— Аня, серьезно, ты что-то недоговариваешь.
Аня мельком смотрит на Рэйвен, а затем указывает на дорожный знак.
— Езжай туда.
— Куда мы вообще едем?
— В Лонг-Айленд.
— Это я уже поняла, но куда именно?
— В мотель.
— В мотель?
— Да.
— И Лекса там?
Аня вздыхает.
— Либо она там, либо мертва.
— Ладно, это слишком мрачно. Она не мертва.
— Нет, не мертва. Я в этом уверена.
— Но что могло случиться? Кларк говорила, что они с Лексой замечательно пообедали, и, судя по засосам на ее шее, так оно и было... — начинает Рэйвен. — Я не понимаю.
— Я тоже. Но что-то случилось, так что нам нужно ее найти.
— Аня, я не могу ехать быстрее. Можешь еще раз ей позвонить?
— Если она не отвечает Кларк, я очень сомневаюсь, что ответит мне.
Рэйвен заворачивает за угол, и Аня снова вздыхает.
— Третий поворот налево.
Они проезжают через явно заброшенный район, с одной стороны которого протягивается шоссе, а с другой — море. Все здания в округе обшарпанные и бесцветные, а в поле зрения нет ни души. Рэйвен с удивлением останавливается у такого же блеклого мотеля, как и все остальные здания в этом районе, посреди двора которого стоит отвратительная неоновая вывеска с надписью «Гостиница «Северная звезда» — сдаются номера».
— Это то самое место? — недоверчиво спрашивает Рэйвен. — Почему?..
— Сюда она приходит, когда ей нужно личное пространство, — тихо говорит Аня. — Припаркуйся здесь.
— Но почему именно сюда?
— Видишь кого-нибудь в округе? — спрашивает Аня. Когда Рэйвен качает головой, она ухмыляется и продолжает. — Вот почему. Это место удаленное, так что сюда можно прийти и не беспокоиться о встрече со знакомыми.
— Тогда откуда ты знаешь об этом месте?
— Я показала ей это место.
Рэйвен смотрит на нее в замешательстве.
— Погоди, что?
— Я нашла это место. Тут тихо, место удаленное, номера дешевые, а в винном магазине за углом у меня никогда не спрашивали документы, так что... всякий раз, когда Лекса нуждалась в передышке, она шастала по стремным местам и напивалась. Так что однажды я привела ее сюда, и здесь ей понравилось больше. Здесь нет никого, кто мог бы узнать ее и рассказать ее родителям.
— Так, значит...
— Она может быть пьяна, Рэйвен. Я хочу, чтобы ты это знала.
— Ладно.
— Она... у нее все было нормально. Слава богу, в привычку у нее это не вошло, но в некоторых случаях...
— Да, да, я понимаю. Пойдем уже.
Они выходят из машины. Аня вихрем мчится к стойке регистрации и через мгновение выходит с ключом от номера и выражением облегчения на лице.
— Слава богу, она здесь, — говорит она Рэйвен, которая в ожидании прислонилась к своей машине. — Она пришла сюда вчера около восьми вечера. Администраторша больше ничего не знает. Я оплатила ее номер, но... нам нужно идти. Или, скорее, мне нужно идти. Можешь подождать здесь?
Рэйвен кивает.
— Конечно. Все, что тебе нужно.
Аня делает несколько вздохов, прежде чем развернуться на каблуках и поспешить к лестнице, которая ведет на второй этаж. Она с легкостью находит номер, но какое-то время просто стоит перед дверью, чтобы перевести дух и подготовиться, но затем, наконец, вставляет ключ в замок и отпирает дверь.
Она ожидала увидеть пьяную Лексу. Она ожидала беспорядочный хаос из слез и невнятных проклятий, спотыкающихся шагов и затуманенных глаз, и поэтому она пораженно замолкает, когда сталкивается с полной противоположностью своим ожиданиям. Там, на полу, сидит Лекса. Ее спина прислонена к кровати, колени подтянуты к груди, а глаза прикованы к запечатанной бутылке водки, стоящей на полу перед ней. Она не шевелится, когда в номер входит посторонний, и, если бы не легкое подергивание ее плеч, казалось бы, что она вообще не в курсе, что в помещении есть кто-то, кроме нее.
В номере так тихо, что это почти пугает.
