываться мне, ведь при достаточном количестве заботы и внимания у тебя просто не останется другого выбора. Всё будет заботливо и медленно. И неминуемо. Так и произошло, головка легко скользнула внутрь с тихим хлюпающим звуком. — Ох, блять. Уилл кусал матрас и терял опору, кровь бурлила так, словно он только что обнаружил недостающую частицу пазла. Он мог с чёткостью представить, как бы это происходило, стоило только приставить острый кончик и толкнуть немного внутрь. Это было бы подобно лезвию, готовому разрезать кожу. — Тише, тише, — шептал Ганнибал ему в ухо. — Всё. Расслабься. Тебе не должно быть стыдно думать о таком, твой разум это запутанный и опасный лабиринт, подавлять его выше твоих сил. — Стой, — произнёс Уилл, но Ганнибал не остановился, только втолкнул член поглубже. Уилл дрожал во сне, истекал потом и издавал приглушённые звуки в подушку, зажатый между ночным кошмаром и бессознательным изнасилованием. — Вылезай прочь из моей головы. Ганнибал же удовлетворённо постанывал и погружался вновь, злоба и страх прорывались наружу, кожа трескалась, Уилл схватил свою фантазию и разорвал её изнутри… — Да, Уилл, да… тише, всё в порядке. Сейчас Уилл наваливался на Ганнибала, держал его за волосы обеими руками и жёстко впечатывал лицом в пол. Хруст. Снова, и снова, пока кости не смешались в кашу, но даже этого не было достаточно. Он раздвинул ноги Ганнибала и в яростной хватке обхватил свой собственный член, направляя его внутрь. Ганнибал пробовал кричать, но только булькал кровью да постанывал — гораздо больше от выбитых Уиллом зубов. — Убирайся из моей головы, грёбаный ты блять психопат! — орал Уилл, для пущего эффекта вжимая его голову в пол и втрахиваясь в задницу, жёстко сжимая бёдра и громко вопя от сдерживаемой прежде ярости. Внезапно в руке очутился нож, и Уилл всадил его поглубже в самую мясистую часть спины, но не стал вынимать, а решил использовать как рычаг. — Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу! — задыхался Уилл, вновь и вновь трахая такое тесное умирающее тело. — Я убью тебя. О мой боже. Как же я хочу убить тебя. С рыком он выдернул нож и всадил его снова, по одному удару на каждый толчок. Уилл перевернулся на спину, широко распахнутыми глазами осматривая изолятор и содрогаясь от злобы. Он встал и принялся расхаживать по комнате, будто таким образом мог вытравить надоедливый вкус крови и страха. «Это не я, — думал он, расхаживая, пока ноги не начали ныть. — Я не убийца. Я не насильник. Я никогда не просил ничего подобного». Он повторял эту мантру до тех пор, пока она не осталась единственной мыслью в его голове.

***

— Доброе утро, мистер Грэм! Несмотря на то что было рано, голос Мэттью Брауна в колонке внутренней связи звучал бодрым и довольным. Уилл со стоном поднялся с кровати, где он практически не спал, скорее, играл в прятки с собственным разумом. — Хорошие новости: вас переводят в отдельную камеру. Можно позавтракать прямо там. Я скоро буду, чтобы сопроводить вас. Уилл подошел к двери, опёрся о неё спиной и протянул руки за спину, ожидая. Он слышал, как Браун со скрипом открывал дверь, как привычным движением застёгивал наручники. — Это хорошие новости? — переспросил Браун, одаривая Уилла улыбкой, когда тот обернулся. Уилл не мог приблизиться, чтобы вернуть ему улыбку, так что просто кивнул. — Вас переводят в блок Б, и там будут другие отличившиеся жестокостью правонарушители, — рассказывал Браун, пока они шли по коридору. — Не всё так страшно, просто не позволяйте Миггсу задевать вас. По дороге Браун проговаривал обязательные инструкции, а Уилл размышлял о том, был бы этот молодой санитар настолько же им очарован, если бы знал, что он не совершал тех убийств, в которых его обвиняли. — Вот мы и на месте, — сообщил Браун, когда охранник с жужжащим звуком открыл двери, ведущие в блок Б. Холл был тёмным и лишённым окон. Только старые галогенные лампы, разительный контраст с серым и ярко освещённым изолятором. Была