Kill all of creepypasta (KAOC)

Над ним хохочет толпа гостей с их детьми, где-то должны быть и его родители. Действие происходит на заднем дворе дома Барбары, соседки Маргарет, на закате; Джефф на самодельной сцене, шокированный, ищущий глазами посторонней помощи. Кто ему помог тогда? Кто его спасёт сейчас? В толпе он лишь находит насмешку, уничижение, всем смешно смотреть на белокожего “шута” в праздничном колпаке с его очерченными чёрными кругами глазами-бусинами. Кто-то льёт на него отбеливатель. А может спиртное. Но то явно не лимонад, его точно хотят поджечь трое подростков. Рэнди… Кит… Трой…. Был парадоксальным тот факт, именно факт, что Джефф не мог сопротивляться, хотя связан не был, лишь двое задир придерживали за руки. Был слишком сильно контужен перманентным потрясением с хохота толпы над его страхами, над его немой мольбой, над его горем. Троица уродов продолжала лить литры огнеопасной жидкости, пока Вудс стал уныло жмуриться и даже подвывать, пока из толпы за ним наблюдали и Лью, и Джейн Аркенсоу. Уже в своём нынешнем облике. “Так тебе и надо.”- смотрели на него с холодом и затаившимся гневом. Тем временем к бедному лицу поднесли источник огня. - Пожалуйста, не надо….- прогундел он, как та ничтожная выпускница на бале, на которую тоже всем было плевать. Та, что была облита кровью. Теперь Джефф был вынужден испытывать аналогичное унижение. Он мог бы покричать маме и папе, да услышат ли они сквозь гул смеха? Вудс умолял несуществующего, давно покинувшего его бога вернуть обратно в комнату, а лучше перенести в другое место. Туда, где тишина и покой. Туда, где дом, радость... И любовь.... А не это все. Не еще один поток ненависти в его сторону, хоть и заслуженный... Кажется, что-то начало покалывать на коже. Кажется, Рэнди, этот рыжий желтоглазый недоросль с веснушками, поднес зажигалку... Или тогда это был Кит? О Трое не может быть и речи, он был самым неповоротливым и ненужным членом шайки. Пламя берет контроль над телом Вудса. Загораживает собой весь обзор, парень уже не сможет увидеть лица своих родных за ярко-оранжевой пеленой. Боли не было. Значит, то должен был быть сон, однако белокожий, как только его руки выпускают, опускается на локти на пол, как бы сворачиваясь клубком, как самый настоящий огненный дикобраз, мечтающий защититься от внешнего мира. Смеха более не слышно, как и возгласов о сожжении "ведьмы". Под побитыми ладонями Джеффри чувствует мягкое изделие, коверный ворс. А оранжевое сменяется холодным светом. ___________ Снова парень поднял свои заплаканные глаза. И увидел он комнату, но другую. Такую чистую, красивую, обтянутую серо-голубыми обоями. Спокойная и невраждебная атмосфера чистоты и ухоженности. Словно попал в дом гжельной росписи. Потому-что поверх голубовато сизых стен действительно были синюшные цветочки, а на столе цвета вендиго, что по центру комнаты, был расписной под славянский мотив фарфоровый чайный набор. А может, то был японский. Вроде страны другу у друга культуру заимствовали. Это будто была гостинная комната с обеденным столом, иначе почему в углу примыкал невероятно красивый кожаный диван? И здесь же чудесные аристократичные стулья, обтянутые ею же. Такая обитая стразами, глянцевая, тоже покрашенная в синий… Но что там? Вот Джефф хотел, было, потрогать на ощупь, присесть, отдохнуть, но нет - с оболочкой мебели что-то не так. Это человеческая кожа. Это человеческие, высушенные и отполированные до синего блеска лица. Ещё и сшитые неровными белыми нитями, что обманчиво издалека навевали о белом узоре на окне. Это, конечно, красиво, прекрасно, но Вудс теперь точно не сядет, только на пол. Спасибо, что ковёр не сделан из кожи, просто обычная пряжа. На блюде яблоки: сизые, бирюзовые, лазурные. Тортик в сине-голубой глазури. Синее вино в графине, мороженное… Всё такое вкусное, сочное, что от эстетического экстаза можно словить оргазм. Джефф, ты ведь так давно не ел такой роскошной еды и не был в таких роскошных местах. Только в 12-13 ездил к друзьям родителей - таких же богатых… Таких же напыщенных, высокомерных. И ты так был далёк от аристократического шарма. В отличие от Лью. Он был хорошим мальчиком, в отличие от тебя. Аккуратный, грациозный, с манерами. Он был любимчиком. Иначе почему черно-белые клавиши его безупречного шарфа тропинкой расстилаются и по потолку, и по стенам, и на полу. Брат доминирует над тобой, Джефф. И так всегда было. Посмотри на розы в вазе, то разбросанные по полу, то около горшков