На ее щеках застыли дорожки из слез, вокруг воспаленных и покрасневших глаз размазана тушь. Она так крепко сжимает свои руки, с такой силой впивается ногтями в кожу, что без следов явно не обойдется. Аня по-прежнему не издает ни звука. Лекса выглядит одновременно сломленной и цельной, как будто вот-вот взорвется. Аня подходит к ней так осторожно, как только может. Хотя бутылка перед ней и выглядит нетронутой, нельзя с точностью сказать, что эта бутылка — единственная.
Пьяная Лекса, переживающая эмоциональное расстройство, что, очевидно, и происходит в данный момент, мягко говоря, нестабильна. Она никогда не поднимала на других руку, но с каждым глотком алкоголя становилась все более неуравновешенной. Это отличалось от пьяных и счастливых вечеринок с друзьями. В такие моменты она пила не для досуга или веселья, а ради того, чтобы забыть, чтобы отпустить боль. Аня молится всем известным ей богам, чтобы Лекса не пошла по этому пути.
— Лекса? — тихо, осторожно зовет Аня.
Лекса никак не реагирует, даже не ведет глазами, чтобы посмотреть на нее. Аня аккуратно поднимает бутылку, относит ее в ванную и начинает выливать содержимое, глядя на него с отвращением, но с радостью отмечая, что бутылка все же была запечатана. Насколько она может видеть, других бутылок в номере нет, так что она начинает верить, что, возможно, Лекса все-таки не притрагивалась к алкоголю.
Из номера раздается тихий всхлип, и это все, что ей нужно, чтобы оставить бутылку на раковине и поспешить обратно в комнату, где она находит плачущую Лексу. Она плачет настолько тихо, насколько это возможно, но теперь ее лицо закрыто руками, а тело содрогается от слез. Аня садится рядом с ней, осторожно приобнимает за плечи и прижимает ее голову к своему плечу так нежно, как только может. Она еще никогда не видела свою подругу такой маленькой, такой опустошенной, из-за чего испытывает одновременно ярость и боль. Она хочет выяснить, что случилось, и все исправить, положить конец слезам Лексы, чтобы она снова улыбалась и была счастлива.
Она знает, что вопросы задавать бесполезно. Это уже не первый раз, когда она видит ее в подобном состоянии, и, конечно, не первый раз, когда она приезжает за ней в этот мотель. Аня уже привыкла к похожим ситуациям, а потому знает, что Лексе нужна тишина и объятия.
Она заговорит, когда будет готова.
Лекса еще долгое время дрожит, а плачет еще дольше. Но даже после того, как она вновь затихает, она все еще испытывает боль, судя по тому, с какой силой она по-прежнему сжимает свои руки. Аня кладет свою руку поверх ее и осторожно убирает. Она слегка вздрагивает, когда замечает, что короткие ногти шатенки все же прокололи кожу, из которых теперь выступают крошечные капельки крови. Аня оттягивает рукав ее рубашки и с особой осторожностью застегивает манжету, а Лекса все это время просто молча наблюдает за ее движениями.
Аня всегда заботилась о ней. Они заботились друг о друге. Лекса чуть было снова не начинает плакать от того, насколько ее подруга нежна с ней в этот момент. Аня держит ее за руку, ласково поглаживая ее кожу большим пальцем, и просто терпеливо ждет, устремив на нее понимающий взгляд. Аня не осуждает, а только беспокоится — ей плевать, что натворила Лекса. Важно лишь то, чтобы ей стало лучше.
— Лекса... — тихо начинает она, не уверенная, что ей сказать, да и нужно ли ей вообще что-то говорить. — Лекса, пожалуйста. Поговори со мной.
Лекса качает головой, устремляя взгляд на пятно на ковре в нескольких футах от них и плотно сжимая губы.
— Скажи хоть что-нибудь.
Тишина.
— Что случилось?
Лекса снова всхлипывает, и Аня чувствует, как ее сердце сжимается от боли. Она отводит взгляд от шатенки и прислоняет голову к кровати, продолжая нежно поглаживать руку Лексы.
— Лекса, пожалуйста... расскажи, что случилось.
Аня слышит, как она резко выдыхает, и смотрит в ее сторону, обнаруживая, что Лекса все еще смотрит на ковер, но теперь ее глаза полны слез, которые только и ждут, чтобы упасть.
— Костия, она...
— Костия?
— Она в коме, Аня.
Аня хмурится.
— Откуда... как ты вообще...
— Она пыталась покончить с собой.
— Что? Лекса, откуда... кто тебе это сказал?
— Титус сказал, где она. Аня, я даже не думала. Он сказал, что она в стационаре длительного пребывания, и я просто... боже, я даже не
думала, я просто должна была пойти к ней, я хотела подождать до завтра, но не смогла, я не смогла... я должна была знать. Я должна была увидеть...
