Возвращение.

      Прошла Йольская неделя, все Йоласвейнары ушли обратно за Северные Горы, а огромный чёрный кот Йолькаттен наказал всех детей, не обзаведшихся за Йольскую неделю шерстяными обновками. Хоть дни перед и после Йоля и называются Йольской неделей, длится она двадцать пять дней – тринадцать дней до Йоля и двенадцать дней после него. За эти двадцать пять дней в Инкомсте успели провести бесчисленное количество балов. Все они были преисполнены пышности и помпезности, что деньги, потраченные на их организацию, сравнимы со всей королевской казной. На этих балах собиралось дворянство со всей страны и порой число гостей доходило до тысячи. На балах кроме танцев были и званые ужины, на которых подавалось столько яств, сколько обычная семья горожан не съедает и за год. То, как они отмечали этот Йоль никак не было похоже на то, как отмечали его их предки – древние конунги и ярлы.       У простых же людей было принято проводить Йольскую неделю в кругу семьи и друзей. Семья либо приглашала кого-нибудь в гости, либо сама шла в гости. Хозяйки готовили Йольского гуся, буженину или же копчёную свиную рульку, а на десерт пекли овсяное печенье, пеппаркаку – имбирные печенья или пряники, запекали яблоки. Кроме того, дети ходили по домам, надевая на себя маски в виде козьих голов. Кто откроет им дверь, тем они дадут яблоки, а взамен детям давали шерстяные варежки. Наутро после Йоля дети ожидали подарки от Йольтомтена и Йольнисаара. Йольское полено для собственного дома люди получали в подарок от гостей, пришедших к ним накануне праздника. Его зажигали от Йольской свечи и бросали в камин, где оно лежало двенадцать дней – до ухода последнего Йоласвейнара. А в день, когда он уходил, устраивали Сторквэлл – Великий Вечер. На него звали лишь самых близких родственников и друзей. На стол ставили тринадцать блюд – по числу Йоласвейнаров. Их нельзя было есть, пока не взойдёт первая звезда. Надо было попробовать все тринадцать блюд, чтоб уважить каждого Йоласвейнара.       Деревня же отмечала Йоль по-своему. Дети всё так же ходили по домам с яблоками, но с живой козой, получая взамен варежки, а взрослые ходили в гости. Подарков наутро не ждали, ибо в деревнях не были распространены поверья в Йольтомтена и Йольнисаара. А вот огромного чёрного кота Йолькаттена боялись до ужаса – он ест тех детей, кто не обзаведётся на Йольской неделе новыми варежками. Только ходили по-особому – собирались всей деревней и договаривались к кому в первый день пойдут, к кому во второй и так далее. Вечером перед Йолем закалывали одну свинью и одного гуся. Их запекали целиком и в Йольскую ночь каждый член семьи произносил клятву, возложа руку на свиную голову. Этот древний обычай называется Ed på grisens huvud – Клятва на свиной голове. Жгли общий костёр, но был он куда меньше, чем в городе. Все парни и девки тянули жребий, и кто кому в пару попадётся прыгали через костёр. Если, прыгая, никто из пары не обжёгся, то должно им жениться. Йольское полено в деревне рубили сами, а зажигали его от уголька прошлогоднего полена, что специально оставляли. Всю неделю ели скир – нечто среднее между творогом и сметаной.

***

      Однако ж Инотвэнда не интересовало празднование Йольской недели, как и всего остального, что было вокруг него. Четыре дня после Йоля он даже не вставал с кровати, и прозябал на ней, лёжа укутанный в одеяло. Он закрыл все двери, и, сколько бы Вэрдиннан не пыталась открыть дверь или не звала бы его – он не реагировал ни на что. Со временем он начинал немного отходить от этого состояния. Но нашёл он своё спасение из своего нынешнего состояния в винах. Следующие шесть дней он только и делал, что пил вино и глёгг, ничего не евши и пивши. У него началась дипсомания. По всей комнате его были разбросаны бутылки из-под вина. У него начало двоиться в глазах, живот как будто разъедало от неимоверного голода, во рту и горле было сухо, будто он не пил несколько дней. Всё это сопровождалось постоянной сонливостью, разбитостью, желанием умереть. Но в какой-то момент в его сознание ворвалась мысль, что это он сам виноват в том, что скатился до своего настоящего состояния. И, отравляя вином свой организм, он делает лишь хуже самому себе. Он допил остатки глёгга, что были в уже открытой бутылке и впервые за долгое время встал с кровати. Его всего шатало, но не от опьянения, а от голода. По лестнице он спустился на первый этаж. За то время, пока он сидел в своей комнате, он очень сильно похудел, а алкоголь отравил его настолько, что он стал бледен, даже зелен, как сама смерть. – Что ты с собой сделал?! – Вскрикнула Вэрдиннан, уронив тарелки на пол. – Не кричи, – раздражённо сказал Инотвэнд, – и без тебя голова ужасно болит. Принеси лучше мне сурстрёмминга и пива. – Зачем? – Опохмелиться и поесть.       