с фикусами и декоративными пальмами. Чёрные, как скрытое в этой синей безмятежности зло, подвох обман. Смущали чёрные чучела зайцев. Но безногим. Джефф вальяжно провел рукой по гладкой поверхности лакированного стола, оглядываясь то на яства, то на дизайн комнаты. Ни пылинки, ни соринки. Сама стерильность. Стол будто светился от голубизны на фоне сероватых тонов. Смущали следы, ведущие в другую комнату, но к ней потом. Джефф вкусил яблоко. Несколько яблок, вкушая сладость с сиропом, потом перешёл на торт. Было нежно, сладко, вкусно. Лишь только в первые секунды трапезы, затем Вудс понял, что во рту фарфор и стекло. Ощущал это всеми своими рецепторами, зубы терлись и скрипели об керамику, порезы и губы кровоточили. И смотрит на следы укусов на еде - да, они из фарфора, изнутри нет никакой начинки или мякоти - все было полым. Нужно срочно прополоскать свой грязный, и так покалеченный рот вином. Будет до визгов и спонтанных слез больно. Но хотя бы жажду утолит. Это был не спирт, а лишь разбавленная водой краска, и Джефф её выблевал из себя, захлебываясь. Спасибо, что хотя бы мороженное было настоящим. Серьёзно, оно было на вкус, как мороженое, на осязание, как мороженное, и так было до самого конца, пока Вудс все шарики не съел. Вроде тоже неплохой способ залечить раны, но теперь будет адски болеть горло. Напрягал стеклянный шкафчик напротив стены с диваном. Там были головы. Искусственные, но до жути и эффекта зловещей долины симметричные, слишком симметричные и отзеркаленные. Они страшные, их макияж странный и неправильный, причёски не такие, декор вроде конусообразных носов и рогов с ушками на макушках наводили на вопросы… Все вычурно, чопорно, фальшиво, отполировано только, чтобы по-пустому сиять. Блёстки на глазах и щеках в контексте строго-вымеренной комнаты были неуместны вообще. Они смотрят на Джеффа не так, как смотрят обычные манекены. В глазах было злорадство, словно сейчас куклы скорчат вонючие мерзостные ухмылки, что снятся при параличе. И внезапно - появившиеся белые маски в стене над диваном, как бы вторящие об присутствии Джейн. Неважно какой, обе уже сидят на диване. Точнее их кукольные имитации. Одна белая до блеска, другая чёрная, как бы облитая, покрытая целой глазурью гудрона. Ещё горячего, отчего обивка дивана под чёрной статуэткой слегка плавилась. У Джеффа в животе началось новое скручивание узла. Не после сугубого отравления краской и фарфором, а паранойи, что вот сейчас он обернётся назад к шкафчику - а там уже другие манекены. Да так и есть вообще-то. Без нижней части, но сидят за столом; яблоки и торт - вся посуда были полностью побиты. Убийца повернулся уже в третий раз к дивану. Из масок на стене сочится гудрон… Мазут…. Неважно… Капает так же и сверху. На потолке человеческие, чёрные кисти рук, указывают прямиком на Джеффа. Всё, хватит - так решил для себя Вудс и убирается из гостиной от греха подальше, в соседнюю комнату…. Она больше напоминала детскую. Везде аутентичного цвета кубики, флаконы от духов…. Вудс не трансгендер, но увлечение у него, связанное с женскими духами, было. Вспоминается в голове нора, землянка внутри пригорка, где он с Джеком провел большую часть времени. К их уходу вся нора, куда проникали золотые лучи, была завалена флаконами, которые маньяк крал из домов умерщвленных. Он нюхает их сейчас. Они прямо таки пробуждают в нем священную святую ностальгию, но в отличии от пальм не воспоминания о доме, где не рады ему, а любовь к жизни. Ту былую любовь к жизни, которая, пускай, и шагала в ногу с ненавистью и самобичеванием к себе ничтожному, а стимул жить все же был. И познавать мир заново в мелочах, недоступных жителям мегаполисов, было более, чем захватывающе. И познавать Безглазого, как инородное, но бесконечно терпеливое к Джеффу существо. Первые годы это было блаженно, пока на голову Джеффа не свалилась Ричардсон, Нина…. Лью… Вудсу сейчас тошно вспоминать о брате. Обычно со слезами думал о самом факте существования Льюиса, как до сих пор живой персоны, а тут убийцу тошнит. О комнате… В ней никакой мебели не было, не считая парочки детских стульчиков… И бледно голубых плюшевых мишек с черепами вместо мордочек. Ещё подобие светильника на полу, от которого шли звёздочки по стенам. Сами стены покрыты голубыми цветками, от незабудок с васильками до хризантем, и даже роз, источающих неоновый свет. Похоже, это то, что Джеффу нужно было. Настоящий покой. Чистая ностальгия. Уединение с природой. Пускай и в пределах