***
В наши времена, как ты знаешь, маги не были отделены от маглов. Войны между волшебниками и простецами вспыхивали то тут, то там, и ни одна из сторон не обходилась без потерь. Люди погибали на войне, становились предателями, меняли свои точки зрения в зависимости от открывающейся им информации. Кто-то не выдерживал и кончал жизнь самоубийством. У маглов уже в те времена существовали приюты для детей, чьи родители или погибали на войне или, будучи глупцами, оставляли своих детей сами у ворот этих заведений, предпочитая переложить заботу о них на других людей. Поэтому их малыши, ещё не знающие жизни, не успевшие пожить, беззащитные и глупенькие, редко оставались на улицах, предоставленные сами себе в раннем возрасте. В приютах же они получали заботу, воспитание и крышу над головой. У магов такого не было. Мы сами были такими детьми, у которых родители погибли на войне. Правда, мы не были столь юны. Мы были уже почти совершеннолетними, когда лишились людей, что родили и воспитали нас. Нам пришлось рано принять дела своих родов и взять на себя заботы их экономического процветания. Примерно до двадцати пяти лет никто из нас не мог позволить себе расслабиться, заботясь о делах рода, но вот война стала стихать, и мы могли вздохнуть более или менее спокойно. Тогда процветающий в те времена род Певереллов позволил себе устроить небольшой приём для древних чистокровных родов. Именно на нём мы и встретились, позже узнав о похожих историях друг друга. Мы были под впечатлением. Конечно, мы и так хорошо знали, что таких много, но встречали подобных себе впервые. И, разумеется, мы не хотели такого для других — более молодых — магов и ведьм. Когда нам было по тридцать с лишним лет, мы смогли найти тихое и относительно безопасное место для постройки крепости. Всевозможные укрепляющие и защитные чары, множество тайных ходов и стратегически хорошее расположение — то, что мы хотели реализовать и реализовали при постройке Замка для несовершеннолетних волшебников, лишившихся своих родных. Мы строили его почти десять лет, а потом с распростёртыми объятиями принимали детей. Всех их мы разделяли при помощи шляпы на четыре группы, основываясь на характерах. Те, у кого были похожи основные черты характера, попадали в одну группу. Делалось это, чтобы знать, к какой магии у детей была предрасположенность. Это, конечно, была довольно нестабильная система, дававшая сбои, но ведь так было намного познавательнее и интереснее, это стирало многие границы между детьми, у которых были совершенно разные характеры и одна направленность магии и наоборот. Так продолжалось пятнадцать лет: дети приходили в Замок, ища дом и защиту, и уходили, готовые дать их своим собственным детям. Кто-то находил себе пары прямо в Замке, кто-то уже за его пределами. И все они были счастливы. А потом на нас напали. Это были не магловские инквизиторы — это были маглорождённые волшебники и волшебницы. Среди всех была только пара чистокровных магов. Мы до сих пор не знаем, что послужило причиной или поводом для нападения, но подозреваем, что они все были за объединение магического и немагического миров, против которого ратовали все, выходящие из нашего Замка. Им было невдомёк, что все, кто жил здесь, получали прекрасное образование в абсолютно разных местах. Мы защищали Замок всеми силами, и наши подопечные нам очень помогали, но мы не смогли продержаться дольше трёх месяцев — оборона была прорвана. Нападавшие стали хаотично убивать и детей, и взрослых, не щадя никого. И тогда… Джон Хогвартс был пятым Основателем этого места. Он проектировал тайные комнаты и ходы, он настраивал многие чары, которые защищают Замок и по сей день. Хогвартс был таинственным человеком, и даже неизвестно, настоящее ли это имя — Джон. В общем, о нём не было известно абсолютно ничего: род Хогвартс пусть и был чистокровным, но не слишком древним, на тот момент насчитывалось только девять поколений, и прервался он на Джоне, а на все вопросы последний только хитро улыбался.***