Они вместе пошли на кухню. Инотвэнд сел за стол и начал жадно поедать лежавший на нём хлеб. Он наслаждался каждой его крошкой, ему казалось, что этот уже чёрствый кусок кислого ржаного хлеба есть самое вкусное, что он ел когда-нибудь. Его негу прервала Вэрдиннан, поставив на стол две небольшие кадки с сурстрёммингом и квашеной капустой. От резкого запаха рыбы в Инотвэнде пробудился ещё больший голод, и он, даже не взяв ложку, налетел на кадки и начал есть сельдь голыми руками. Рассол стекал по его рукам, а мелкие куски рыбы и капусты оставались на его лице – столь небрежно он ел. Клюкву, ягоды которой встречались среди капусты, он глотал не жуя. Когда он покончил с сельдью и капустой, на столе уже стояли солёные грибы, пироги с калиной и огромная кружка пива. Грибы он влил вместе с рассолом себе в рот и заел всё тем же хлебом. Потом, чтоб опохмелиться, он взял кадку с капустой и выпил из неё рассол и запил его пивом. Трапеза его закончилась. Впервые за долгое время он почувствовал счастье.       Следующие два дня разум Инотвэнда был подвержен масштабной рефлексии, которая, однако, имела положительный, как ему казалось, характер. Он решил, что его истинная цель достигнута – он попросил прощения у Ингефэры, и она простила его. Желанию же продолжать общаться с ней он решил уделить минимум внимания, приняв его за свой детский каприз, а своё возвращение к нормальной жизни он мог бы осуществить и сам. Несомненно, это суждение его было абсолютно ошибочным, и означало бы, что он второй раз закроется от мира, так и не изменив свою жизнь. Так провёл он два дня, изредка разговаривая с Вэрдиннан.       Наступил Сторквэлл – Великий вечер – последний праздник Йольской недели. В семье Инотвэнда этот праздник почему-то отмечался с большими масштабом, чем другие праздники Йольской недели, не считая, собственно, самого Йоля. Вэрдиннан приготовила тринадцать изысканейших блюд, как и велела традиция. Она поставила всё на стол и позвала Инотвэнда. Тот быстро спустился вниз. Это был единственный праздник Йольской недели, к которому он относился без неприязни. Путь Инотвэнда лежал через коридор, и по великому совпадению, когда он проходил мимо входной двери, в неё постучали. Инотвэнд опешил и, как в прошлый раз, не мог от испуга открыть дверь. Удары в дверь повторились. Они вывели Инотвэнда из транса и он, успев вспотеть, осторожно начал открывать дверь. На пороге, как и в прошлый раз стояла Ингефэра. На этот раз на ней была университетская форма, а не красное платье, за окном шёл снег, а не ливень, но Инотвэнду всё равно казалось, что он уже переживал этот момент, отчего очень сильно боялся повторения сценария с первым визитом Ингефэры. – Jolen försvinner, jolen passerar. – начала петь Ингефэра, – Och våren kommer. God kväll, käre herr. Låt mig äta slutdag med dig i den Stor Kväll. (13)       Инотвэнд, наслаждаясь упоительно сладостным голосом Ингефэры, который в песне её представился ему не человеческим, а божественным, как будто, совсем отстранился от физического мира и забылся. Лишь через минуту неловкого молчания он вспомнил, как надо отвечать на этот стих. – Säkert, min kära fröken, kom in i mitt hus, – Инотвэнд всеми силами пытался соответствовать исполнению Ингефэры, – jag ska behandla dig. (14) – Здравствуйте, господин Инотвэнд, – Из-за спины Ингефэры показалось знакомое лицо её подруги. – И вам доброго вечера, а – Инотвэнд поклонился и положил правую ладонь на сердце и протянул её к Ингефэре и её подруге, будто отдавая часть сердца – это жест означал почтение и уважение, – проходите же.       Девушки поклонились ему в ответ и вошли в дом. Инотвэнд показал, что где находится, а сам отправился на кухню, дабы предупредить Вэрдиннан о появлении нежданных гостей. – Вэрдиннан, там… – Инотвэнд был сильно взволнован. – там Ингефэра пришла. – Так что ты тут стоишь то? – Недовольно спросила она. – Иди, зови её сюда.       