четырёх стенок. И Вудса не смущало, что в напольном зеркале он отражался с плющом, прорастающим из всех, всех его порезов на теле, и из ушей тоже, подобно нервным окончаниям. Не смущали часы, как бы вбитые в запястье руки. Часы которые должны были остаться в сумке вместе с остальными вещами Хезер Маршалл, но все равно тикающие в обратном направлении. Почему в обратном то? Не уж то сама “игра” требует от Джеффа вспомнить что-то из прошлого? Или во сне происходит конфликт воспоминаний и текущих обстоятельств? Ему, бедному нужно поспать. Улечься на стену, утопая в душистых соцветиях, чтобы потом ощутить, что теперь это пол. Земля. Что все теперь вокруг благоухает голубым, и лепестки будут ласкать обгоревшие веки и засохшие порезы, оберегая сон Джеффа. Но комната… Комната не согласна с желанием Джеффа обрести в цветущих гущах покой. Комната живая. Знает, когда Вудсу всё испортить, когда причинить страдание. Точнее, прервать минуту покоя. Голубые бутоны и соцветия краснеют, превращаются в ликорис. Ликорис - цветок смерти. Красный цвет - яркий, алый, вырывает глаза из смотрящего и вызывают чувство боли в голове, страх, беспричинную панику. И ничто не спасёт. Увы…. Неизбежно целые заросли этих лилейных цветков опутывают тело ослабшего от психодела Вудса, чтобы втянуть его внутрь. Чтобы он упёрся лицом в самое нутро, невольно разглядывая иную сторону… Как будто он сейчас, не дай Господь, провалится внутрь инфернальной кротовой норы, где вырванные глаза смотрят в его грешную душу, где руки умоляюще тянутся вверх, и множество мужских и женских возгласов о помощи. Джефф ускоряется, его уносит вперёд со скоростью света, и все сливается, размывается в одну мазню по бокам, оставляя одну сингулярную точку впереди… Никак к ней не приближается, хотя летит так быстро. Казалось, тело уже истлело, остался чистый больной разум, который унесло, просто унесло в небытие…. Но… Даже небытие должно быть материальным, осязаемым и иметь базовую форму… Разве нет? Ответ не получен. Лицо мелькает перед Джеффом. Бэн? А может…. Брат? Нет. Лицо какой-то женщины с красными волосами, смуглой кожей латиноамериканки в темно зелёной кофте… Безусловно, Вудс не знал её и не должен был. Однако она будто вторила своим видом, что она здесь друг. Настоящий друг, добрый и безвредный человек, может даже экстрасенс, прорвавшийся сквозь демонический барьер Монолаз чтобы достучаться до игрока. Джефф, проснись…. Джефф, очнись…. Джефф…. Джефф!!! Он проснулся. В той же белой комнате… Чистой, освещенной белой коробочке. За чьи пределы уже не выбраться. Тогда что делать? В кармане треников было кое что, и оно до сих пор не выпало… Даже две вещи… Это полиэтиленовый пакетик с таблетками. И тот шприц. Черт возьми, он явно не из стекла сделан, раз все те злоключения не был раздавлен под давлением тела. И как удивительно, что шприц не выпал из кармана в принципе, кармана без молнии. Да плевать. Значит, так было надо кому-то. Значит кто-то от Джеффа хочет, чтобы он применил на себе оба “препарата”. Как-то Джеффри уже задавался вопросом, являются ли таблетки наркотиками… Что же… Вот теперь пора проверить. Вот теперь уж точно. Терять нечего, зато хоть что-то яркое и радужно увидишь перед смертью от обезвоживания… ___________ “Я глотаю таблетки, что были в полиэтиленовом пакетике. Все до одной. Жую их. Горький и отвратно приторный привкус. То было невыносимо, мне хотелось блевать, но…. Я хочу потерпеть. Я хочу посмотреть, что будет потом. Куда меня унесёт. Я хочу увидеть небо. Я хочу пить, но пить мне нечего. Я так хочу найти покой в своей заляпанной желчью душе. Почему все так хотят меня разъебать в клочья? Задушить, утопить…. Сжечь до тла… Я просто…. Это все…. Это просто случайность… Это просто одна большая ошибка…. Так получилось… Я не знал, что моя мама готова в меня стрелять…. Я до сих пор…. До сих пор охреневаю с этого, но что я мог сделать? Дать ей возможность меня умертвить? Возможно. Я устал…. Я вас всех…. Ненавижу…. Я ненавижу брата… Я ненавижу Джека…. Я ненавижу Аркенс…. Я не знаю, мерещилась ли мне эта белая бабища с чёрными глазами и автоматом в руках, но ей я желаю всего самого плохого…. Теперь этот склеп кружится в стиле танго, теперь я действительно буду галлюцинировать от колёс. Спасибо, Хезер…. Но мне не нужны твои витамины, они бесполезны. Ты была мне бесполезна. Тебя никто не полюбит, потому-что никому не нужна агрессивная свиноматка…. Почему перед медленной смертью мозга так много дерьма лезет