Образ возлюбленного

Слава всем богам, в доме обнаружился небольшой запас спиртного, хоть вряд ли этому поспособствовал Мэттью, скорее прошлые жильцы. Сложно было придумать что-либо более странное, чем бросить своего пленника в сарае и отправиться за алкоголем, но переносить текущую ситуацию полностью трезвым Уиллу было не под силу. Он даже не знал, что именно собирается сделать с Ганнибалом: изуродовать его, убить, оставить умирать или попытаться арестовать. Последняя мысль была дико абсурдной, но самой правильной из имеющихся, если бы только у Уилла был такой шанс. Поэтому он попытался выведать правильный ответ у донышка бутылки, а когда такового ответа там не оказалось, без лишних раздумий приступил к следующей. Но напиться до чёртиков тоже не помогло в его бедах. С присущим ему саморазрушением Уилл добивался бессознательного состояния или хотя бы ступора, в котором он перестанет ощущать давление верёвок на предплечьях и мёртвую плоть в своих руках, состояния, в котором не будет чувствовать каждую колеблемую ветром травинку и каждый взъерошенный волосок. По мере опьянения рациональная твёрдость и взрывающееся безумие лезвиями впивались друг в друга, два кровоточащих пятна слились, размывая границы, представляя по центру некий градиент. И можно было находиться в этом градиенте, а не перескакивать по очереди из одной крайности в другую, к счастью, и прятаться было негде. Уилл шатался между комнатами. Он безуспешно пытался взломать вай фай, придумывая все породы птиц, которые хоть чем-то были похожи на ястреба. Он наблюдал за тем, как меняется небо, пытаясь замереть в онемении и не думать вообще ни о чём. Он и не думал. Он помнил. Когда Уилл вернулся в сарай, Ганнибал лежал навзничь на матрасе, одетый только в нижнее бельё. Руки покоились на животе. Обувь, носки и одежда сохли рядом, а одеяло было сложено под головой. Вторая бутылка с водой стояла закрытая. Бережёт на случай, если не получит больше. В целом Ганнибал выглядел полностью безмятежным, лишь двинул глазами, когда Уилл зашёл внутрь. Взгляд отметил бутылку в руке Уилла, и Ганнибал поджал губы, выражая собственное недовольство пьянством. Помимо этого жеста он был раздражающе расслаблен. — Здравствуй, Уилл, — произнёс он вслух и снова прикрыл глаза. — Ну что, набрался храбрости принять решение? Усевшись на раскладном стуле и устроив бутылку между разведённых ног, Уилл взглянул на него в ответ. — Не уверен, что какое-либо решение вообще придёт ко мне, — ответил он. Боже, до чего же я пьян. Он с трудом подбирал слова, пожёвывая в процессе нижнюю губу. — Как-то их слишком много. — Как-то слишком пассивно с твоей стороны, — проговорил Ганнибал сжатым, но полностью равнодушным голосом. Уилл нахмурился. — Ты злишься на то, что я пьян, но не зол на меня за пытки? — Тебе там скучно сидеть одному? — подразнил его Ганнибал, всё ещё лёжа с полуприкрытыми глазами. — Или лелеешь надежду, что я убью тебя, воспользовавшись твоей уязвимостью? И вправду, зачем он пришёл? Уилл водил большим пальцем по горлышку бутылки, концентрируясь на ощущении гладкого стекла. — Ты не сможешь съесть меня, когда я наполнен ядом, — ответил он, пожимая плечами, затем сделал ещё глоток. Ганнибал открыл глаза и некоторое время изучал потолок, прежде чем перевести взгляд на Уилла. Он явно был доволен тем, что за пеленой алкогольного опьянения мог прочитать его полностью, просканировать до самого мозжечка. — Суицид это враг, Уилл, — произнёс он наконец, и в голосе не звучало привычной насмешки. — Я не более суицидален, чем обычно, — ответил Уилл. — Всего лишь абстрактные мысли на периферии сознания, на которые можно поглядывать время от времени. Глаза Ганнибала загорелись. — У тебя полно выходов из этого