***
— Внезапно я стал очень популярен, — произнёс Уилл с самоуничижительной усмешкой. — Хотя что-то мне подсказывает, что твой визит далёк от дружеского. Беверли Катц втянула щёчки так, будто собиралась на него выругаться. — Ты прав, — сухо ответила она вместо этого. — Злишься на меня. — В принципе достали вообще все, — сообщила она. — Но тебя это тоже включает. Уилл вздохнул и откинулся на стуле, пытаясь помочь ей расслабиться. — Ну и какая твоя излюбленная теория? — Знаешь, почему я так люблю все эти крошки, волокна и ворсинки? — Серьёзно? — Серьёзно. Потому что всегда можно определить, чем они являются и откуда взялись. На этом уровне ложь невозможна. — Улики говорят сами за себя. Она подалась вперёд, плотно сжимая руками столешницу. — Твои приманки говорят всё сами за себя. — Но не я их делал, — сказал Уилл, уже зная, что она не поверит. — Не води меня за нос, Грэм. — Я серьёзно. — Пофиг. — Она достала из сумки светло-коричневую папку и шлёпнула её на стол. Содержимое было настолько плотно набитым, что фото с места преступления выпало само собой. — Мне нужно одолжить твой мозг на некоторое время. Уилл опустил глаза на файл, стараясь не приглядываться к уголку выпавшего фото. — Я в завязке. Она сцепила зубы. — Послушай. Мне плевать, что ещё я думаю относительно твоего дела, но я уверена, что ты сможешь поймать этого мерзавца. — Беверли замерла, будто её вот-вот стошнит, а затем разрезала Уилла своим острым как лезвие взглядом. — Страдают дети. На мгновение Уилл прикрыл глаза. — Мне нужно кое-что от тебя взамен. — Господи, Грэм. — Она раздраженно скрестила руки перед собой. — Ну, что тебе нужно? Если ты снова заведешь свою песню про Ганнибала Лектера… Он поднял на неё тяжёлый взгляд. — Что такое блять, Уилл? После твоих обвинений мы полностью его проверили и не нашли ничего. Полный голяк. НИ-ФИ-ГА. Я лично причесала щёточкой каждый из его дорогущих костюмов. — Чист как стёклышко, да? — Уилл помрачнел. Ну хотя бы Джек прислушался к его мнению. — Ты знаешь, как нас это заебало? — Глаза Беверли расширились в возмущении. Уилл съёжился и отпрянул. — Ну да, я знаю, как это выглядит со стороны. Она покачала головой. — Неправдоподобным. Знаешь, меньше всего я хочу услышать, что ты осознавал собственные действия всё это время. Ты был таким… чертовски убедительным. Но дерьмо в том, что мы все знаем, что на самом деле ты сделал с Ганнибалом. — Я в курсе. Просто прошу взглянуть на всю эту ситуацию с новой перспективы. Она нахмурилась. — Я и так увидела предостаточно. — Скажи, как мне удалось незаметно избавиться от тела Эбигейл? Взгляни на пятна крови. Тут что-то нечисто. Беверли смотрела на него довольно долго, разрываясь между отвращением к услышанному от него бреду и отчаянием в поимке преступника по текущему делу. В конечном итоге она сдалась и постучала пальцами по папке. — Ладно, — пробурчала вполголоса. — Я взгляну ещё раз. — Не прошу ничего более. Она толкнула папку в его сторону стола, пытаясь держать руки как можно дальше. Уилл развернул содержимое и ощутил, как из него выкачивают кровь. — Одно тело? — Да. Мы не можем найти похожих. Он на минуту задумался. — Увечия нанесены посмертно. Ему неинтересно пытать её. — Уилл согнул пальцы, с силой вдавливая ногти в ладонь. С жертвы сняли всю кожу, даже глаза и скальп. — Он делал это раньше. Он… ищет правильные части. Затем Уилл извлёк фотографии других пропавших девочек по штату и начал сортировать их по цвету глаз, волос и кожи. — Ареал его охоты может быть широким, но у него должна быть мастерская, рабочее пространство, где находятся все остальные. — Ты уверен, что ранее были другие? — переспросила Беверли. — Мы не нашли случаев с похожим родом увечий. — Ну