***
Уилла доставили в суд. Окружающий мир выглядел мягким и размытым, а ощущения приглушёнными, словно он был под водой. Он ни на кого не смотрел, и хоть сидел рядом со своим адвокатом, но едва обращал внимание на судью, прочих юристов и судебного пристава, постоянно маячащего на периферии. Уилл знал, что Алана тоже присутствует на заседании, через несколько рядов позади него; он знал, что помещение набито до отказа. Но чувствовал он себя так, словно существовали только он и Ганнибал, плавающие во всеобщем тумане. Уилл мог чувствовать, как Ганнибал скрещивал ноги, движение мышц на его шее, когда он слушал вступительное слово обвинения. Улыбка на его лице, одними глазами, когда прокурор обозначила Уилла самым умным человеком в этом зале. — Он эйдетик, — утверждала Марион Вега, — обладающий феноменальной зрительной памятью. Он глубоко проницателен относительно человеческих состояний, и уверена, самый умный человек в этом зале. Способный создать психологический профиль любого типа убийцы, и это должно послужить его алиби. Близко, но мимо, дорогуша. Это было красноречивое заявление, и как предполагала защита, направленное на то, чтобы выставить Уилла расчётливым психопатом, который водил за нос ФБР. Адвокат Уилла, Леонард Брауэр, также сделал короткое и содержательное вступление, он говорил с практически высокопарной убеждённостью. — Вы увидите, что мистер Грэм был не в своём разуме, и не способен понять и принять то, о чём свидетельствуют улики. В качестве первого свидетеля обвинение вызвало Джека Кроуфорда. В этот момент все ожидали, что Джек будет топить Уилла, чтобы спасти свою собственную карьеру и защищать ФБР, но Джек выглядел уставшим и говорил измождённым голосом. — Шесть ужасающих убийств, — вещала Марион Вега. — Более сорока различных улик. Она жестом указала на длинный стол с размещёнными на нём баночками. — Все это свидетельствует о том, что Уилл Грэм знает, как мыслит преступник, только по одной причине — он сам убийца. Уилл Грэм не мучился своей работой, он наслаждался прикрытием, которое давало ему ФБР, чтобы совершать свои ужасные преступления. Пауза в показаниях Джека Кроуфорда предоставила Уиллу возможность мельком взглянуть на него, чтобы увидеть стекающее по его лицу тяжёлое отвращение. — Я не согласен, — сказал он, почти перебивая Вегу, и Уилл ощутил её смешанное с шоком удивление. — Агент Кроуфорд? — Уилл ненавидел каждую минуту своей работы, — продолжил Джек. — Такое не подделать. Он ненавидел всё это, но я заставлял его работать дальше. «Не стоит так уж винить себя, Джек», — сказал Уилл в уме, но это выглядело скорее зловещей шуткой. — Тогда по какой причине он остался, когда вы предоставили ему возможность уйти? — Потому что он спасал жизни, — уверенно произнес Джек. А затем добавил тише: — Не один человек предупреждал меня, что если я буду давить на Уилла, я сломаю его. Я взвесил все «за» и «против» и решил игнорировать предупреждения. И вот мы здесь. Адвокат Уилла улыбнулся. С одной стороны, Уилл был тронут сказанным настолько, что хотел прижать к груди произнесённые Джеком слова. С другой — ему хотелось растоптать их каблуками, чтобы ни Джек, ни Алана, ни кто-либо другой уже не спас его. Но были и другие свидетельства и доказательства, так что Брауэр вскоре прекратил улыбаться. Несмотря на то, что Беверли, Прайс и Зеллер изучали улики и работали над делом Подражателя с самого начала, никого из них не вызвали в суд для дачи показаний или расшифровки улик. Возможно, обвинение желало увидеть независимого эксперта, у которого не было бы с Уиллом личных отношений, или же они все наотрез отказались свидетельствовать. Беверли и Прайс сидели на галёрке, и в какой-то момент судебных разбирательств Беверли просто вышла. Возможно, она увидела достаточно, чтобы её нервы сдали. Приглашённый специалист расшифровал улики, относившиеся