в голову? Почему так? С чего бы вдруг? Хватит уже…. Я вроде спать Собирался. На совсем…. Лью, Джек, Джейн….. Спасибо за ничто…. Вы мне ничего не дали в замен, лишь боль и разочарование. А я почему-то должен ещё перед вами оправдываться и каяться. До свидания…. ” Зрение Джеффа мутнеет. ______ Убийце казалось, что он в невесомости. Буквально парит в небе. Что вертикально отзеркаленные деревья парят в небе, на фоне оранжевого заката с живописными облаками. Во всю шумел сильный поток воздуха, прямо из стратосферы. Даже обильные круги на воде, нарастающие волны не рушили иллюзию сюрреалистичного фэнтезийного мирка с чистым и непорочным окружением. Когда Вудс шагал вперед, ему было легко и свободно. Дыши, Джефф. Дыши этим свежим и настоящим воздухом, пока можешь. Впитывай в себя тепло от солнечного света, ведь здесь даже закат теплый, как первый вечер августа. Умой свое лицо, зачерпни с ладони частицу неба. Любуйся “парящими деревьями”. Наслаждайся этим, дари своему сознанию свет. И не бойся того, что ты один. Это подарок, что ты здесь один, что в пространстве нет ничего, кроме ослепительно желтой полоски между “огнем и бледным пурпуром”. “Я хочу улететь.”- Джефф с преисполненной любовью к жизни поднимает голову.“Я так хочу улететь в небо. Почувствовать облака, шквал ветра. Я хочу избавиться от этой тяжести… Ну же….” Он напрасно представлял, как его отрывает от воды, и он сам возносится вверх, становясь легче тополиного пуха. Ему в этом сказочном, но все еще реальном месте хотелось мечтать и только мечтать. Ложится боком на мелководье. И плевать, что все мокрое, абсолютно плевать. Он хотел прислушаться к воде, понять, есть ли другой дивный мир по ту сторону. Он хотел стать единым с тем, что окружает его. Он никогда не был един с местом, где он ходил, спал, ел, дышал. Все было чужим и враждебным еще до комплекса, даже еще до травмы. Всегда так было, что кто-то и где-то ему не рад, и что-то желает ему навредить. Если б Джефф был более осторожным и менее напористым, тогда бы мир был к нему благосклонен. Однако Вудс поздно это понял. Сам такой путь выбрал - всю оставшуюся жизнь после 17 принимать решения, в которых нужно творить зло. То самое “необходимое зло”… Чтобы жить. Полиция или кучка миротворцев… Они должны поймать Джеффа, чтобы после приговорить на пожизненное, а то и посадить на электрический стул. Но они не виноваты в этом, они лишь выполняют свою работу. Но и Джефф не хочет оставаться за решеткой и тем более умирать, поэтому он должен пробивать себе путь и прокладывать тропу из трупов. Чтобы жить. А зачем он жил? Он принял решение, что Джек станет его новым смыслом жизни. Достаточно похвально - пересилить себя, свое слепое желание прервать и без того ущербное существование, чтобы заботиться о ком-то, кто тебе жизнь спас. Кто по стечению времени стал тебе, как брат. Да только Безглазый Джек не виноват, что ест человеческие почки. Не от хорошей жизни он так поступает. Без них он не выживет, а с голоду умирать не намерен. Ужасное и бесчеловечное проклятье от культистов. Но именно это и побуждало Джеффа убивать дальше, ведь Безглазый заботился об убийце, а кто позаботится о нем? Кто прикроет ему спину, если в очередном доме проснется глава семейства с ружьем наперевес? Уж лучше пусть Джек будет оставаться в логове, в заброшке, пока Джефф сам сделает грязную работу. Какая самоотверженность - морать руки не для себя, а ради кого-то. Но ущербность от всего этого симбиоза никуда не девалась, на была и останется. И кто сказал, что Джефф убивал только, чтобы выжить? Зачем тогда уродовать трупы? Зачем эти улыбки? А сдирать белье с полуживой девушки зачем? По спине Вудса пробежал холод от этих вопросов. Он уже не помнит, зачем, и он никогда не запоминал лиц жертв. Лишь призрачные эмоции страха и боли… Может поэтому он вырезал улыбки. Лепил иллюзию того, что жертвам не было больно, и они не плакали о пощаде. Или же, понимая, что это просто холодный безжизненный труп, Вудс изучал, познавал возможности щек, насколько крепкие и упругие мышечные волокна, как звучит скрежет лезвия по деснам, насколько далеко можно разрезать ротовую полость, где сонная артерия, как правильно ампутировать нос и веки… Это парадоксально отвлекало от страха перед преступлением и наказанием. С годами это напоминало просто детскую шалость, которую Джефф делал бессознательно и по рефлексу. Насилие над молодыми девушками, причем порой моложе него? Он в такие моменты не думал. Он не давал себе