да. Конечно. — Уилл постучал пальцами по столу. — Это не был эксперимент. Он снова взял фотографию тела. — Избавлялся от тела начинающий, — отметила Бев. — Тогда почему мы нашли только это? — Что-то нарушило его привычную схему действий. Такая тщательная работа с телом и неумелая попытка от него избавиться. Вскоре он заберёт ещё одного ребенка, чтобы исправить свои ошибки. Беверли вполголоса выругалась. — Было бы неплохо поймать его раньше. Они оба сидели в тишине. Иногда их работа заключалась исключительно в ожидании нового тела. Да это и работой-то не назовешь. Уилл нещадно напрягал разум в поисках зацепок. — Ты должна расширить отбор поиска, также включив мальчиков аналогичного возраста, — сказал он в конечном итоге, пожимая плечами в ответ на её вопросительный взгляд. — Поверь моей интуиции, дело не в их поле, а в их внешности. Беверли нахмурилась и вытащила из папки листок с анализами тканей. — Ганнибал сказал то же самое. Он сейчас консультирует нас вместо тебя. Уилл потёр переносицу. — Ему всегда хотелось обосноваться в поведенческом отделе. Когда же Уиллу удалось сморгнуть с ресниц нарастающее напряжение, он встретил осторожный, с опаской взгляд Беверли. — Ты ведь на самом деле считаешь его Подражателем, — сказала она. — Хуже. Чесапикским Потрошителем. — Уилл слабо улыбнулся. — У меня потрясающий вкус на мужчин. — Да ты серьёзно. В её голосе звучало странное восхищение. Должно быть странным слышать такое из первых уст — Уилл звучал вовсе не как человек, с пристрастиями пытавший свою последнюю жертву, а как человек, действительно убеждённый, что эта жертва — виновник всех его преступлений. — Я абсолютно в курсе, каким бредом это всё выглядит, — продолжил Уилл. — Но если бы такая версия прозвучала не из моих уст, она казалась бы другим более правдоподобной. Навыки хирурга. Непосредственная близость к ходу расследований. Он начал загибать пальцы на руке. — Педант. Нарцисс. Садист — я это знаю очень хорошо. Он убил Тобиаса Баджа, предположительно встретившись с ним на концерте в том самом симфоническом театре, где они оба выставили тела. Он был в Миннесоте, когда мы ловили Хоббса. — Пальцы подходили к концу. — У него есть ключи от моего дома. Он знал доктора Сатклиффа. И он знал меня достаточно близко, чтобы удачно водить за нос, ставить блоки в моих мозгах и скрывать мою болезнь. Уилл покачал головой. Беверли так и сидела неподвижно, глаза сузились. Она тщательно обдумывала услышанное, и Уилл ощутил вспышку отчаяния в груди. — Хорошо. Хорошо, Уилл. Ты в достаточной мере меня заинтересовал. Но скажи мне: если Ганнибал убийца, почему ты был к нему так близко и не видел этого? Уилл не хотел отвечать ей, что основная причина его слепоты как раз и была в их близости.***
На следующий сеанс Алана привела с собой Ганнибала. Глядя на них обоих, Уилл ощутил застывший в горле ком, словно он вернулся в детство. Старая реакция на потребность душить свои эмоции глубоко внутри, чтобы не заплакать; быстро проглотить, похоронить свои чувства, даже если не осталось места для новых могил. Он сидел в клетке для интервью и силой воли заставил себя оцепенеть. Алана поприветствовала его и поинтересовалась общим состоянием, вежливо, но нервно, а вместо ответа получила длинный, испытующий взгляд. Самый длинный за всю их историю зрительных контактов. Прежде Уилл никогда не использовал это оружие, но сейчас обстоятельства требовали. Он смотрел и не терял себя в том, что видел. Он точно понимал, чем для Аланы была эта встреча. Она прервала контакт и взглянула на Ганнибала, они оба словно искали утешения друг у друга. Поощряли друг друга заговорить первыми. — Здравствуй, Уилл, — произнёс Ганнибал, делая шаг вперёд и