— Что увидеть? Лекса, что случилось с Костией?
Лекса прерывисто выдыхает и вытирает слезы.
— Она пыталась покончить с собой шесть лет назад.
Она говорит очень тихо, но Аня все равно улавливает ее слова.
— Шесть лет назад?
— Сначала ее отец покончил с собой, и мне ничего не известно о ее маме, но она... Костия, она... она пыталась покончить с собой, но у нее ничего не вышло, так что теперь она в коме, а мои родители платят за ее лечение, и я просто... боже, Аня, я не могу перестать думать о...
Аня вздыхает. Она знает, о чем думает Лекса.
— С Кларк этого не случится, ты же знаешь.
— Но что, если случится?! — плачет Лекса. — Что, если я разрушила ее жизнь, что, если... что, если мы действительно потеряем все наше имущество, потому что ты знаешь, что они не остановятся... они снова подадут на нас в суд, требуя еще больше, они обдерут нас до последнего пенни и оставят бездомными, и я не могу... нет, я не позволю этому случиться с Кларк, я не могу...
— Лекса, остановись. Просто остановись.
Лекса замолкает от ее сурового тона.
— Кларк не попытается покончить с собой и не впадет в кому.
— Но...
— Никаких «но», просто слушай. В одном ты права. Ты не думала. Именно этого и хотели твои родители — чтобы ты истерзала себя чувством вины, хотя и не сделала
ничего плохого. Все, что ты делала, это любила Костию. Все плохое, что случилось с ней после, — вина твоих родителей и только их. Ты не продумала все до конца, и это было глупо, ты пошла туда, хотя и понимала, что именно этого они и хотели. Они хотели сломить тебя, причинить тебе боль, и, очевидно, им это удалось, и я клянусь богом, что убью их за это. И Кларк не попытается наложить на себя руки и не впадет в кому, потому что твои родители могут или не могут разрушить ваши жизни. Ты должна это знать.
— Но, Аня... просто дай мне сказать, хорошо? — тихо говорит Лекса. — Пожалуйста.
Аня вздыхает и прижимает свою голову к голове Лексы.
— Ладно.
— Я... я сказала Кларк, что у нас все будет хорошо. Я заверила ее, что беспокоиться не о чем, но я солгала, а теперь... я солгала ей, Аня. Иногда я так волнуюсь, что даже не могу дышать, и вся дополнительная работа, которую я брала, тоже ложь — я пыталась найти какие-нибудь лазейки в их деле, чтобы они не смогли выиграть, но...
Аня стонет.
— О, господи, Лекса.
— Аня, мне страшно.
Аня долгое время ищет подходящие слова.
— И у тебя есть на это полное право. Но с тобой все будет хорошо.
— Я не за себя боюсь. Я боюсь за Кларк. Я не... я не хочу потерять ее, но и не хочу разрушать ее жизнь...
— Лекса. Ты не разрушаешь ее жизнь. Если твои родители лишат вас дома и денег, это не твоя вина. Ты
идеальна для Кларк. За исключением, наверное, того, что прямо сейчас она переживает за тебя, потому что ты не ответила ни на один ее звонок или сообщение...
— У меня телефон разрядился.
— И это правда?
Лекса кивает.
— Клянусь. Я... он разрядился. С ней все в порядке? Она... боже, Аня, я облажалась, пожалуйста, скажи мне, что с Кларк все хорошо.
— Да, облажалась ты по полной. Но все нормально. Кларк переживает, но как только мы вернем тебя домой, с ней все будет хорошо.
— Я так волнуюсь.
— Оно и не мудрено. Но у тебя все будет хорошо, обещаю. Даже если ты потеряешь свою собственность и деньги, ты сможешь переехать ко мне. Я зарабатываю достаточно, и у меня есть сбережения.
— Мы не можем... нет, Аня, я не могу заставить Кларк пройти через такое.
— Нет, просто заткнись на секунду, — говорит Аня. — Ты провела всю ночь в своей голове, и теперь я вытаскиваю тебя оттуда, потому что все твои мысли неправильные. Ты думаешь, что твоя любовь ядовита. Я знаю, что ты так думаешь, ты думала так после того, что случилось с Костией, и я знаю, что ты беспокоишься об этом даже в отношениях с Кларк. И я это понимаю. Но Лекса, пожалуйста, ради всего святого, не говори мне, что ты на самом деле подумываешь бросить Кларк, чтобы не разрушить ее жизнь.
Лекса вздыхает.