отчет об этом, просто делал. Он даже их криков не помнит. Но помнит сам факт, что это было, и что от грязи такой не отмыться банальным “Простите, я виноват, я так больше не буду…”. Это позорное пятно, Джефф. Живи с ним. Теперь парню грустно, и с меланхолией он переворачивается на спину. Смольные волосы кувшинкой расплываются по зеркальной глади. Наконец-то его кожа приобретает хоть какой-то живой оттенок здорового человека. Только вот ветер нарастает с тревогой и печалью. Джеффри тоскует. И по маме, и по папе, и по брату… Интересно, если бы он их не убил, а просто сбежал из дома, а потом бы вернулся с Джеком, с этим деформированным человекоподобным существом, они бы приняли их обоих? Блудного сына и его друга? Ведь Джефф так хорошо и нежно думал о нем. Считал его очень хорошим парнем, лучше себя. Просто с питанием и здоровьем не повезло. Это уже третий раз… Нет, четвертый, когда Вудс прибывает в воде или другой жидкости. Возможно это его бессознательное…. Его внутренняя рефлексия, что вода есть противоположное огню. Огонь сделал Джеффа уродом, повредил голову. Причинил страдание (и даже после инъекции той “волшебной сыворотки” он к 25 годам ощущает зуд под кожей, как ожог на все тело.), а вода - это спасение от огня. Вода не сожрет твою кожу, вода не выжжет твои глаза до белесой жидкости, и тем более не превратит твое тело в уголь, пока его поражает череда колких и невыносимых “укусов”, доходящих до костей. Вода для Джеффа - это защита от огня. И уж лучше утонуть, чем биться в мучениях и в истерии кататься по ковру, пока какая-то идиотка подскальзывается, ударяясь затылком об огнетушитель, просрав драгоценное время. Где все эти уроды были, когда он так нуждался в их помощи? Почему всем было так насрать на то, что трое никому незнакомых подростков просто пришли на праздник с оружием и избили Джеффа до полусмерти, а тот с трудом отбился? Где была мать, когда Джеффа облили отбеливателем или спиртом, и зажигалка едва коснулась забрызганной кровью толстовки? Ему было всего 13 лет. Ребенок нуждался в них, но никто не пришел. Ни на кого в этом мире нельзя положиться, даже на семью. Киллер засыпал с этими мыслями, надеясь, что, уснув, он проснется здесь же, что его не выкинет обратно в этот подземный беспросветный мрак. Неважно, что снилось во сне, если все вокруг уже длинный и запутанный сон, высасывающий все надежды, все чувства и вспоминания, превращая человека в животное. Шум воздушного потока, умиротворяющего, спасающего от страха перед возвратом, перекрывается треском. Какой треск, откуда? Почему все звучит так, словно деревья трещат, а вода кипит? Почему пахнет бензолом? Теперь не тепло, а жарко. Горячо! Вудс щеками ощущает огонь. Он везде. Пламя везде, от голых деревьев, до самой... Где вода? Почему она черная, почему Вудс увяз? "Что происходит?!"- скулил Джефф, находясь в отчаянии и фрустрации от того, насколько хрупкой была эта иллюзия. А сейчас она в огне. Молодец, Джефф. Ты погрузил очередную добрую фантазию в свой же огонь и превратил это в ад. Не можешь пошевелиться, правда? Все в огне поверх смолы, и ты тоже. "Ты это чувствуешь?"- вопрошало эго, отвечающее за боль и самобичевание.- "Вот как оно бывает - одной дерьмовой мыслей похерить спокойствие и самообладание. Идиот, теперь терпи и страдай, как оно и обычно, ты же по-другому не умеешь, так? Так ведь, мазохист хренов?!". Вудса такие слова до глубины души ранили, до смертной обиды, но физическая боль сильнее. Был готов возопить к небу, поглощенному пеплом, а его опять, как обычно, затягивает вниз. На этот раз вовремя. На этот раз, погружение было, как манна небесная. Буквально. Мужчина должен был снова утонуть. Но нет, он, как и желал, воспарил в небе он спиной чувствовал золотистое пушистое облако. "Скажите, что я в раю!"- в сердцах рыдал Джефф. Он так сейчас об этом умолял. Да кто его послушает, он не центр вселенной. Но кое-что вселенная ему разрешила. Брата увидеть. Слезы сами покатились, глазные мышцы ни разу не дернулись. Жалко, что в небе они просто две статичные фигуры, никто пошевелиться не мог. Была гробовая тишина, не присущая данной обстановке. Льюис вообще не моргал. Зато отчетливо можно было разглядеть и шрамы на лице, особенно эту уродливую полоску на переносице. Глаза были такими, словно старший Вудс не спал все те... Когда он пришел к жизни? Когда его откачали? Его полосатый шарф был угрожающе длинным и с такой же угрозой медленно извивался. Сапоги в крови. Руки тоже. Зелень