занята только половина клеток, и Уилл остановился перед одной из них, с интересом глядя на небольшую фигуру, сидящую в углу кровати. Браун не торопил. Ханна Рид подняла взгляд и оценивающе, равнодушно глядела на него, прежде чем улыбнуться. Она терялась в своем комбинезоне и выглядела даже более истощённой, чем во время интервью. — Привет, мистер Грэм, — сказала она хриплым голосом, звуки едва достигали его слуха. — Добро пожаловать в блок. Уилл сделал шаг в сторону решётки, и Браун неловко ступил вслед за ним. Он обернулся через плечо на санитара. — У вас проблемы с тем, чтобы её накормить, — произнёс спокойно и едва слышно. Браун пожал плечами, оглянувшись сначала в сторону входа, затем на камеру наверху. — Все приходящие диетологи быстро увольняются, так что мы применяем особый, кхм, режим лечения. Принудительное кормление. Уилл кивнул. — Могу помочь. — Он отошёл от решётки и проследовал дальше по коридору, намеренно держась поближе к Брауну, чтобы беззвучно нашёптывать ему. — Хочу поговорить с ней. В ответ тот кивнул и оскалился. — Вот мы и прибыли, справа от Гидеона. — Он жестом показал Уиллу камеру, затем открыл дверь, придерживая её. Уилл зашёл в свой новый дом и позволил Брауну снять наручники. — Скоро будет завтрак, мистер Грэм. Уилл уселся на койке, отмечая старые кирпичные стены, дверь на засове, туалет, раковину, небольшое зеркало и едва заметный свет над кроватью, что было просто чудом. Камеры оказались установлены так, что через них можно было видеть всё происходящее внутри. Тягостное депрессивное окружение тоже подошло настроению Уилла как нельзя лучше. После завтрака доктор Чилтон уселся на стул напротив камеры Уилла. — Ну как вам ваше новое пристанище? — поинтересовался Чилтон, уже будучи готовым к очередному монологу. Уилл удивил его ответом. — Вы сказали, что можете помочь мне восстановить подавленные воспоминания. Доктор Чилтон моргнул и выпрямился, разглаживая лацканы на пиджаке. — Всё верно, Уилл. Это одна их моих специализаций. — В моём разуме есть спрятанные воспоминания, — произнёс Уилл. — Я хочу получить к ним доступ. И я готов использовать любую технику, которую вы порекомендуете. Чилтон улыбнулся щеголевато и очень самодовольно. — Я рад, что ваш обет молчания подошёл к концу, и наши сессии начнут приносить вам пользу. Уилл склонил голову, всем своим видом демонстрируя уступчивость. — Сам хочу, чтобы мне стало лучше. Чилтон заглотил наживку, и у Уилла не будет проблем с тем, чтобы занять в их сессиях ведущую позицию. Легко разыгрывать беспокойного и сбившегося с толку пациента, даже не проговаривая вслух свои обвинения. Обвинить Ганнибала — значит выставить себя безумным. Да уж. Ну по крайней мере это может смягчить его приговор. К ночи Уилл впал в некоторый ступор, пристально глядя на противоположную от кровати стену, лишь бы не видеть свет, отражающийся в прямоугольном зеркале над умывальником. Вставал он только для того, чтобы потянуть мышцы, пописать и помыться в раковине. К счастью, день был свободен от панических атак, и Уилл позволил своему разуму тщательно проанализировать имеющиеся у него осколки знаний. Он использовал разгорающуюся злобу в качестве опоры, спасительного костыля, потому что все остальные чувства угрожали затянуть его на дно. С него хватит. В его разуме были замороженные участки, и Уилл заставит почву снова оттаять. В своей голове Уилл с трудом пробирался сквозь холодные воды реки. Холод грыз колючками его тело, но несущиеся вниз воды становились всё более тёплыми и комфортными. Он очищал свой разум, и глыбы льда плыли вниз по течению. После ужина Мэттью зашёл за Уиллом, чтобы проводить его к камере Ханны Рид. Сам он держался в нескольких шагах от Уилла, завязывая разговор с Миггсом, чей голос в скором времени наполнил зал унизительными упрашиваниями. Уилл приблизился к прутьям решётки, Ханна встала с кровати и подошла ближе. — Забавные перестановки, — криво усмехнулась она, глядя на него снизу