стараясь выглядеть не представляющим ни малейшей угрозы. Уилл повернулся в его сторону, позволяя воцарившейся тишине стать неловкой. — Ты думаешь, что я брежу, — обратился Уилл к Алане, не прошло и полгода. — Но это не так. И любая наша беседа будет тупиковой. — Я считаю, что вам будет полезно поговорить между собой, — обратилась она к ним обоим, и Ганнибал лёгким кивком согласился с ней. Этот ублюдок выглядел почти что обеспокоенным. Робким. Против Ганнибала Лектера не было никаких улик, кроме тех, которые обитали в разуме Уилла, ну и свидетельства Ханны Рид, которое она, по всей очевидности, никогда не даст, а если даже даст, то вряд ли кто ей поверит. Уилл устал. Может, стоило бы выманить Ганнибала на ложную близость, ожидая, пока тот споткнётся. Но Уилл так ненавидел притворяться убийцей, которым он совершенно точно не являлся. — Что насчёт нашего алиби? — спросил Уилл Ганнибала. — Моё слово против твоего слова? — Боюсь, что так, — тихо произнёс Ганнибал. Уилл иронично усмехнулся и протёр лицо. — Догадываюсь, кому бы из нас я поверил. — Проще признать, что я ответственен абсолютно за всё, чем осознать свою вину, — продолжил Ганнибал. — Не поверишь, но одно другого не проще, — огрызнулся Уилл. — Я поставил тебя в компрометирующую позицию. — Ганнибал и я начистоту поговорили о допущенных нами промахах в попытках защитить тебя, — произнесла Алана. — Ты не должен возлагать всю ответственность за случившееся исключительно на себя. — Людям свойственно ошибаться, — сказал Уилл медленно и с горечью. — Лучшие психотерапевты Балтимора не могли предотвратить схождение поезда с рельс. — Уилл, — почти умоляющим голосом обратился к нему Ганнибал. — Даже не смей! — скривился Уилл. Ганнибал хотел извиниться, а Уилл уже чувствовал подходящую к горлу желчь. Ганнибал всё ещё колебался, а Уилла уже разрывало желание неисправимо ему навредить. — Я знаю, это сложно, — вклинилась Алана. Её роль посредника порядком раздражала. — Но, — добавила она, взглянув на Уилла, — мы оба здесь, потому что хотим помочь тебе. Сейчас Уилла толкали в другой мир, который был бы реален несколько недель назад, мир, в котором он плачет, дрожит и умоляет их обоих о помощи. — Чилтон хочет меня посадить на нейролептики*, — произнёс Уилл, сбивая Алану с её хода мыслей. — Ждёт решения суда. Ганнибал выглядел недовольным услышанным, его рот сложился в ровную линию. Любопытно. Я понравлюсь тебе, только если буду таким, как ты сам? По правде говоря, Уилл был совсем немного психотиком, и он это знал. По причине собственного воображения он всегда находился на грани без любого энцефалита. — Желаешь обсудить лечение? — скептически переспросила Алана. — А о чём там, по-твоему, говорить? — с тем же скепсисом спросил Уилл. — Твоё сознание ясное, — сказал Ганнибал. — Но без общей почвы для наших реальностей этот разговор уйдёт в никуда. Нам обоим следует сделать шаг вперёд, чтобы создать устойчивый грунт. Алана перебегала взглядом от одного из них к другому, но делала это быстро и якобы незаметно. Кто знает, могла ли она проверять не только Уилла. — Кажется, слегка поздновато для семейной терапии? — обратился Уилл к Алане. — Желаешь, чтобы я сообщил доктору Лектеру, как именно себя чувствую? — Я расцениваю любую связную беседу между вами как победу. — Алана одарила их обоих скупой улыбкой. Ганнибал подошёл ближе к клетке, а Алана осталась на месте. Она могла наблюдать Ганнибала с того же расстояния, что и Уилл. Этого шага навстречу не было достаточно, но это было уже что-то, и Уилл оказался вынужденным терпеть, сложив руки на груди, словно таким образом он мог защитить ошмёток надежды, спрятанный в нагрудном кармане. — Я скучаю по нашим беседам, — произнёс