— Нет, это не вариант... жаль, что это не так, но она... она любит меня. А я люблю ее. И я... если бы она не заботилась обо мне так, как заботится, я бы с радостью ушла и позволила ей жить счастливой жизнью, но... я не могу, Аня. Я не могу придумать ни одного варианта, благодаря которому я могла бы избавить ее от своих родителей и не разбить ей сердце.
— Так и не надо.
— Что?
— Не разбивай ей сердце, Лекса, потому что если разобьешь, то наверняка разобьешь и свое собственное. Ты сломаешься, если хотя бы попытаешься, — строго говорит Аня. — Даже думать об этом не смей. Ты ведешь себя как идиотка, но я очень рада, что ты не пила... или пила?
Лекса качает головой.
— Я хотела, но потом подумала о Кларк, и я просто не смогла...
— Хорошо. Это хорошо. И еще... как ты вообще можешь
думать, что Кларк могла бы прожить счастливую жизнь без тебя? Ты хоть... нет, неважно. Я
знаю, что ты знаешь, что это неправда.
Лекса ничего не говорит.
— А теперь ты пойдешь со мной и вернешься домой к Кларк. И ты будешь с ней честна. Мне плевать, заплачет она или нет, будет ли ей больно или нет, ты просто не можешь скрывать от нее такое. Скажи ей, чего ты боишься, — говорит Аня Лексе. — Я люблю тебя, но ты ведешь себя как идиотка, и я это понимаю... я понимаю, почему ты так мыслишь, но и тебе нужно понять, что твой разум затуманен болью, обидой и, наверное, злостью, так что тебе нужно вернуться домой к Кларк, чтобы все ей объяснить.
— Я не пошла домой, потому что мне нужно было проветрить голову, но мысли только запутались еще сильнее... я не могу вернуться, пока не буду знать, что сказать.
— Ты поймешь, что сказать.
— Я солгала ей, Аня. Я утаила от нее информацию, хотя обещала, что никогда так не поступлю, я...
— Ты совершила ошибку. Возможно, большую, но поверь мне, с Кларк все будет нормально. Она хочет, чтобы ты вернулась домой. Ты не отвечала на ее звонки, на ее сообщения... она безумно волнуется. С тех пор, как мы уехали, она без остановки названивает Рэйвен, так что...
В глазах шатенки вспыхивает паника, и она вскакивает на ноги так быстро, что комната начинает кружиться. Ноги немеют от того, что она застыла в одном положении на всю ночь, и она бы точно упала, если бы ее не подхватила Аня.
— Не так быстро, я пообещала ей, что верну тебя домой в целости и сохранности, — бормочет Аня. — А теперь пойдем. Пора возвращаться домой.
Лекса кивает.
— Да. Пожалуйста.
***
Увидев, как две женщины выходят из мотеля, Рэйвен вздыхает с облегчением. Ей кажется, будто она вот-вот потеряет сознание от того количества напряжения, только что покинувшего ее тело. Она берет свой телефон в руки и быстро отправляет сообщение Кларк, которое гласит только:
Лекса в порядке. Мы едем домой.
Затем она убирает телефон в карман и подходит к двум женщинам, направляющимся к машине. Аня с ее помощью усаживает Лексу на заднее сиденье и садится рядом с ней. Как только двери закрываются, Рэйвен заводит машину, торопясь домой к Кларк.
Она получает лишь краткое изложение произошедшего, но даже эта краткость не мешает ей прийти в ярость. Если бы Аня не была так поглощена Лексой, рыдающей у нее на плече, то заметила бы, что Рэйвен практически дрожит от явной силы своего гнева, сжимая руль с такой свирепостью, что удивительно, как он вообще остается на месте.
Рэйвен кипит от злости. Все это время она терпела родителей Лексы, зная, что она ничего не может с ними поделать, но ей становится тошно от одной только мысли о том, что тот сопливый лысый мужик подошел близко к Лексе. Она проклинает себя за то, что не напала на него, когда у нее была такая возможность, и больше всего на свете хочет отвесить ему пару смачных ударов в лицо. Но она знает, что не может этого сделать. Она знает, что Кларк злится точно так же, если не больше, и хорошо осведомлена о гневе Ани. Тогда она понимает, что это никак не остановить.
Родители Лексы не остановятся. Они всегда находили способы добраться до Кларк и Лексы, и, хотя они никак не касались непосредственно Рэйвен, все же и она пострадала от их рук. Она страдает, потому что ненавидит видеть такую обеспокоенную Кларк, ненавидит видеть такую сломленную Лексу. Она испытывает боль каждый раз, когда замечает, как Кларк беспокойно отводит взгляд, пытаясь скрыть свое волнение. Родители Лексы отбрасывают уж слишком большую тень.