вверх. Её начинающие седеть волосы спутанными прядями падали на глаза и неровно прикрывали загривок; утратившая форму мужская стрижка. — Часто захаживаешь? — Как твои дела, Ханна? — спросил Уилл осторожно, но по-доброму. — Ну вот, не падаю духом. — Потрескавшиеся губы растягивались, демонстрируя зубы, будто она и вовсе не знала, как улыбаться. — Знаешь ли, я во всём созналась, так что, по всей видимости, застряла здесь навсегда. — Ты призналась даже в тех, которые были до Балтимора? Ханна Рид начала убивать клиентов ещё в свою бытность секс-работницей, задолго до того, как выставляла тела в тщательно продуманных экспозициях из колючей проволоки. Она насиловала и убивала мужчин, а в конечном итоге перешла на новый способ, где смерть была следствием взаимодействия верёвок и проводов. И пусть Уилл видел только последние её убийства, он держал в уме и все остальные. Ханна покачала головой. — Подарки на будущее. Пока рано срезать с них праздничный бант. Уилл не думал о семьях или друзьях тех мужчин, ему просто нужны были ответы. — Ты удовлетворена тем вниманием, которое тебе здесь уделяют? — спросил он. Она пожала плечами. — Пожалуй. Интереснейшее место. Но может надоесть. Волнуешься за моё благополучие? Уилл вернул ей её же пожатие плеч. — Мне просто любопытно. Ведь ты надеялась излечить свою анорексию. — Ты так добр ко мне. — Ханна продолжала грызть и без того обкусанные губы. — Но ты ведь хотел поговорить о чём-то еще, не так ли? Уилл склонил голову, чтобы получше изучить собеседницу. Где-то в блоке капли падали на бетон, звонкие звуки во влажной тьме. — Во время интервью у меня было очень странное чувство, что мы встречались и прежде, — произнёс Уилл. — Будто сон, затерявшийся где-то в воспоминаниях. Так долго твоё лицо оставалось для меня размытым, и тут… Мне казалось, словно я нашёл тебя, а затем ты ускользнула. Она осмотрела его сверху вниз, вспышка позабавленности в её запавших глазах. — Наша встреча была предопределена, не так ли? — Она сморщила носик, скалясь. — Ты единственный мог меня найти. — А разве не я тебя нашёл? Той ночью в обсерватории. И оставался убеждён, что ты была только призраком, фантомом, созданным моим воспалённым воображением. Но ведь ты была там, не так ли? Он усиленно всматривался в неё, пытаясь встретиться с пониманием, узнаванием, но её было столь сложно прочесть в силу постоянного нервного возбуждения и резких перепадов эмоций. Уилл привел её в дом к Ганнибалу, он был в горячке, он был болен, и его убедили, что всё произошедшее с ним — галлюцинация, но это было не так. Ханна Рид являлась ещё одним доказательством, которое Уилл упустил. — Говоришь, я приходила к тебе в снах? — игриво переспросила Ханна. — Когда всё вокруг кажется сном, я склонен верить в реальность собственных галлюцинаций. Ты была знакома с Ганнибалом Лектером? — Ммм, — протянула Ханна, поджав губы. — Мы никогда не встречались лично, — пояснила она. — Но если учесть, что я следила за тобой некоторое время, то можешь считать, что заочно мы знакомы. — Ты следила за мной достаточно, чтобы увидеть, что за мной следит также Подражатель. Она отвернулась и принялась расцарапывать голову. — Чем ещё заняться между убийствами, кроме как гонять по округе. Вождение всегда меня успокаивало. — Она внезапно снова обернулась и пригрозила пальчиком. — Не забывай, мистер Грэм, у меня патологическая страсть ко лжи. Может, я и вовсе не отличаю реальность от снов. Уилл подошёл ближе и понизил голос, даже несмотря на то, что Мэттью Браун закрывал его от камер. Ханна также приблизилась. — Если он отпустил тебя живой, — произнёс Уилл. — Значит, он должен был знать, что ты его не сдашь. — Ммм. Не уверена, что понимаю, о чем ты, — ответила Ханна, покачивая головой из стороны в сторону. — Но эта история пока не дает мне ни единого повода помогать тебе разбираться в том, что для тебя реально, а что нет. — Ты хотела, чтобы тебя нашли, — сказал Уилл. — Чего ты жаждешь сейчас, Ханна?