— Джон тогда успел провести ритуал в одной из тайных комнат Замка, основанный на крови проводящего. Он воззвал к Магии, дабы она помогла ему сохранить жизни оставшихся волшебников. Великая согласилась и дала Джону небывалую мощь. Он в одиночку смог избавиться от всех захватчиков и восстановить всю разрушенную часть Замка, но сразу после этого исчез, а его магия стала ощущаться по всему Замку, ради которого он пожертвовал собой. Тогда мы и назвали его Хогвартсом — в честь нашего таинственного Джона. А через несколько лет Замок стал Школой. — Позже Джон стал периодически появляться, мелькать где-то тенью, но только в Замке и его окрестностях, — сказал Салазар. — А несколько лет назад он пришёл к нашим портретам и описал ситуацию, которая сейчас здесь происходит. И началось это с приходом к посту директора Альбуса Дамблдора. — А почему сам мистер Хогвартс ничего не делает? Судя по вашему описанию, он очень силён — сильнее директора Дамблдора, — будучи ещё в небольшом шоке от рассказа о прошлом спросил Гарри. — Сам он это объясняет тем, что тесно связан с Замком, а им сейчас руководит Дамблдор. Он сказал тогда: в каком-то смысле, я и есть Замок, но мы всё равно два отдельных магических организма. Если честно, мне кажется, что Джон знает обо всём этом больше, чем говорит, но не нам его судить, — ответила Ровена. — К тому же, как уже было сказано, он всегда был довольно скрытен. С удовольствием рассказывал интересные смешные и поучительные истории из своего прошлого, в которых, тем не менее, не было и намёка на характер его личности, — закончил Слизерин. — В общем, Гарри, будь осторожен с директором. Джону он очень не нравится, а мы привыкли доверять нашему другу. — Это всё очень интересно, конечно, но почему о нём нет никаких упоминаний в Истории Магии или каких-то других исторических опусах и тому подобном? Все Основатели покачали головами — они не знали. Джон Хогвартс был достаточно знаменитой личностью не только в кругах аристократов. За свою жизнь он прослыл сильным Мастером Ритуалистики, как сказали Основатели, — даже шёл на Магистра. Был неслабым менталистом, но до Мастера, к сожалению, не дотягивал. И — опять же — вращался в Высших кругах общества. О нём многие пытались разузнать больше, некоторые аристократы хотели видеть его своим родственником и подсовывали ему своих детей. Несмотря на всё это, он был до невозможности одинок: часто по ночам смотрел на звёздное небо, сидя под деревом, часто уходил в себя, не обращая ни на что внимания, а вопросы о таких своих «уходах» игнорировал, переводя тему. — Однажды, правда, он обмолвился, что ждёт «начала начала* своей жизни», но мы так и не поняли смысл его слов до конца. В этот момент прозвучал сигнал о конце урока, и Гарри, не забыв поблагодарить Основателей, отправился в кабинет ЗоТИ.***
Профессор Грюм в очередной раз приложился к своей фляге с неизвестной жидкостью и продолжил вещать о видах щитов. Точнее, только об одном виде, хотя перечислил несколько. Особенностью этого щита являлась возможность поставить его в любой момент, а использовать только в какой-то определённый. Правда, всё то время, что он будет использоваться, он будет тянуть магию из пользователя, однако не очень много, а вот потом эту самую магию он и будет использовать, чтобы отразить проклятие, после чего сразу пропадёт. — Если маг будет достаточно сильным и долго подпитывать щит, то даже сможет один раз отразить Аваду Кедавру. Остальную часть занятия профессор заставил всех отрабатывать этот щит. Герой старался особенно усердно — ему не только надо пережить третье испытание, но и выжить в войне с лордом Волдемортом. ≪А потом спасаться от поклонников≫, — добавила Гермиона. С урока Защиты многие шли чуть ли не истощённые, и некоторые даже свернули в Больничное крыло. А Гарри задумался. У него достаточно большой магический резерв, он легко воплощает в жизнь почти любое заклинание при правильном произношении, а многие из этих самых заклинаний у него получаются на более высоком уровне, чем должно было бы быть. Так почему он начинает браться за ум, только когда его жизни угрожает опасность? Почему он уделяет квиддичу много больше времени, чем библиотеке? Раздолбай! Можешь же, когда захочешь, но ты ведь не хочешь! Так, придаваясь самобичеванию, Гарри шёл в гостиную факультета после последнего урока. Пора что-то менять.***