чистилища. Схемы, которым ты можешь следовать. — Это не чистилище, — тяжко ответил Уилл. — Скорее, ад. — У ада нет ни места, ни пределов: где мы — там ад, где ад — там быть нам должно*, — процитировал Ганнибал. — Ты источник божественной справедливости, Уилл, а не один из проклятых, вечно гниющих в ямах. — Ты не можешь приписывать мне свободу выбора так, словно ситуация, в которой мы очутились, произошла не по твоей вине. — Почему бы и нет? — задал вопрос Ганнибал, позабавленный подобной формулировкой. — Если я приму твою свободу выбора, таким образом отдам тебе свою. Уилл сглотнул. Пульсирующая кровь и напряжённые нервы под кожей. Ганнибал убрал сложенные ладони с живота, они выглядели слегка безжизненными и очень вялыми. Он осторожно уселся на матрасе, скрестив босые ноги. — Я пришёл сюда не за терапией, — не удержался от ехидства Уилл. — Разве? Я вроде бы доказал свою уникальность в плане понимающего собеседника. Уилл не мог отвести взгляд от багровых синяков на запястьях, оставшихся на месте верёвки. — Мне следовало бы убить тебя, — произнёс он приглушённым голосом. В ответ Ганнибал издал слегка раздражённый вздох. — Знаешь, в чём твоя проблема, Уилл? Ты слишком много времени тратишь на размышления о том, что «следовало бы». — Моя проблема? — Уилл пытался придать злобы своему голосу, но выходил только скепсис. — То есть дело вовсе не в том, что мой бывший — каннибал-серийник, который подставил меня за свои преступления, не в том, что… Он сделал рукой неопределённый жест, словно его уже достало перечислять этот грёбаный список. — Тогда с какой стати тебе «следовало бы»? — вернулся Ганнибал к прерванному разговору. — Чьими суждениями, чьей шкалой ценностей ты руководствуешься? — Мне следовало бы убить тебя с объективной точки зрения. — Чтобы всем было хорошо? Во имя великого блага? — самодовольным тоном уточнил Ганнибал. — Чтобы мне блять было хорошо, — огрызнулся Уилл. — Ты никогда не прекратишь ебаться с моей жизнью. — Подумай, Уилл… кто будет ебаться с твоей жизнью, когда меня не станет? Уилл уставился на него в ответ. Только Ганнибалу может быть смешно в подобной ситуации. Он выругался про себя и сделал ещё один глоток из бутылки. Горечь едва ощущалась на губах. — Я хочу убить тебя. — Нет, Уилл, — мягко возразил Ганнибал. — Ты хочешь убить. Но нет никого другого в этом мире, кто настолько же хорошо понимал бы эту грань тебя, как понимаю её я. Никто другой не примет тебя и твоё мрачное великолепие. Эти слова прожгли до кости. Уилл пожал плечами и стиснул зубы, словно заболел оголённый нерв, всё вызванное алкоголем оцепенение внезапно исчезло. Казалось, каждый зуб был пронизан болью. — Ты способен очень на многое, — продолжал Ганнибал. — Даже представить не можешь. Все твои тайные желания сгибаются под пристальным взглядом разума. — Я не убийца. Не такой, как ты. — Мы сделаны из одних и тех же компонентов, — говорил Ганнибал, и в его словах звучала поэзия правды. — Космическая пыль, дыхание, и деление клеток. Уилл облокотился на сложенные ноги и упёрся подбородком на руку, другой плотно сжимая горлышко бутылки. — Я слишком пьян для подобного рода разговоров. Ганнибал поджал губы и сменил пластинку. — Раз уж ты не собираешься меня убивать, было бы неплохо дать мне что-то поесть. — Сомневаюсь, что тут найдётся что-либо из твоего привычного меню. — Уилл пробежался рукой по волосам. — Кормить тебя это значит официально удерживать в плену. — Если ты не собираешься убивать меня, — снова завёл Ганнибал, — и не собираешься держать меня в плену, остаётся только вариант отпустить. — Я не могу тебя просто так выпустить на волю. — Уилл сделал глубокий вдох, стараясь успокоить нервы, а затем взглянул на Ганнибала. — Ты Чесапикский Потрошитель. Тот