Ганнибал. — Существует так много вещей, которые мы могли бы сказать друг другу. — Так сложно описать степень, меру предательства, — ответил Уилл, сглатывая синхронность их чувств. — Моё тело, мой разум, моя жизнь. Я утратил контроль над всем этим. — Я нарушил мои обещания тебе. — И Эбигейл, — прорычал Уилл. — Не вздумай забывать Эбигейл. — Я не забыл. — Сожаление входит в твой привычный репертуар эмоций? А сомнение? — Ты дал мне причины испытывать и то, и другое. — Но ты не испытываешь. Не оглядываешься назад, чтобы увидеть ошибку. Даже в то время, когда ты говорил мне резать себя. На этом моменте оба ощетинились. Алана держалась за своё напряжение, а вот Ганнибал позволил ему выскользнуть, улетучиться. Уилл приподнял бровь, подстрекая. Ты не любишь лгать. Лишь танцевать вокруг да около. Ну давай посмотрим, как у тебя получится выкрутиться. — Я пытался предложить тебе способ, который бы ограничивал твоё саморазрушение, — признался Ганнибал. — Некоторые мои решения были рискованными, и мы оба от них пострадали. — Я утратил свою свободу. Я утратил всё. — Да, должно быть, не кажется честным, что я не разделяю все последствия случившегося. Но в конце-то концов, это ты всё начал. — Ты бросил меня. — Голос Уилла дрожал от произнесённых им слов, а сам он искал, чем бы пораниться, вспоминая золотые трещины в вазах. — Уронил, как роняют вазу, чтобы посмотреть, как она разобьётся. Уилл почти мог слышать, как Ганнибал втягивает воздух. — Хочу знать, соберутся ли её части снова вместе, — он проговорил эти слова спокойно, как признание. — Они не соберутся. Не существует волшебного слова, после которого осколки склеятся так, как было прежде. Поговорим о скорби? Я измельчаю каждую оставленную во мне часть тебя, а затем развеиваю пепел над морем. — Неужели ни единую часть наших отношений ты не желаешь сейчас восстановить? Ганнибал произносил полные скорби слова, но смотрел на Уилла так, как когда они боролись — он был восхищён брошенным вызовом, и в то же время в любую минуту готов был схватить за загривок и подмять под себя. — Ни единую. — Уилл запрокинул голову и взглянул на крышу своей клетки, мир начал обесцвечиваться. — Тебе этого достаточно? — И добавил тихо: — Просто уходи.***
— Мистер Грэм? Мэттью Браун подтянул стул к каталке и улегся на неё сложенными руками, а поверх рук опустил голову. Он смотрел на протяжённое и безмолвное тело мистера Грэма и ждал, пока тот выйдет из ступора. Наркотики в сочетании с гипнозом определённо были для него плохой комбинацией, а вещи, которые доктор Чилтон заставлял его видеть и говорить, вызывали глубокую диссоциацию, которая была знакома Мэттью. Разновидность забытья, в какую с лёгкостью ускользают пациенты, чтобы никогда по-настоящему не вернуться. Мэттью уже расстегнул ремни, но мистер Грэм просто лежал с полуприкрытыми веками, глядя в потолок. Мэттью не нравилось видеть его таким. Мистер Грэм ведь был замечательным. Мэттью протянул руку и потрогал ногу Уилла рядом с лодыжкой. Он не желал испугать его, скорее — успокоить. — Вы можете говорить, мистер Грэм? Пришло время возвращаться в вашу камеру. Приподнявшись, Мэттью взглянул на его лицо, не убирая руки с голени. Через несколько длинных мгновений Уилл кивнул. Мэттью поднялся сам и помог сесть мистеру Грэму, обхватив рукой за плечи. Он старался удерживать его в вертикальном положении, но Уилл плюхнулся корпусом на свои вытянутые ноги. Отросшие волосы упали ему на лицо. Мэттью легко потряс его: — Ну давайте, поднимаемся на ноги. Мэттью потянулся убрать волосы с лица Уилла, но тот внезапно перехватил его руку, глядя на неё снизу вверх. — Мистер Грэм? Мэттью не волновался, он был более чем уверен, что сможет одолеть