к трём убийствам, он делал это тщательно и очень щепетильно, так что зал устал от доклада, и судья объявил перерыв. Ганнибал, без всяких сомнений, наслаждался процессом — его последние труды демонстрировали перед очарованной аудиторией, и ни единое пятнышко не зацепило его самого. Но также было очевидно, что обращенные против Уилла улики были косвенными, будто поданными на блюдечке с голубой каёмочкой. Да, на коллекции рыболовных приманок Уилла обнаружили трофеи убитых жертв, но ни малейших улик на самих местах преступлений, кроме последнего. Я был таким безукоризненным убийцей, пока окончательно не утратил самоконтроль? Свидетельские показания Ганнибала о том, как Уилл убивал Эбигейл, могут быть единственным прямым доказательством, но Уилл и понятия не имел, что тот скажет. Сейчас Уилл и вправду не знал, кто из них двоих убил Эбигейл. Достаточно произнести одно слово, и Уилл увязнет в паутине. Если бы Ганнибал захотел, он мог бы измазать все места преступлений его ДНК, но это решение было бы лишено элегантности. К тому же, в этом случае всё обнаружилось бы гораздо раньше, и Уилл никогда бы не втянул Ганнибала в реализацию фантазий своего воспалённого разума. А возможно, тот и вовсе не хотел, чтобы Уилл забрал лавры его убийств с собой в могилу. Несмотря на то, что Ганнибал не выдвигал обвинений против Уилла, обвинение всё равно вынуждено было задействовать этот эпизод. Конечно же, для присяжных нападение Уилла на Ганнибала не должно быть напрямую связано с оставшимися убийствами, но главным было показать способность Уилла к зверской жестокости, а остальные части мозаики и так сложатся сами собой. Перерыв окончился. Обвинение добралось до убийств суррогата Уилла и доктора Сатклиффа. А затем речь пошла об Эбигейл. Уилл рассматривал её фотографию, отражённую на экране проектора, пока прокурор рассказывала её «историю» и демонстрировала снимки с места преступления. Волосы Эбигейл. Её кровь, артериальной дугой забрызгавшая рога. Её кожа под ногтями Уилла. Царапины, которые она оставила на его предплечьях. На каждом пункте обвинения адвокат Уилла напоминал, что тело Эбигейл не обнаружено, и следовательно, нет никаких посылок утверждать, что она стопроцентно мертва. Но со стороны это звучало только как критика и придирки. Веге осталось только подвести итог, что Уилл был одержим Гарретом Джейкобом Хоббсом и поэтому завершил убийство, которое тот начал. В конце слушания Брауэр открыл принесённый ему конверт, и из него выпал окровавленный виток колючей проволоки и отрезанный человеческий язык. — Полагаю, это тебе, — обратился он к Уиллу.***
— У тебя поклонник, — сообщила Беверли, стоя напротив камеры Уилла. — Снова. — У меня всегда был поклонник, — ответил Уилл. Она вздохнула. — Ганнибал пришёл, чтобы проконсультировать по этому делу. И он практически распевает песни о твоей невиновности. Может быть ещё один убийца, всё такое, знаешь. — Она приторно усмехнулась. — Зеллеру эта мысль опредёленно не по вкусу. — Мда, Зеллеру я опрёделенно не по вкусу. То есть, ваша команда рассматривает вариант, при котором я невиновен? — поинтересовался Уилл. Беверли пожала плечами. — Рассматривает? Ага, да. — Она прикусила губу. — Но я не уверена, что разделяю… твои подозрения. Ганнибал и вправду выглядит так, словно хочет верить, что ты не убийца. — Он играет с нами, — прямо ответил Уилл. — Даже неважно, послал язык он или кто-то другой. — То есть, ты думаешь, может быть кто-то другой? — недоверчиво переспросила Бев. — Тоже меняешь свою версию событий? — Нет. Я просто не знаю, с чего бы ему это делать. Не его стиль. На следующий день обвинение вызвало Фредди Лаундс, что оказалось полностью бесполезным. Брауэр поставил её на место парой фраз, и суд не учел данные ею показания. Чилтон расхваливал себя как беспристрастный источник информации о душевном состоянии