едва заметно кивнул в ответ. — Я гораздо больше, чем просто это. — Не могу позволить тебе уйти. На мгновение нечто острое сверкнуло в глазах Ганнибала. — Выпустить меня для тебя то же самое что вернуться в тюрьму. Против меня нет никаких улик. Таким образом мы вернёмся к исходной точке: ты окажешься в своей маленькой клетке, канарейка, чью песню не слышно в глубоком подвале. — Ну вот, кажется, ты уже понимаешь проблему. Я не могу сделать ни то, что хочу, ни то, что следовало бы. Мои руки связаны. Ганнибал покачал головой, на губах его играла искренняя улыбка. — Уилл, у тебя в руках бразды правления. Всё, что тебе нужно сделать, это просто распутать их. Уилл отвернулся в сторону стока, в складке меж сдвинутых бровей отчётливо читалась досада. Бетон оставался тёмным от крови. Конечно же, Ганнибал мог видеть зазубренные интерьеры его разума, наполнявшие сарай подобно колючей проволоке. Но нити между ними уже перерезаны, и Ганнибал больше не будет выполнять функцию его кукловода. Они могли видеть друг друга, быть увиденными друг другом, и во взаимном взгляде познавать собственное становление. Уилла передёрнуло, когда он вспомнил, насколько же хорошо было смотреть широко раскрытыми глазами, и это воспоминание встроилось среди других кусочков пазла, будто бы выровнялась колючая проволока. — Внутри твоей головы есть определённое представление о том, кем я являюсь, — произнёс Уилл. — Но не уверен, что наши представления совпадают. — Знаешь ли ты, что такое имаго? — задал вопрос Ганнибал. — Это летающее насекомое. Последняя стадия трансформации. — Как познавательно. Ганнибал проигнорировал иронию. — Также это термин из мёртвой религии психоанализа. Имаго это спрятанный в подсознании образ возлюбленного, который мы носим в себе всю свою жизнь. Слова о «любви» гнилью осели на языке. — Идеал. — Представление об идеале, — пояснил Ганнибал. — У меня есть представление о тебе, точно так же, как у тебя есть представление обо мне. — Никто из нас не идеален. — Трагедия происходит тогда, когда имаго не соответствует истинному положению вещей. — Глаза Ганнибала засверкали тьмой. — А изумление — когда мы можем видеть возлюбленного по-настоящему. — Красота в глазах смотрящего. Уилл покачал головой. Было сложно зацепиться в этом разговоре хоть за что-то, пусть он и погружался всё глубже в их взаимную реальность. Вода кружилась в стоке. Ниже, ниже в кроличью нору. Уилл нахмурился. — Наши образы друг друга никак не помогут распутать клубок реальных проблем и помочь мне с действиями. — Образ, — подправил Ганнибал, и в сердце Уилла кольнуло, словно крылья мелкой птички вспорхнули глубоко внутри. Один образ. Единственное пересечение линий. Наложенные друг на друга частички пазла. — На некотором уровне твои действия не являются реальными, когда я их не вижу. Ты не мог убить Мэттью, пока меня не было рядом. — Ну ладно, вот теперь у меня ощущение, что пьян здесь ты, — пренебрежительно ответил Уилл, но сердцебиение ускорилось. Я просто не убил его тогда, когда следовало бы. Не хотел убивать его ради самозащиты. — Большинство твоих реальных проблем вызвано как раз несоответствием между твоим видением мира и реальностью, — произнёс Ганнибал низким, сухим и даже немного деловым тоном. — Как легко бы тебе жилось, не будь этих различий. Уилл снова подумал о том, чтобы отрезать ему кисти рук. По-настоящему задумался над этим. Он понял, что можно сохранить их, и при этом самого Ганнибала оставить в живых. Казалось небезопасным просто выбросить отрезанные конечности, словно без присмотра они продолжат источать насилие и творить жуткую, до дрожи пробирающую красоту. Ганнибал больше не сможет притронуться к нему. Не этими ладонями. Уилл представил, как его обнимают