В сию же секунду на пороге столовой оказались Ингефэра и её подруга. Они обе были одеты в голубые платья с пелеринами и белыми воротниками. Длина платьев была короткой по тогдашним меркам – они скрывали лишь колени. Рукава тоже были коротки – доходили до локтя и оканчивались белыми манжетами. Инотвэнд обомлел. Его всегда очаровывала их форма, а сейчас он видел Ингефэру, одно имя которой уже полгода как вызывало у Инотвэнда благоговение и щемление в груди, в этой самой форме. Его переполняли эмоции, он понял, что без неё он практически никто, он понял, что хочет быть с ней всю свою жизнь, что хочет видеть её такой всегда. – Инотвэнд, – прервала неловкое молчание Ингефэра, – это моя подруга – Эделснэлл эр Хъэлпссон.       Инотвэнд снова поклонился ей и пригласил к столу. Девушки, ступая по полу лишь самыми носками, осторожно пошли к столу. Во главу стола сел Инотвэнд, Ингефэра против него, Вэрдиннан – по правую руку, а Эделснэлл же по левую. На том, хоть и небольшом, столе стояло, как и велела традиция, тринадцать блюд. Однако они были приготовлены в таком объёме и так искусно, будто готовили их не на двоих, а на десяток человек. Вэрдиннан приготовила всё, что только могла и умела. Там был рождественский гусь с яблоками, копчёная свиная рулька, буженина, зельц, тушёные в эле свиные щёки, мясные шарики, сурстрёмминг, скир, пирог с салом, квашеная капуста, толчёный картофель, печёные яблоки и мягкий пеппаркака. Кроме того, на столе были и другие, не причисляемые к тринадцати главным блюдам, яства – солёные грибы и форель, различные колбасы и сыры, и лефсе. Посреди стола стоял большой подсвечник, рассчитанный на семнадцать свечей. И гости, и хозяева сидели молча – таков обычай. Через минуту Инотвэнд встал и запер заслон печи. Вэрдиннан же потушила все свечи и в кухне стало темно. Она была, по сути, пристроем к основному жилищу, отчего крыша её была односкатной, что позволяло иметь в этой самой крыше окно. Вэрдиннан открывала это окно, используя как дополнительную вытяжку, когда приходилось много готовить, и печная труба уже не справлялась с дымом. В этот же вечер окно было открыто, чтоб можно было наблюдать за появлением звёзд на небе. Так сидели они около четверти часа, смотря в ночное небо, пока одна звезда, необычайно яркая, не появилась на нём. Только увидев её, Инотвэнд зажёг свечу, что стояла в центре подсвечника. Далее одну свечу зажгла Вэрдиннан, потом Ингефэра, Эделснэлл и так продолжали они по кругу поджигать свечи, покуда они не кончились. И вот, когда все свечи уже горели, Инотвэнд закрыл окно, что являлось знаком начала трапезы. – Вэрдиннан, – первой нарушила молчание Ингефэра, – вы просто волшебница. Всё это выглядит изумительно и очень аппетитно. – Благодарствую. Вы, кстати, должно быть, где-то учитесь? – Да, мы с Эделснэлл учимся в Высшей Школе при Инкомстском Государственном Университете. – А на каком факультете, если не секрет? – Факультет культур и языков. Я учусь на направлении культур и языков Ёстерланда. – А вы? – Спросила Вэрдиннан у Эделснэлл. – Я учусь там же, только направление у меня – культуры и языки Скогсланда. – Интересно. – протянула Вэрдиннан. – Ну и как вам там учится? – Трудно временами. – Кстати, – Ингефэра вдруг вспомнила о чём-то, – вы ведь не откажетесь от овсяного печенья, нами испечённого? – Прекрасно.       Девушки побежали в сени и оттуда принесли корзину, где и было печенье. Так сидели они до самой ночи, говоря о разных вещах. И лишь Инотвэнд молчал, очарованный Ингефэрой и боящийся снова обидеть её своими словами. Следующий день был учебным, и поэтому девушки поспешили уйти, как только заметили, что время уже было за полночь. Инотвэнд пошёл проводить их. И вот уже в прихожей, одевшись, Ингефэра обратилась к нему. – Инотвэнд, – робким голосом сказала она, – простите меня, я погорячилась в тот день, когда сказала вам, что я никогда не буду общаться с вами. И хочу спросить у вас кое о чём. Вы играете в хнефатафл или подобные игры? – Конечно, играю, – не особо понимая, к чему она спрашивает это, ответил Инотвэнд, – это моя любимая игра. – Тогда, я думаю, вас заинтересует моё предложение. В ночь с двадцать четвёртого Хордмонада на первое Каллмонада я приглашаю вас на светский раут, на котором, среди прочего, будет игра в хнефатафл. – Я непременно приду, обещаю. – Тогда я буду ждать вас двадцать четвёртого числа у входа в университет.       Он закрыл за девушками дверь, а сам с сияющим лицом пошёл наверх. Впервые за долгое время он ложился спать счастливым. Он долго не мог уснуть, что-щемило в груди, и сердце болело, будто его что-то рьяно сдавливало. Такое он чувствовал впервые.