Уилла Грэма, а затем увернулся от реальной оценки, утверждая, что Уилл способен водить за нос докторов, специалистов и весь поведенческий отдел. Тем не менее он вынужден был признать, что во время своего пребывания в Балтиморской клинике для невменяемых преступников Уилл проявил признаки помешательства и психоза. — Уилл Грэм обладатель редкого и опасного разума, — надменно заявил Чилтон. — По моему профессиональному мнению, он постоянно путается относительно совершённых им преступлений, а также имеет глубоко подавленные воспоминания об убийствах. Его психологическая травма уникальна и проявляется очень избирательно. — Итак, по вашему мнению, Уилл Грэм осознавал свои действия? — По моему мнению, когда Уилл Грэм поступил в мою клинику, он абсолютно не осознавал совершённые им убийства. Он не является типичным безжалостным психопатом. Он нечто иное, с чем мы не сталкивались ранее. Наконец пришло время свидетельских показаний Ганнибала. Был уже конец дня, и все в зале казались утомлёнными процессом. Тем не менее, стоило Ганнибалу скользнуть по проходу, как хлынула волна замечаний и перешёптываний. Зал суда это театр, и Ганнибал отлично смотрелся в своей роли, чопорно стоя с поднятой рукой и зачитывая клятву. — Вы клянётесь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, и осознаёте возможность наказания за лжесвидетельство? — Да, клянусь. На мгновение Уилл мог видеть только чёрное обсидиановое лицо вендиго, прорастающее из безукоризненного костюма Ганнибала. Ну, с богом. — Как вы познакомились с Уиллом Грэмом? — Мы встретились осенью прошлого года. Джек Кроуфорд обратился за моей помощью в профилировании убийцы, который стал известен, как Миннесотский сорокопут, а именно Гаррета Джейкоба Хоббса. Я был с Уиллом, когда он нашел Хоббса и когда застрелил его, спасая жизнь его дочери Эбигейл Хоббс. — Вы рассказали о первой встрече. Как развивались ваши отношения? — Мы стали друзьями, а затем любовниками, — произнёс Ганнибал как на духу. — Также неофициально я был его психотерапевтом. Рядом с Уиллом Брауэр яростно строчил какие-то заметки. — Вы сказали бы, что знаете мистера Грэма достаточно хорошо? — Да, именно так. — Вы были свидетелем того, что защита назвала «развитием болезни»? — Да, конечно. Более чем. — Вы считаете мистера Грэма способным совершить акты жестокого насилия подобные тем, которые были представлены на сегодняшнем слушании? Ганнибал запнулся. — Улики предполагают, что да. — Это вопрос, на который следует отвечать «да» или «нет». — Тогда «да». — Мистер Грэм проявлял когда-либо физическую жестокость к вам на протяжении ваших отношений? Уилл смотрел куда-то в центр пространства, Ганнибал и Вега плавали на периферии его зрения. Полностью погрузился в собственные эмоции, думая только о своих руках, сжимающихся вокруг шеи Ганнибала, о синяках и шрамах, о колючей проволоке вокруг предплечий Ганнибала, о его обнажённом теле. От этих мыслей тошнило. — Нет, — ответил Ганнибал. — До самого последнего случая он никогда не причинял мне боли. — До случая, когда он попытался убить вас? — Протестую, — выкрикнул Брауэр, уже порядком раздражённый происходящим. — Во-первых, предположение, во-вторых, не относится к делу. — Способность мистера Грэма к физической жестокости как раз очень относится к делу, — отбила удар Вега. Судья поднял руку, чтобы успокоить присутствующих, а затем подозвал юриста и прокурора к столу. Уилл неволей взглянул на Ганнибала — тот смотрел на мраморный пол и вслушивался в перешёптывания, текущие по залу. Для Уилла он тоже выглядел очевидно раздражённым. После подтверждения, что вопрос является предположением, обвинение вернулось к допросу. — Итак, чтобы прояснить: до тех пор, пока Уилл Грэм не напал на вас, он никогда не проявлял жестокость в вашем отношении? — Да, всё верно. — И вы никогда не переживали за собственную