в радужках преисполнена ненавистью. Нелюбовью. Отторжением. Смертью. Все тело киллера внутренне содрогается. Челюсть с порезами дрожит, грудная клетка в конвульсиях. Джефф его видит. Живого и реального. Зачарованно и робко протягивает свою исцарапанную ладонь. Так тепло сейчас. Так больно и волнующе. Ну так обними его, Лью. Позволь младшему брату прикоснуться к тебе. Нет, оно так не будет, Джефф. Льюиса ты не получишь, и он тебе здесь не рад. Отправляйся в ад. Соленая едкая вода захлестывает как бы со спины, перемещая Джеффри в горизонтальное положение. Тот все еще мог видеть покалеченное лицо насквозь, искажаемое волнами. Вудс беспомощно тянет руки к старшему, издавая нелепые звуки, заглатывая жидкое пространство вокруг себя в свои же легкие. Теперь глаза и носоглотка вместе с мозгом невыносимо болят, а Лью и след простыл. "Ты опять его просрал, какая жалость. Ничего. Значит, со мной тебе будет лучше."- Позади уха раздается гулкий смех. Голос узнаваем, и цепи вокруг уже голой талии маньяка тоже. Силком Джеффа утягивает вглубь тёмных водных нед. Все глубже. И глубже. И Бэн утопленник только злорадствует, утягивая свою ненаглядную и бесценную игрушку с собой, ко дну, от которого светит красным… Будто бы на дне свежая выпотрошенная плоть, где Вудсу самое место. Эльф отвратно смеется в ухо, сжимая обнаженную фигуру в садистских объятьях. Парень покорно умирать не собирался и сплелся с утопленником в извращенный танец обнаженных тех: один рвется наверх, пока есть шанс, а второй своими конечностями упорно обхватывает и оковами вяжет его, заводит руки сзади. И, как сирена, как хищная морская ведьма, утопленный мальчишка утаскивает мужчину за собой. Он худ и немощен, но тянет Джеффа вниз одним рывом. И похоже, что погружение на дно только ускоряется. Дышать нечем, темно, как в утробе... В голове Вудса так загремело, когда он ею же стукнулся о некое подобие койки. Больничной койки. В глазах ощутимо кололо, царапало, мутнело, шли искры. В ушах гудело. А не полилась ли кровь? Бедный череп. Бедный мозг. Невыносимая головная боль. А позвоночник Джеффри вовсе не чувствовал. Онемело тело. А ещё оно было перетянуто ремнями. Грудь особенно, перекрывая кислород. Следовательно, что под водой, что тут - никакой разницы, чувство бесконечной тошноты на грани смерти одинаковое. Руки в кандалах, ноги тоже. И парень чувствовала себя обезьяной. Той самой маленькой макакой с оголенным черепом и мозгами за ним. Что верно, то верно - всё, что было в стенах лаборатории государственной организации Kill All of criminals казалось одной большой вивисекцией не только над мозгом, но и над моральным обликом. "Да кто в здравом уме будет выливать литры фиолетовой дряни в вены 17-летнего меня?!" - так возмущался раньше Джефф. Это ведь уму не постяжимо. Начать с инцидента с выблядками с улицы и огнём, а в итоге по лотерейной случайности попасть в руки такого уродливого сердцем и мозгами психопата. Из сотни душевно больных в этой психушке, и выбрали Джеффа Вудса… Зачем… Зачем?! Зачем меня, я должен был вылечиться, у меня могло быть реабилитированное будущее, зачем?! Зачем ты это со мной сделал?! Я мог бы выйти в люди! У меня могла быть новая семья! Я мог бы окончить университет, получить работу! Я мог бы наконец-то жениться! Как все нормальные люди! У меня… Могло… Быть… Будущее! Но ты мне все испортил! Ты разрушил мою жизнь! Зачем?! Ты мог выбрать кого угодно, но я… Чем я провинился?! В немых изречения и гниющей рефлексии белых лабораторных стен Джефф будто намеренно хотел перетереть свои зубы в пыль. Из порезов текла слюна. Слезам уже никто не удивлён. Никто не внимал слезам Вудса тогда. Кто вообще будет жалеть мелкого психопата и выродка сейчас ? Конечности в кандалах, припаянных к койке, чувствовались, как вздувшаяся под давлением крови от пережатия всех сосудов плоть. Вот вот лопнут вены с кожей. Кистей и ступней как будто не было в помине. Везде темно, только одиночная операционная лампа подсвечивала испытуемого… Джеффри помнил, каким он был после операции, но также до перевоплощения. Кожа ещё не была белой. Он, голый и беззащитный, даже побритой головой не мог дёрнуть, потому что даже она была зафиксирована вместе с шеей. Предательски давит на виски и кадык. Краем красных, как у кролика, глаз убийца видит подсоединенные к нему же трубки. Они словно подсвечены фиолетовым неоном. Что, вливают флуоресцентную жидкость? Нет, эта дрянь покруче, пострашнее. К телу Джеффа крепилось 4 трубки справа, 5 трубок слева, одна из которых крепилась к левому виску. 