культями, неловкий протез касается поясницы, когда Ганнибал провожает его на кухню, направляет; Ганнибал садится у клавесина, изуродованные обрубки зависают над клавишами, и музыка звучит исключительно в его воображении. В груди стало тесно, чувство грядущей скорби медленно покалывало изнутри, потеря казалась глубокой и безвозвратной. Уилла поглотила боль. — Блять, — чертыхнулся он вполголоса, растирая ладонью брови. Помещение раскачивалось. Уилл отставил бутылку, все движения казались будто бы ускорившимися. Он не был свободен. Было так много вариаций, чтобы не врезаться в острую, смертельную часть себя. На пошатывающихся ногах он поднялся со стула и направился в сторону Ганнибала. Чесапикский Потрошитель смотрел на него снизу вверх, спокойно, расслабленно, багрово-синие ладони неподвижно лежали на коленях. Он выжидал. Ему было любопытно. Широкая грудь ровно поднималась и опускалась, под клеткой из рёбер и кожи лёгкие расширялись и снова сжимались. Уилл до невозможности точно видел каждую деталь: сальные пряди немытых волос, укол на шее от дротика Мэттью, серебряный блеск в волосах на груди. Он опустился на колени прямо напротив него. Притронулся к затылку, погрузил пальцы в волосы. Ганнибал не сдвинулся ни на дюйм, когда Уилл потянул за пряди, только хищник замер перед прыжком в глубине его глаз. Хватка усилилась, и Ганнибал наконец расслабился под этим доминирующим прикосновением, запрокинул подбородок, оголяя шею. Уилл прижался губами к его рту. Тот никак не реагировал. Глаза их были открыты, губы ощущались сухими и прохладными. Уилл вздохнул и отпустил его голову, склонившись сам, чтобы прижаться губами к губам. Таков был его замысел: Ганнибал мог выхватить нож у него из ножен, и сарай наполнился бы новым хаосом и потоками крови. Эскалация конфликта. Борьба за жизнь. Никакого просчитанного контроля, никакой преднамеренности. И раз Уилл не мог убить Ганнибала, значит, он заберёт у него всё, что пожелает. Ганнибал поднял ладони к шее Уилла и оттолкнул его, но Уилл остался на месте, всё ещё прижимаясь губами, пока губы Ганнибала не стали тоже влажными и тёплыми. Он мягко засосал верхнюю губу, побуждая к ответным действиям. Ганнибал толкнул его сильнее, и Уилл отпрянул с разочарованным вздохом. — Что ты делаешь, любимый? — спросил Ганнибал. Его позабавленный тон граничил со скрытой горечью. — А на что это похоже? — Уилл сам удивился звучащему в голосе желанию. Он сильнее потянул за волосы, пока Ганнибал продолжал отталкивать его руками. Уилл подался вперёд, несмотря на сопротивление, и вжался губами в кожу. — Разве мы не беседовали о том, что я должен брать то, что хочу? Ганнибал отвернул лицо, а Уилл потянул за одну из его ладоней и прижал её к матрасу. — Ты пьян, — возразил Ганнибал. Уилл заливисто рассмеялся. — Что? Неужели тыкаться в меня членом это тоже была часть вашей пьесы, доктор? — продолжал он глумиться, задевая зубами линию челюсти. — Неужели твоё истинное желание состоит только в сексе? — мягко спросил Ганнибал. Пользуясь преимуществом, Уилл уложил его на спину, несмотря на подрагивающую ладонь у собственной шеи. Он всем весом упёрся во вторую придавленную ладонь и увидел пробегающую по лицу Ганнибала болезненную судорогу. Глаза расширились, по телу прошло возбуждение, и Уилл издал дрожащий стон, снова впиваясь в его губы. В конце концов сжавшийся рот поддался, и Ганнибал позволил ему поцелуй. Он раскрыл губы, и Уилл скользнул внутрь, замечая, как изменился вкус с момента заключения, стал более едким, даже несмотря на подавляющий все запахи алкоголь. Целовать его всё ещё было таким привычным, хоть казалось, что это происходило целую жизнь назад. Большим пальцем Ганнибал поглаживал основание шеи, предупреждающе