безопасность? — Ни разу. Уилл чувствовал в её вопросах затаённую ловушку, и Ганнибал тоже выглядел настороженным. — Итак, — продолжила Вега, обращаясь скорее к присяжным. — Внезапно, без каких-либо предупреждений и предпосылок, Уилл Грэм убил Эбигейл Хоббс. Вы были с ним вместе, и вы утверждаете, что до самого последнего момента Уилл Грэм не давал повода переживать за вашу безопасность или безопасность Эбигейл? — Как я говорил прежде, — пояснил Ганнибал, — Уилл никогда не был со мной жесток и не давал причин опасаться его. В ином случае я бы не оставил его наедине с Эбигейл. — Возможно, мистер Грэм давал вам ложное чувство безопасности? — Не думаю, что это имело место. — Чья идея была привезти Эбигейл в охотничий домик её отца? Пауза. — Это была идея Уилла. Удовлетворённая ответом, Вега сменила линию допроса. — Прошу рассказать суду, что вам известно, как свидетелю, об убийстве Эбигейл Хоббс. Ганнибал минуту собирался с мыслями, выравнивая свою и так безукоризненную осанку. — Я оставил Уилла с Эбигейл наедине в самой хижине, в то время как сам вышел сделать телефонный звонок. Это было недолго, около пятнадцати минут. Когда я вернулся, то услышал нечто похожее на звуки борьбы. Я поспешил в комнату с рогами и увидел, что Уилл держит Эбигейл, приставив нож к её горлу. Уилл расфокусировал взгляд, воображая описанную Ганнибалом картину: Эбигейл с широко раскрытыми глазами, себя самого, истекающего потом и дрожащего, наполовину выжившего из ума. — Уилл криком приказал мне обернуться и упереться руками в стену. Он казался будто бы невменяемым. Я пытался заговорить с ним, но очень сильно переживал за безопасность Эбигейл, поэтому в конечном итоге подчинился и отвернулся. «Уилл, послушай меня, — говорил Ганнибал в воображаемой сцене, руки подняты так, будто он успокаивал дикого пса. — Тебе не нужно этого делать. Отпусти Эбигейл». «Ты… ты не смотри! Отвернись! Не… не смотри на меня!» Уилл ощутил холод. Сильный, пронимающий до костей холод. — Я не могу свидетельствовать о происходившем за моей спиной, — продолжил Ганнибал почти с благоговейной уважительностью в голосе. — Я пытался его успокоить. Но мне не удалось. Следующее моё воспоминание — резкая боль в голове, затем я выключился. Это должно быть крайне неудобно — одной рукой держать Эбигейл в заложниках, а второй при этом уложить Ганнибала. Уилл сомневался в реальной возможности такого развития событий. Уилл, с дрожащими ногами и закатывающимися глазами; Эбигейл, которая смотрела на Ганнибала со смесью ужаса и замешательства от происходящего. — Когда я пришёл в сознание, я был уже связан, — продолжил Ганнибал. — А Эбигейл отсутствовала. Но, бесспорно, кругом была кровь. Я не могу быть уверен в том, что произошло с ней в утерянный период времени. Я пытался расспросить Уилла, что произошло, пытался успокоить его, но он словно меня не слышал. Вполне очевидно, он страдал от острого нервного срыва. — Хотя вы были без сознания на момент смерти Эбигейл, по вашим показаниям, мистер Грэм вполне очевидно угрожал её жизни. — Да, верно. — То есть у вас нет сомнений, что мистер Грэм убил Эбигейл Хоббс? — Конечно же, есть. — Ганнибал надел на себя маску скорби. — Так сложно поверить, что человек, о котором все мы заботились, способен на подобное насилие. Дальше слово перешло к Брауэру. Если бы Ганнибал свидетельствовал в качестве жертвы, то присяжные могли бы не одобрить поставленные вопросы, но сам он вовсе не собирался говорить о нападении Уилла. Во время допроса со стороны Брауэра Ганнибал с лёгкостью подтвердил свою общую предвзятость относительно Уилла Грэма, а также предвзятость своей профессиональной оценки его психического состояния. Но адвокат не стал подвергать сомнениям достоверность свидетельства Ганнибала, как было с Фредди Лаундс. Зато он посеял сомнения в сознании присяжных, вынудив Ганнибала с