9 трубок. 9 мечей. И по ним фиолетовая жидкость циркулировала внутрь, как полноценная кровеносная система. Тошнота нарастала. В темноте блеснуло что-то. Два огонька…. Ах, это очки того профессора отражали свет от лампы. Холодные и бездушные очки, что полностью закрывали глаза. В потемках медленно, угрожающе рисуются черты аристократичного мужчины. Но они так размыты, так призрачны. Он же, Джефф, так хотел эти мысли сжечь в голове, обезличить своего “мучителя”. А он и есть тот самый… Медленно приближается к койке. Даже нависнув, знакомый человек не даёт Вудсу себя разглядеть - лицо скрыто за медицинской маской. Волосы только можно увидеть, и то, сквозь врачебную шапочку. Белые перчатки сжимали два, только два сверкающих до блеска операционных инструмента. Им даже подноса не нужно, можно спокойно носить в кармане. Как странно. Для Джеффа больше нет всеобъемлющей, широкой тьмы, чувства бесконечного пространства; есть только он, лампа и этот мужчина, заслонивший собой все за периферией. Да, Оказаться прикованным намертво, с человеком, который круто перевернул всё твоё существование не в то русло… Хуже, чем драться с монстром или одичалым маньяком, как сам Джеффри Вудс. И этот доктор не проронил ни слова. Вернее, сунув быстрым движением кляп в алый рот с зашитыми порезами, он лукаво и лживо произнес: - Больно не будет. Как будто комарик… Укусит. В лоб с отслаивающейся кожей врезается острие стержня, протыкая эпидермис. Действительно, пока, как комарик. А теперь пришёл черёд для молотка. И вот тут ремни начали мокнуть от постоянного пота, парень чувствовал себя мокро, липко, складки мерзко слипались. В постриженных под “ёжик” волосах зазудело, зачесалось в спине. Да только дрыгаться смысла нет. Ни в чем нет смысла. Никто на крики не придёт. Смирись. Эта история уже случилась, ты ничего не мог сделать. Прикладывание иглы к центру лба, легкое постукивание-прицеливание молотком по задней ее части были сродни оккультному ритуалу. "Не плачь."- мысленно доктор отдал пациенту приказ. Хотя ему, должно быть, нравилось чуять страх испытуемых. Он замахивается молотком размашисто. Череп Вудса, как стенка для рамы. Можно вбивать, как заблагорассудится. Задранная рука пока виснет в воздухе. А Джеффри дрожит. В очках рефлексирует его желтушная кожа с нарывами. Вся койка тряслась от припадков. "Пожалуйста, не надо... Дяденька, не надо... Я просто хочу до- Сделав ловкое движение с молотком, этот профессор, врач, хирург замахнулся им, метя гвоздём для лоботомии прямо в центр. Удар. Гулкий. Резкий. Мощный. Внутрь. К несчастью, вошло только начало стержня. Нарочно, чтобы мучения пациента продолжились. Мужчина замахивается ещё раз. “Нет, не надо! Не делай этого, я тебя умоляю! ” - голубые глаза с красными белками резко сокращались. Слюна выделялась сильнее, но из-за кляпа он не мог…. Это ведь так ужасно. Как его мозг терзают, и тот будто разбухает в черепе, готов вытечь через дырку. В ушах звенит, и Вудс не слышит следующего удара молотка об инструмент. Ещё глубже. К центру. Глаза невыносимо болели, уши тоже. Теперь все нервы сосредоточились внутри. На одной секунде улыбчивый почувствовал себя свиньей, коровой на скотобойне. Там им пробивают головы пневматическим пистолетом. И подвешивают. Вот лучше самого подвесили за ногу - думал Джефф - взяли бы бензопилу и разрезали бы моё тело от паха до горла. И я бы посмотрел на свои кишки. Уж так будет лучше, но не шило в мозг, не с этим человеком. Ещё пара ударов. Рваными толчками, брызгами вытекала та фиолетовая жидкость, закрывая собой взор для Джеффа. И так продолжалось, пока под затылком не натекло целой лужицы этой дряни, что была частью маньяка. Конец гвоздя должен был пройти сквозь весь череп с головным мозгом, протыкая все нервные окончания, каждую извилину нанизывая на стальной стержень, чтобы звонко стукнуться об стальную кушетку. Похоже… Лицо треснуло. “Красивое личико” треснуло, как яйцо, и трещина разошлась до груди. Дальше ремни и фиксаторы пропали, две половины легли порознь, обнажив нутро убийцы. Оно в отличие от гнилой оболочки чистое, девственно чистое и совершенное. В последний раз видит сияние очков. Освещение не угасает. Только растёт. В заполняющее и пустое белое. Психопат медленно приходит к осознанию, что он всё ещё в склепе. Рисунки огня и глаз остались, но были неподвижны, размазаны по стене тертыми мазками. Да, комната стала в разы грязнее. Теснее. Тесная маленькая коробочка, разрисованная изнутри. И за ней ничего не увидишь. “Опять? Опять?!” - в груди защемило, трахея сама сдавилась. А язык был готов провалиться в глотку. По спине колючие мурашки.