Уилла, если дойдёт до борьбы. Он занимался каждую неделю и регулярно практиковал перехваты; так что ему даже любопытно было наблюдать, как мистер Грэм рассматривал его руку, словно это было нечто им утерянное. Ладони Мэттью были крупнее, а мистера Грэма — более мозолистые и шероховатые на ощупь. Мэттью представлял, как они сжимают охотничий нож или продевают рыболовные крюки сквозь кожу — уверенно и грубо. Мистер Грэм выпрямился и приложил руку Мэттью к своему горлу. Мэттью сделал судорожный вдох, и его глаза расширились, когда он ощутил ладонью тёплую кожу на шее Уилла и медленный пульс, проходящий по сонной артерии. Уилл надавил на руку, побуждая сжать. — Ч-что вы делаете? — спросил Мэттью. Уилл запрокинул голову назад, держась за предплечье Мэттью. Он смотрел на него снизу вверх с тем же пустым выражением, будто бы не видя его на самом деле и не волнуясь даже, что доверяет рукам Мэттью свою собственную жизнь. Их лица оказались настолько близко, что Мэттью чувствовал дыхание на своей щеке — до тех пор, пока оно не пропало. — Всё в порядке, — говорил Мэттью с оскалом, медленно сжимая шею. — Тебе ведь нужно это, да? Он сжимал, пока рот Уилла невольно не раскрылся. По бокам шея была напряжена и твёрда как камень. И вот глаза наконец сфокусировались на Мэттью. Уиллу даже не требовалось говорить ничего. Мэттью и так в точности понял, чего тот просит. Мэттью бросил мистера Грэма на каталку, удерживая только за шею и упираясь на одно колено, чтобы перевести полный вес на руки. Мистер Грэм снова ушёл в себя, выдавая сладкий, сдавленный стон облегчения. Мэттью был аккуратен, чтобы не повредить трахею, рука ровно под подбородком, а сам он внимательно наблюдал за тем, как лицо наливалось багровым цветом, а для всхлипываний уже не хватало воздуха. Ноги самопроизвольно начали дёргаться, Уилл с силой схватил его руку, сдавливая её, но не делая попыток прервать происходящее. — Я не собираюсь убивать вас, — сказал Мэттью, чувствуя пульс и напряжение под собственной ладонью. — Вы знаете это. Уилл погрузил ногти в предплечье. Он выглядел таким красивым в этот момент. Мэттью потихонечку отпускал шею, пока его рука просто не осталась там лежать. Уилл судорожно втягивал воздух, глаза закрыты, а тело вялое. Мэттью скользнул ниже, чтобы чувствовать ладонью, как поднимается и опускается грудь. Какое-то мгновение Уилл выглядел терзаемым болью, он с трудом восстанавливал дыхание. — Мистер Грэм? Уилл открыл глаза. Затем кивнул. Мэттью снова помог ему подняться на ноги, на этот раз окончательно. Уилл выглядел неустойчивым, да и Мэттью не хотел его отпускать. Он завел руки Уилла назад, чтобы застегнуть наручники, а затем обнял его со спины. — Видите? Всё не так уж плохо. Просто говорите мне, в чём вы нуждаетесь, и увидите, я буду вам помогать. — Сейчас нам нужно идти, — хриплым голосом произнёс Уилл.***
Лес был тёмным и наполненным дымом, но он не горел. Огоньки отражались в небольших дисках, разбросанных между корней и в тёмных дуплах деревьев. Чёрные зеркала, отполированные и пылающие. Отражение, которое они создавали, было слишком горячим, чтобы было возможным его разобрать. Уилл пробирался через тёмные густые облака, спотыкался и хватался за стволы, чтобы удержаться, он делал попытки затаить дыхание и найти чистый воздух ниже линии дыма. Что-то влажное капало на шею и спину. Уилл взглянул вверх, чтобы встретиться со смутной нависающей над ним формой — тело было обмотано колючей проволокой словно коконом, оно свисало, подцепленное за левую ногу. «Обсидиан, — сказал тогда Ганнибал. — В месоамериканской культуре ацтеков вулканическое стекло использовали в качестве зеркал. Они поклонялись божеству, чьё имя переводилось, как «дымящееся, огненное зеркало», либо обсидиан. Его звали Тескатлипока». «Какие явления воплощал этот бог?» «Множество. — Ганнибал улыбнулся. — Ночное небо, ураганы, раздоры, искушения, красоту и войну». В лесу бренчал низкий звук — глубокий, искажённый вопль, вымученная вибрация волос поверх стального кабеля, туго натянутого и звучащего в лесной тьме. Бреньк, бреньк, бреньк. Падающая из крана капля воды. Трескающиеся в огне бревна. Копыта, истаптывающие землю в пыль. Уилл задыхался, наполненные сажей лёгкие пылали. Он упал на колени у основания дерева и вдавил лицо в грязь и сырые листья. Земля была холодной, и Уилл принялся раскапывать её, чтобы вырыть себе яму, в которой можно спрятаться и подышать. Он нуждался всего лишь в одном незапятнанном вздохе. Одной минуте отдыха от горячих, токсичных лесов. Грязь размазывалась по лицу, глаза слезились, и содрогаясь Уилл поднял голову — на мертвенно-бледной земле перед ним находились чёрные, раздвоенные копыта. Смотреть в чёрное зеркало не доводит до добра, и зеркало не укажет вам ничего хорошего. Уилл последовал взглядом вверх, чтобы увидеть удивительно изящные человекоподобные ноги фигуры, обычно преследовавшей его в ночных кошмарах. Кожа словно непрозрачный обсидиан, слегка мерцающая бликами от пламени, тонким слоем натянутая поверх костей и жилистых мышц. Рёбра резко выступали над провалившимся животом. Острые рога изгибались до небес. Вендиго взглянул вниз, как смотрит кот на раненую птицу. Если взглянуть в него, в ответ увидишь перекошенный рот, распухшие веки и толстые губы. — Нет… прошу тебя… — задыхаясь простонал Уилл. Вендиго склонился и схватил волосы своей огромной клешней, протягивая Уилла за собой по грязи. Тот царапал удерживающую его руку, кричал и пытался найти опору и встать, он сражался, но с каждым рывком перед глазами белело от боли. Вендиго резко дёрнул Уилла вверх, и тот вынужден был опереться на ноги, чтобы не лишиться скальпа, а чудище просто смотрело на него, насмехаясь над бесполезными попытками добычи бороться. Лицо выглядело как мужское, но оно не двигалось, словно было застывшей маской. Затем он бросил Уилла в слякоть. Уилл делал попытки ползти в сторону берега, к воде, но вместо этого лишь давился грязью и золой. Вендиго мгновенно навалился на него сверху, захватывая его шею громадной рукой и вдавливая лицом в землю. Ногти разрезали спину подобно ножам, а любые крики тонули в грязи. Боль была везде, прожигала до костей, пока создание разрывало его, свежевало, сдирало кожу, чтобы на её месте остались кровь, грязь и смола. Когда Уилл пытался втянуть воздух, слякоть лишь пузырилась вокруг его лица, а одежда очень быстро превратилась в лохмотья. Он шарил пальцами в грязи, пытаясь вырваться, искал, что можно было бы использовать в качестве оружия, хоть что-нибудь… но вендиго тащил его назад, подминал под себя, резкими рывками разрывал одежду, или это была уже его кожа? По ощущениям Уилл пылал, каждый порез был словно обожжён самим солнцем, кровь растекалась по спине. Я пронзаю собственную лодыжку мясным крюком, он проходит прямо между длинной малоберцовой мышцей и малоберцовой костью. Когда вендиго схватил его ноги и широко раздвинул их, Уилл завопил от ярости. Рука как раз нащупала осколок стекла, и он вывернулся, ударяя создание снова и снова, даже не заботясь о том, что с каждым ударом ладонь тоже истекала кровью. Адреналин сделал боль несущественной, Уилл беспощадно вгрызался в монстра, пинал его ногами и неистово кричал. От нападения тот едва вздрогнул. Уилл решил атаковать его глаза, он разорвал маску и сорвал с лица, руки покрылись липкой кровью, пока вендиго сжимал Уилла под подбородком, душил и одновременно с этим склонялся для