Тесное сотрудничество

Гэвин нуждается в кофе. А ещё Гэвин нуждается в покое, отречении от мирского шума. Ну, как «мирского шума» — сами попробуйте сидеть за своим рабочим столом, когда вас не покидает чувство, будто бы вы прямо под носом Всевидящего Ока, когда вы находитесь прямо перед прозрачно-стеклянной дверью, едва ли не впритык к ней. Это чертовски, до одурения нервирует. Целый отдел департамента сегодня так и прёт: они открывают эту дверь, иные индивидуумы вообще в спешке хлопают ей, шумят, галдят. Невыносимо. Хоть убей. Хочется вынести всё к хуям. — Детектив Рид? — Чего тебе, отходы из пластмассы? — неохотно отзывается, кладёт фамильярно ноги на стол, потому что ебать он хотел всю эту рабочую дисциплину вместе с ебучим капитаном Фаулером. RK900 бесстрастен, настолько бесстрастен, что через толщу льда в его глазах ничего не разглядеть. Грёбаный. Кусок. Пластика. Так думается Риду. Он хочет порой специально сломать Ричарда, стать причиной его девиации, рассмеяться потом в лицо зловеще-торжествующим смехом, мол: «Ой, кажется, наша самая передовая модель поломалась, браво!» — Капитан Фаулер передал лично вам, что сегодня вы остаётесь сверхурочно, так как вы заметно задержали отчётность дел. Особенно закрытых. Голос безэмоциональный. Ни капли души. Ни капли живого. Быть может, только есть чуть-чуть, и то — непреднамеренно. — Да срать я хотел на тебя и на Фаулера! — Детектив, я бы на вашем месте воздержался от подобных высказываний. Ричард смотрит в одну точку. Если бы он был человеком, его взгляд явно выражал бы откровенное: «Упс, кажется, у вас проблемы». Фаулер, находящийся за спиной Гэвина, и есть эта самая точка. О да. Ебаный, сука, Фаулер, чтоб его. Как вовремя. И во всём виновато рабочее место, находящееся так близко к двери, которую вечно открывают, через которую ходят, снуют туда-сюда. Блять. Сука. Просто охуительно. Джеффри награждает испепеляющей и тихой ненавистью затылок сидящего к нему спиной и закинувшего в наглой манере ноги на стол подчинённого. Проходит на сей раз молча. Кажется, кого-то в ближайшее время накроет большая пизда. Огроменная пизда, богопротивная, нисколько не привлекательная. — Вот дерьмо, — бухтит он себе под нос так, чтобы никто не услышал. — Если вы будете и дальше сквернословить и занижать свою продуктивность ниже плинтуса, никакого лучшего результата не выйдет. Целесообразно начать заниматься отчётами прямо сейчас. — Ледяной взгляд становится строже, а в голосе отчасти слышатся намёки на едва различимое раздражение. — Без тебя знаю, урод.