POV Гарри Когда я стал уделять больше времени чтению книг и практике заклинаний, Гермиона решила, что кто-то прячется при помощи Оборотного под моей личиной. А поняв, что это не так, не могла нарадоваться. Ходила в хорошем настроении и всегда с удовольствием помогала, если я чего-то не понимал. Мы вместе днями пропадали в библиотеке и не чурались даже Запретной секции. Это и стало мне своеобразным толчком. Мы с Мионой частенько любили заходить подальше в Запретную секцию. Там всегда содержались книги, которые открывали глаза на многие вещи, позволяя на них взглянуть с другой стороны. Но вот того, что там будут содержаться старые учебники Хогвартса, мы не ожидали. Там было всё: от Чар и Истории Магии, до Зельевариения и ЗОТИ. И не только: Артефакторика, Истории возникновения Родов, Кровная Магия, Магия Рода, Ритуалистика — слишком многое было убрано из школьной программы. Тогда мы целенаправленно стали искать — и находили — всё больше учебников, содержащих знания об изучении и применении Тёмной Магии. А я искал хоть что-то о Джоне Хогвартсе. Искал и не находил. Там было многое об остальных Основателях, о нём — ничего. Это настораживало. Возникало такое чувство, что этого человека нет и не было, что Основатели придумали всю эту историю. Но зачем? И даже если так — с кем они общались по ночам? Я думал об этом каждый день, перерыл большую часть Запретной секции, поговорил с Гермионой — ничего. Абсолютно ничего! Ещё и директор. Я стал замечать его странные взгляды, бросаемые на меня. Было такое ощущение, что он следит за мной, чтобы я не сделал чего-то, по его мнению, не того. Мы стали часто сталкиваться в коридорах и встречаться взглядами в толпе. И он всё время пытался заглянуть мне в глаза. В Запретной секции я нашёл книги про легилименцию и окклюменцию. Мне даже стало интересно, сколько раз директор залезал ко мне в голову, чтобы знать, о чём же я думаю или мои воспоминания. Мне даже стало страшно смотреть людям в глаза, потому они могут узнать мои мысли, а спросить о защите от этого не у кого. Нет, окклюменция, конечно, является защитой от легилименции, но во-первых, в ней нужна практика, а без легилимента ничего из этого не выйдет; во-вторых, кто сказал, что у меня есть предрасположенность к ментальным наукам? Всё как раз таки указывает на обратное — я даже не мог понять, когда ко мне в мозг лезли! А то, что такое было и не раз, — без вариантов. Плюс приближался третий тур — Лабиринт. О нём я прочитал в одной из книг из всё той же дорогой и любимой Запретной секции. И мне даже очень интересно, кто же такое придумал и почему это до сих пор вконец не отменили. Там же дети погибали! Неужели ни один родитель не подал прошение в Министерство или в тот же Визенгамот — это же нарушение закона по отношению к детям. Если и должны быть какие-то соревнования или что-то там ещё между школами, то точно не смертельно опасные. Заклинания из книг Запретной секции мы с Гермионой практиковали всё на том же берегу. И у нас получалось! Мы, может, не авроры и не боевые маги, но за себя постоять сможем. Виктор тоже показал нам пару заклинаний, которые изучают в его школе. Так как там учатся по большей части мальчики, магия у них изучается больше боевая, но и здесь не без исключений. В общем, к третьему туру я готовился по-крупному. Отработал тот щит, который питается магией, подуэлировал с Виктором и Гермионой и изучил несколько новых волшебных приёмов против фантастических существ, которые могут встретится в Лабиринте. При помощи таких вот тренировок я подтянул многие предметы. Но не зелья. Они до сих пор получались у меня благо если средне. Снейп по-прежнему отзывался обо мне, мягко говоря, нелестно. Драко всё ещё был моим школьным врагом. А информация о Джоне Хогвартсе так и не находилась. ___________________________________________________________________________________________ *Это не ошибка — не надо исправлять повтор слова. Он имеет в виду, что ждёт момента, когда начнёт начинаться его жизнь.