- “Опять?!” И тишина. И нет шума от лампы или жужжания в ушах. Все голоса стихли. Неужели на совсем один? Неужели оглох? Джеффри сидел на стуле, впритык к стенке. Становилось то душно под свитером, то холодно в области рёбер. С одышкой сползает вниз на пол, хватаясь за живот. Таблеток нет. Он всё сожрал. Где тот шприц? В кармане по-прежнему. Думает им проделать с собой то же самое, что сделал доктор только что, а инструмент выскользнул из вспотевших рук. Выскользнул на несколько сантиметров вперёд, и Джефф дотянуться не сумел - ладони обхватывали живот и грудь. Во лбу ощутимо болела одна точка. Это не было сном? Рукам холоднее, в комнате похолодало. Нет тепла, но есть стул. На него, отдышавшись и задавив свой невроз с головной болью, Вудс садится обратно. Теперь пялится вперёд сквозь пространство безжизненно. Дышит ровно, точнее пытается, но проигрывает в этом. Кишки скручиваются внутри, само собой. А в сердце и мозге засели паразиты, что жрут мышечные волокна и загрязняют кровь. Чёрные веки дрыгают, ноздри стали шире. По гримасе видно, что Джефф готов заорать, а всё же держится. Съедает омертвевшие кусочки губы, покусывает щеку с порезом. Ногти впиваются сквозь ткань в кожу на бёдрах. Вдох. Выдох. Глубокий и громкий вдох. Не дыши. Выдыхай ртом. Голову потянуло назад, затем вниз, и Вудс, как тряпичная кукла, раскидывает ноги, а руки виснут. Мозг будто начал отказывать. Странно, что таблетки не убили. Целая горсть. Если бы Джеффри их изрыгнул, то вопросов не было…. Так они всегда здесь будут. Вопросов насчёт происходящего слишком много. Но ответов нет. Парень зажмурился от нового приступа коликов на нервной почве. А ещё это явно голод. Поскорее бы тело истлело, поскорее бы, а пусть лучше мозг окончательно сгниет от обезвоживания. Лень. Просто уже лень повторно кончать с собой, нет желания грызть руку или биться головой об бетон. Организм сам должен себя уничтожить. Но когда Вудс глаза открыл, комната решила ещё раз, далеко не в последний раз изнасиловать его разум и мировосприятие. Сначала тот молчит с оттопыренными губами при виде мясной кучи в проломе передней стены и по всему помещению. Та внаглую и по хозяйски облепляет собой всё. Похоже на мембрану, на порванную, как у девственницы, плевру. За исключением того, что это живое месиво, со множеством зрительных органов чувств и отростков. С губ соскальзывает тихий отчаянный скулёж. Скулёж перерастает в визг, Джефф с ногами забирается на стул, пока не смотрит вверх. А месиво же бесстыдно разевает рот, пачкает макушку маньяка языком в нарывах. Предательски под живым весом стульчик наклоняется от стены, нарушая равновесие всей комнаты, вся комната склонилась в сторону дыры в стене. - Нет! - протяжно стенал страдалец, когда из последних сих цеплялся за края разломанной стены ненавистной ему комнаты, чтобы не упасть в чужой рот. Позади него чудовище. Чудовище неописуемое в отличии от всех, что были до этого крышесносного момента. Слишком много глаз, слишком много ртов, зубов, рук, складок; масса костей, лиц. Существо отчаянно пыталось походить на человеческое лицо без кожи, но так далеко от этого облика. Казалось, что инфернальная сущность вобрала в себя всех, кто мог бы находиться в комплексе, всех игроков. Они слились в губительном симбиозе, извивались подобно нематодам в рыхлой земле, переплетаясь в обнажённые кровавые позы; вопили в агонии, что порождало трубящий гул; обтягивались вокруг двух глаз, глядящих прямо на Джеффа - ещё одну добычу. - Хватит, хватит! Умоляю!!! Хватит!- сбивчиво орал Вудс, зачем-то посмотрев назад ещё раз. Сгусток человеческих биомасс открыл свой рот с огромными белыми зубами. Хорошо было видно оба неба, небный язычок с миндалинами, огромный язык. Боже, язык просто блестел от слюны. И за ним ничего, чернота. И Джефф должен упасть туда, в слюнявый грязный рот, откуда веяло зловонным и горячим паром. Вудса будто всасывало, как в черную дыру. Он кричал, рвал свою глотку, ногтями впиваясь в цемент. - Я хочу домой! Я просто хочу домой! Помогите, кто нибудь! Пожалуйста, пожалуйста!!! Умоляю, спасите! Вопли о скорейшее спасении прервались из-за случайного предмета, свалившегося прямо на голову маньяка. Такой мощный удар, что череп Джеффа неизбежно сломается. Всё стало чёрным. Ненадолго.