царапая ногтем. Он просчитывал. Уилл снова толкнул его на матрас, оседлав сверху. Но член Ганнибала был всё ещё мягким, когда он потерся о него собственной задницей. — Боже, если ты не хочешь, просто скажи нет, — пробормотал ему в губы. Ганнибал недовольно клацнул челюстью. Но когда Уилл отстранился, чтобы рассмотреть эмоцию, выражение было покорно-пустым. — Что с тобой не так? — внезапно выплюнул Уилл в приступе нарастающей злобы. — Ты позволишь мне делать с тобой что угодно, просто чтобы удовлетворить твоё ненасытное любопытство! Прежде чем Уилл даже задумался над собственными действиями, его рука уже держала нож. Ладонь Ганнибала скользнула выше по шее, но не сжимала, а Уилл поднёс кончик лезвия ему под подбородок. — Уилл, — резко произнёс Ганнибал, хоть тело под ним ощущалось всё ещё расслабленным и податливым. — Ты делаешь больно самому себе. Протрезвей. Рука Уилла дрогнула, и бусинка красной крови задрожала на шее Ганнибала. — Я собираюсь выебать тебя, — услышал он свой голос будто со стороны. — Потом отпилить тебе руки и выстрелить себе в голову. Рука Ганнибала скользнула ему на загривок, и от этого внезапно закружилась голова. Перед глазами появились звёзды, конечности обмякли, а давление сбоку шеи полностью лишило его сил. Глаза непроизвольно закатились вверх. Очнулся Уилл с тошнотой, перед глазами мелькали пятна света, он не был уверен, что точно лишился сознания, но к моменту обретения ясности обнаружил себя лежащим на боку на матрасе и чертовски пьяным. Весь мир был перевёрнут набок, веки слипались, стоило только попытаться как следует открыть глаза. Всё тело горело, немело и покалывало, а ещё хотелось блевать. Ганнибал сидел на стуле и смотрел на него как сторожевой пёс. Цербер. Возможно, Ганнибал мог бы убить его даже в состоянии алкогольного опьянения, по крайней мере рассматривал такую возможность. Уилл закрыл глаза и погрузился в приятную тьму. Он принялся воображать, как именно Ганнибал убил бы его, отслаивая кожу на груди подобно лепесткам, чувствуя, как сердце бьётся в ладони. Пришив веки, чтобы удерживать глаза открытыми. Забрав из его черепа мозг и помещая вместо него зеркала. Нет, гораздо более вероятно, он держал бы Уилла в живых как можно дольше, скармливая ему же части его тела, конечности и внутренние органы, запёкшуюся кровь и вырезанный мозг, отрезал бы кусочек за кусочком и жарил бы прямо на его глазах. Подавал бы нежно, с любовью. Но Ганнибал не вонзил в плоть Уилла нож. Он просто сидел и смотрел, пока Уилл не наловился своих пятнистых галлюцинаций и не вернулся к нему. — Почему ты не убил меня? — задал вопрос Уилл едва ворочающимся от тяжести языком. Он выглядел как полная катастрофа — небритый, недоедающий, истощённый, глаза блестели отполированным стеклом, вокруг глаз залегли тени. И половина лица в жёлтых сходящих синяках от побоев. Глядящие на него глаза Ганнибала, напротив, ощущались тёмными и прохладными. Безжалостными. Уиллу стало любопытно, был ли это тот самый взгляд, который жертвы встречали незадолго до собственной смерти, или же его удостоился один Уилл. Под внешней завесой алкогольного опьянения покалывал страх. — Убить тебя и остаться в ловушке? Голос Ганнибала звучал удивительно ровно. — Твоя правда. — Уилл со стоном протёр глаза. — За исключением текущего момента, когда был последний раз, в который ты хотел меня убить? — Сейчас я не желаю убивать тебя, Уилл. Уилл фыркнул и сделал попытку усесться, потирая загривок. — Прошу тебя. Ты не можешь выносить саму мысль о том, что я отниму у тебя свою жизнь. Ганнибал ничего не сказал, только отвернулся, направляя свой застывший взгляд куда-то вдаль. Ровная апатия скрывала бурлящие в нём эмоции — ярость, неприятие и острую грусть. — Ты делал