***

Когда это случилось? Когда одна из самых передовых моделей Киберлайф стала замечать за собой признаки девиации? Диагностика не раз оповещала RK900 о том, что у него имеются неисправности, сбои. Быть может тогда, когда Гэвин намеренно старался провоцировать его своими вскользь брошенными словами, полными яда и желчи, или в целом своим поведением. Или, стало быть, когда выявляются противоречащие инструкциям эмуляции чувств, эмоций. RK900 не повинуется, когда Рид настоятельно посылает его нахуй и совершает попытки бесполезного сопротивления. Ричард сильнее. Ричард умнее этого глупого и эгоцентричного человечешки, это уж точно. — Отъебись от меня, ты, уёбище пластмассового производства! — Придумайте что-нибудь получше, чтобы остановить меня, Гэвин. — Хватит! Я не давал команды насиловать меня! — Человек, прижатый к стене, активно брыкается, кусается. Пробуждается доселе неведомый сексуальный аппетит. — Это не будет насилием. Вы противоречите самому себе. Тем более бояться нечего: я позволяю себе трахать вас не в первый раз, не так ли? — слышится жгучий шёпот в самое ухо, заставляющий детектива внутренне затрепетать и одновременно сжаться от отвращения к себе. Он и есть сплошной комок противоречий. Сколько раз они занимались грязным сексом прямо на рабочем месте, когда Риду приходилось оставаться допоздна? Сколько Ричарду придётся втрахивать в буквальном смысле то, что Рид ему принадлежит и что стоит научиться звать его по имени, а не оскорблениями? Кажется, целую вечность. Что ж, Ричарду плевать, за ним не заржавеет. Он подождёт, потому что человек рано или поздно примет поражение. Гэвина поворачивают бесцеремонно по направлению к столу, нагибают, из-за чего живот врезается в столешницу. — Это будет в последний раз, ты меня слышишь, Ричард? — незаметно для себя произносит его имя, из-за чего у того, чьё имя было в кои-то веки названо, будто бы тириум застыл на мгновение, а затем предался медленному, но верному кипячению. Штаны вместе с боксерами, что болтаются в ногах, тут же отшвыриваются в сторону. Человек преподносит себя безо всяких прелюдий, и видно, как это даётся ему тяжело — он раздвигает ягодицы приглашающим жестом. Если бы у Ричарда была бы слюна, он бы вязко сглотнул её. Определённо. — Блять. Либо вставляй, либо я ухожу. Ладонь ложится на поясницу, коротко оглаживает, другая придавливает спину, чтобы сучонок — по какому имени сами знаете — не вырвался ненароком. Хочется наклониться и лизнуть между ягодиц, однако вряд ли это доставит хоть какое-нибудь удовольствие детективу. Может быть, что-то можно будет сделать. В другой раз. Обязательно. А пока его человек, добровольно распластавшийся грудью на столешнице, вызывает очередной программный сбой, обрекает его на похотливое падение. Всё остальное не кажется блеклым, не кажется работой по алгоритму. Проникновение выходит резким и отчасти болезненным для Рида — тот шипит громко, прикусывает губу, давится сиюминутно несдержанным стоном, когда между тем оказывается задетой простата. — Мудак. Ебучий, сука, мудак. — Вот именно. Ебучий вас, мой детектив. Трахать его — такого беззащитного и одновременно дикого — до марева перед глазами стало привычкой, в которой Ричард нуждается, подобно человеку, уже только при взгляде на засранца Гэвина. Он слишком сильно любит ощущать власть над тем, кто его в рабочее время презирает, а после скулит, оказываясь под ним. Гэвин не хочет издавать звуков. Вообще никаких. Абсолютно. Даже тогда, когда Ричард до синяков на бёдрах стискивает его кожу, мнёт нарочито-болезненно порой ягодицы, оставляет следы от размашистых шлепков, грубо вколачивается в тело, не давая и шанса на спокойный вздох. Движения из размеренного темпа приобретают более подвижный, бьющий сердцем по рёбрам. Гэвин больше не может себя сдерживать, потому что RK900 с его сраными замашками снова и снова добивается своего — реакции. — Ох, сука!.. Молю, можно помедленнее? Я же сейчас умру! — выстанывает последние слова, хрипит, подаётся бёдрами навстречу, цепляясь ладонями за столешницу. Ему слишком хорошо. Одуряюще, бесконечно хорошо. Он вряд ли в этом признается, даже самому себе, потому что в душе он не только мудоёб, но и горделивый — этого у него не отнять. Ричард вновь не повинуется. Его так и подрывает заставить собственного человека свихнуться от изнеможения эйфории. У Рида аж струйка слюны стекает из края губы. Чёртов. Ричард. Я. Тебя. Убью. Слышится скулёж. Затем прерывистый — в попытке удержать — стон. У него явно плохо получается назло себя сдерживать. Очень плохо. Настолько плохо, что Ричард взаимно так же назло ускоряет темп до невозможности и при этом специально, гад, не позволяет кончить, удерживая ладонью основание члена. Он по-человечески, с чувством триумфа скалится, и это явно пугает Рида, стоит ему повернуть голову и узреть такую картину. — Я хотел бы до смерти вас выебать, однако тогда вы перестанете функционировать и окажетесь бесполезным мусором, — произносит с издёвкой низким голосом, заставляя Гэвина заметно расплавиться, а затем несоизмеримо дико ощутить чувство стыда. Рида вынуждают почувствовать неприятную пустоту в анусе, однако на мгновение, чтобы развернуть его к себе, усадить на стол, встать между уже не сумевших временно сдвинуться ног. Он берёт его за бедро, прижимается и ощущает дрожь нетерпения, проходящую электрическим током. Внутренне андроид трепещет, когда он одним слитым движением снова проникает, выбивая из детектива воздух, а затем и стоны. — Мудак, — утыкается в шею Ричарда носом, специально, пользуясь этим, болезненно кусает того за шею, обхватывает ногами поясницу, а руками обнимает в ответ, буквально стискивая. Гэвину не позволяют двигаться, только обнимать крепко-крепко, а иногда и несильно из-за приятной слабости, что разливается благодаря члену андроида, обжигающим кожу касаниям. Он глухо стонет на ухо, а затем кусает и этот участок тела. Ему до безумия нравится это. И одновременно он чувствует, опять же, отторжение от самого себя, потому что не в его правилах позволять трахать себя, отдаваться охотно, судорожно прижиматься и хотеть собственного напарника снова и снова. Когда Рид отказывается двигаться, безвольно опираясь на андроида и уже почти что выпуская из объятий (Ричард не позволяет, прижимает крепко к себе), становится сразу понятно, что тот испытал оргазм и сейчас подрагивает мелко, не замечая ничего перед собой. Ричард всё ещё в своём напарнике, не позволяет даже отстраниться, целует сухо в висок. В таком положении они пребывают ещё минут так пять. — Надеюсь на наше с вами дальнейшее сотрудничество, детектив Рид, — произносит безжизненно, как будто он машина, а не девиант, RK900 и поправляет свою одежду. — Пошёл ты нахер!