уверенностью подтвердить свою убеждённость в том, что Уилл не был в ясном состоянии сознания, когда совершал свои действия, и что ранее ни с кем не делал подобного в здравом состоянии. — Уилл Грэм обладает удивительно сильными нравственными установками, — пояснил Ганнибал. — Его в высшей степени раздражала сама мысль о насилии над другими. Ганнибал не уточнил, что его в высшей степени раздражала сама мысль о том, что он может сотворить с другими, не осознавая своих действий. Так было бы точнее. За исключением подробностей рассказа о смерти Эбигейл, это утверждение было, пожалуй, наибольшей произнесённой Ганнибалом ложью. Уилл не мог не заметить, как тот старался играть в невинность и формулировать свои утверждения так, чтобы говорить как можно больше правды, будто бы насмехаясь над святостью судебной системы. Да, я клянусь говорить правду, и вот я перед судом, а вы просто задаёте неверные вопросы.***
Уилл чувствовал себя так, словно отделился от мира, перестал принадлежать ему. Суд играл очень весомую роль в его дальнейшей жизни, и при этом совершенно не казался важным. Уилл в красках представлял, как его казнили при помощи яда, либо же сжигали на электрическом стуле, и при этом он сам в соседней комнате дёргал за рычаг. Суд вынесет решение, которое убьёт его, и Уиллу плевать. Они с Ганнибалом существовали в отдельной реальности, к которой не имел доступа никто другой. Мир, в котором находились Алана, Джек, Беверли, экспертиза, судебная и правоохранительная система, Уилла попросту не волновал. Знание, что Ганнибал Лектер был Чесапикским Потрошителем, разрезало всё пространство вселенной, и Уилл просто застрял не на той стороне. Пока никто не верит ему, он будет изолирован собственным знанием более, чем прутьями решётки. Даже если у него есть доказательства виновности Ганнибала, поймут ли его все остальные? Смогут ли они увидеть, или же останутся слепы? С первого момента их встречи Ганнибал Лектер делал всё, что было в его силах, чтобы стать единственным, на кого Уилл мог бы положиться, кому мог бы довериться. Уилл просто потерялся где-то вне своего тела и разума. На следующий день процесс приостановили. Ранним утром на ступеньках здания суда было найдено тело. Беверли пришла сообщить Уиллу, что некто принёс дань уважения его предполагаемым убийствам. Тело было насажено на оленью голову, обмотано колючей проволокой и унизано рыболовными крюками. — Итак, — спросила она, пока Уилл рассматривал фотографии. — Это Подражатель? По правде говоря, Уилл так не считал. — Хирургические трофеи? — Кроме языка, который доставили твоему адвокату? Нет. Уилл передал ей фото через поднос, находящийся между прутьями решётки. — Подражатель не копирует подобные перфомансы. Хирургическая точность — его конёк. Если этого не было, то это не он. Беверли вздохнула, но так, словно заранее знала ответ. — Ну же, Уилл. Ты сказал, что тебя подставили, и вдруг происходит нечто вроде этого. А затем ты говоришь, что это не Подражатель? — Она была явно расстроена. — Джек собирался привлечь внимание судьи к этому делу! — Зачем ты явилась, Бев? — спросил Уилл, потирая переносицу. — Джек ведь не знает, что ты здесь. — Да, не знает. Ты подловил меня. — На лице появилось смятение, а голос дрогнул. — Я пытаюсь разобраться, виновен ли ты. Не знаю… я теперь не могу отделить зёрна от плевел и реальность от выдумки. Она вцепилась в него взглядом, словно крюками. — Меня заколебало это, Уилл. — Частичкам ткани всё равно, что есть зёрна, что плевелы, — произнес Уилл. — И где реальность, где выдумка. — Пожалуй, — моргнула Беверли и прищурилась в сторону выхода… и свободы. — Спасибо. Я знаю, что была эгоисткой… Если не хочешь, чтобы я приходила… Она нахмурилась. — Ну думаю, ты как-то блять справишься без меня. — Тебе стоит махнуть на меня рукой, — отшутился Уилл, умоляя о прямо противоположном.