всё возможное, чтобы оставить меня в живых, даже когда я угрожал твоей собственной жизни, — продолжил Уилл. — Хотел, чтобы я увидел тебя. — Даже когда риск раскрытия нарастал, я старался отвергать мысли о твоём убийстве, — сказал Ганнибал, не поворачиваясь. — С самого начала мне было ясно, что ты обладаешь огромным потенциалом. И я не ошибся. Его речь оборвалась. В голосе не было сомнений. Только сожаление. — А потом ты пересмотрел своё мнение, Ганнибал? — спросил Уилл с самодовольной ухмылкой, несмотря на то, что сожаление захлестнуло и его самого. Он пытался напомнить себе, что Ганнибал не способен испытывать подобные эмоции, но эмпатия твердила обратное. Ганнибал взглянул на него расширившимися глазами, в которых читалось так много простой человеческой боли. Уилл с ужасом осознал, что это первый раз, когда он назвал его по имени с момента собственного заключения. — Моя вера в тебя до сих пор крепка. Прозвучавшие слова жгли горло и где-то внутри глаз. Было нечестно, что подобный монстр мог говорить с таким сожалением. — То есть, ты до сих пор считаешь, что я изменю своё мнение? — проговорил Уилл, стараясь не обращать внимания на стоящий в горле ком. — После всего, что ты натворил? — Я делал это всё для тебя, — чуть ли не с яростью ответил Ганнибал. В его словах звучала убеждённость, глаза влажно блестели. Уилл сочувствовал ему. Ганнибал выставлял напоказ самую тайную из комнат своего дворца памяти, ту самую с гниющими половицами и льдом, Ганнибал действительно испытывал эмоции, разве нет? Может он даже не был психопатом, и это пугало ещё сильнее. Ганнибал был уязвлён, о боже, Ганнибал страдал, что всё пошло не в соответствии с его тщательно продуманным планом. Уилл ощутил подступающие слёзы. Он чувствовал себя так, словно с него содрали кожу. — Ты забрал у меня Эбигейл, — произнёс он дрожащим голосом. Какое-то мгновение Ганнибал молчал. — Да, это так. Уилла бросило в дрожь. Слёзы горели в глазах. — Ты ведь дал ей обещание. Хотя бы помнишь, какое именно? Ты обещал, что мы… мы пойдём в поход. Все вместе. Уилл подавил в себе последнее слово. Каким же абсурдным всё звучало сейчас. — Я помню. Ты до сих пор считаешь её своей семьёй, даже узнав о том, что она охотилась с отцом? — Да, считаю, — сказал Уилл после минутного раздумья. Он жёстко сглотнул. — Я был расстроен, когда узнал об этом. Она… последний раз, когда я видел её, она так меня испугалась. — Ты можешь принять убийцу, Уилл? — спросил Ганнибал. — Себя? Эбигейл? — Тебя? Это было то, чего Ганнибал жаждал сильнее всего. — То, что произошло с Эбигейл, должно было произойти, — сказал он. — В мире больше не оставалось для неё места. Он задержал дыхание, и в этот момент Уилл был уверен, что кто-нибудь из них обязательно расплачется. — Мне хотелось бы вернуть её, — признался Ганнибал. Уилл вздрогнул, и одинокая слеза скатилась по его щеке. — Изредка я специально роняю чашку на пол, — продолжал Ганнибал. — И остаюсь недоволен, когда она не склеивается заново. Быть может, однажды чашка вновь станет целой. Глаза напротив выглядели безжизненными. Уилл никогда прежде не видел Ганнибала настолько эмоционально уязвлённым, будто бы в одночасье упали все мощные барьеры, скрывавшие его умение чувствовать. — Я бросил тебя, — говорил он тихим, едва слышимым голосом, — Чтобы ты собрал себя вновь, чтобы стал сильнее, чем был прежде. Я просто хотел увидеть, как чайная чашка собирается воедино. Уилл вытер глаза прежде, чем скатилась ещё одна предательская слеза. — Выглядит так, будто ты просто разбил меня. И тогда Ганнибал сказал то, что изменило их общую реальность так, словно Уилл спал всё это время и вдруг внезапно проснулся, словно всё поменялось в зеркальном отражении. — Эбигейл жива, Уилл.