поцелуя. «Есть нечто привлекательное в том, чтобы быть попросту аппетитным мясным блюдом». «Значит, подвешивать тебя тоже будем на крюках для мяса». Уилл сражался, бил ногами, кусал и рвал на части, но даже когда чёрные скользкие губы были изорваны его зубами, вендиго попросту толкнулся языком внутрь рта, наполняя его сукровицей. И как бы Уилл ни извивался, всё это было бесполезно и ни капли не мешало монстру. Тот впился в его рот, языком проталкивая сукровицу в горло. Уилл ощущал желудком, как скользкая тёплая смола наполняла его изнутри. Меняла его. Ощущение полного бессилия. Глухие удары кулаков об костлявую грудь. Уилл схватил ветвистые рога и беспомощно завопил прямо в рот чудовищу. Порезов было слишком много, рот и нос оказались наполнены густой слизью. Вендиго не собирался его убивать. Он впивался когтями в грудь, чтобы вскрыть её и обнаружить там нечто, ту боль, от которой слабели конечности. Нет, нет, не надо. Он скользнул между ног Уилла, опустился, прижался к нему всем своим безобразным телом, размазывая по телу смешанную с кровью смолу, вынуждая её стекать ниже, между раздвинутых конечностей. Уилл дёрнул за рога из последних оставшихся сил, а затем… Затем он прекратил бороться. Он так устал. «Я собираюсь трахать тебя до тех пор, пока ты не будешь кричать». Смола растекалась по венам, наливала конечности тяжестью, можно было истерично смеяться или кричать, но не было никакой возможности заговорить. Грязь, кровь, смола булькали из его рта, Уилл задыхался, но в результате проглатывал ещё больше тёплой вязкой жидкости. Вендиго толкнулся внутрь толстым пальцем, и в эту минуту стало ясно: он пропал. Он был только мясом. В конечном итоге он всё равно пропал. Возможно, если бы я позволил Ханне изнасиловать меня, я бы в конечном итоге разбился и никогда не собрался в единое целое. Никогда не позволил Ганнибалу добраться до меня. Он был бы так чертовски зол. Возможно, единственный выход победить — это просто умереть. Ганнибал очутился внутри него, он шипел от тесноты и до неприличия громко стонал. Его рука вжалась в шею Уилла, а член продвинулся ещё на несколько дюймов, фрикции вызывали новые опустошённые крики. «Как же хорошо ощущать тебя так, — шептал Ганнибал, вбиваясь глубже. — Мой Уилл. Только мой». Но он не был всего лишь телом. Внутри него было ещё нечто, порочное, жаждущее, всё с острыми углами и чёрное как ночь, нечто отражающее, пробуждающееся. Вендиго вскрыл его и заполнял собой. Трахал его. Резал его. Какая теперь разница? Теперь Уилл был полностью покрыт чёрной сукровицей, не осталось ни единого пятна чистой кожи. Теперь они оба смотрели на тот же мертвенно-бледный берег реки, два создания, слепленные из жестокости и теней, извивающиеся друг напротив друга. Вендиго потянулся за осколками, погрузил их внутрь, и о боже, это было великолепно. Так хорошо. Так же хорошо, как делать больно плохим людям. Так же хорошо, как ранить самого себя. Наказание. Рабство. Вендиго проник внутрь. Барьеры между ними ускользали, таяли, тем временем кожа Уилла затвердевала, превращаясь в чёрное стекло. Желания причинять боль и получать её совмещались изгиб к изгибу, они отражали друг друга, смешивались… острые углы открывшейся в ране темноты полировались, счищались, расширяющаяся утроба поглощала любую разницу между ними. Уилл смотрел на каменный потолок своей камеры, не ощущая даже биения сердца. Он поднял руку, чтобы взглянуть на неё, и пусть не увидел приторной обволакивающей тьмы, но чувствовал себя так, словно скользкий яд наполнил все его тело, проник, осел глубоко внутри. Он был запятнан до конца своей жизни. Уилл держал руку в воздухе, пока она не занемела и не перестала казаться своей собственной.