Рэйвен понимает и принимает тот факт, что они не отступят по собственной воле.
Идея, которая до сих пор была только идеей в ее голове, во время их поездки из мотеля домой превращается в полноценный план. Она никому о нем не рассказывает. Она сделает это в одиночку, она сделает это ради Кларк и Лексы, а тем самым и ради Ани.
Она уничтожит их. У Кларк и Лексы юридически связаны руки, а вот у нее — нет.
Нет, у нее есть идея.
Больше, чем просто идея.
У нее есть план.
***
Прошло уже четыре часа с тех пор, как ушла Аня. Все это время Кларк просидела дома, не сводя глаз с двери, не в силах сдвинуться с места. Она плакала, злилась, но и беспокоилась до тех пор, пока не получила то единственное сообщение от Рэйвен.
Лекса в порядке. Мы едем домой.
Рыбка не понимает, как подобраться к плачущей и обеспокоенной Кларк. Он чувствует напряжение в воздухе, и, когда она начинает плакать во второй раз, принимается тявкать до тех пор, пока она не берет его на колени, где он тут же предпринимает попытки слизать ее слезы. Кларк смеется сквозь слезы, пытаясь оттолкнуть маленького щенка от своего лица, и на этот краткий миг у нее даже получается вздохнуть полной грудью. Но потом беспокойство снова овладевает ее телом, и она прижимает щенка к себе и снова плачет.
Лекса не могла вот так просто исчезнуть. Кларк злится на нее за то, что она исчезла, ничего не сказав, хочет накричать на нее за то, что она так переживает по ее вине, но больше всего она хочет, чтобы Лекса вернулась домой. Ей даже плевать, почему она вообще исчезла.
Она просто хочет, чтобы Лекса вернулась домой.
И поэтому, когда она слышит звон лифта в коридоре, она подскакивает к двери, и в тот момент, когда дверь открывается, а за ней появляется Лекса, Кларк набрасывается на нее. Она обвивает руками ее шею и просто прижимает к себе, да так крепко, что Лексе становится трудно дышать — но она не вырывается из хватки, даже наслаждаясь ею, и проливает еще несколько слез в светлые волосы.
Кларк смотрит на Аню через плечо Лексы и улыбается.
— Спасибо.
Аня кивает и улыбается ей в ответ.
— В любое время.
А затем Аня толкает Лексу в спину, и та, вместе с Кларк, спотыкаясь, делает несколько шагов в квартиру, после чего Аня закрывает за ними дверь. Кларк продолжает стискивать Лексу, но Лекса никак это не комментирует, понимая, что ей нужен этот контакт, как и ей самой.
— Прости, — шепчет она. — Прости меня. Не стоило мне уходить так надолго.
Кларк скулит и крепче сжимает ее в своих руках; ее ноги слегка подкашиваются, когда на нее, наконец, обрушивается усталость. Она так переживала, что ничего не ела и не могла уснуть, а стресс высосал из нее всю энергию, до последней капли. Лекса обнимает ее еще крепче в ответ, поддерживая — как и всегда.
— Никогда больше так не делай, — шепчет Кларк. — Никогда. Обещай.
— Обещаю.
Лексе удается подвести их к дивану, где она садится, чтобы позволить блондинке забраться к себе на колени, все еще обнимая ее за шею и утыкаясь лицом ей в плечо. Кларк слегка дрожит, как и Лекса, и, услышав первый всхлип, Лекса тоже не выдерживает — она и не думала, что способна так долго сдерживать слезы, но, почувствовав и услышав слезы своей жены, она тоже начинает плакать.
Наряду с всхлипами с ее губ слетает целая масса извинений, прямо в волосы Кларк. Они обе рыдают, цепляясь друг за друга так, как будто каждая из них боится, что другая исчезнет, если отпустить.
Рыбка сидит у их ног и наблюдает за ними. Он не понимает, почему они так расстроены, когда всего неделю назад он видел, как они смеялись, сидя в той же позе. Он видел, как Кларк забралась на колени Лексы с улыбкой на губах, но теперь та же поза свидетельствует об абсолютном опустошении — они хныкают, всхлипывают и издают звуки, которые определенно не нравятся Рыбке, но он не знает, что делать, и поэтому просто садится рядом с ногой Лексы и наблюдает за ними, время от времени тихонько скуля.
Он не понимает, в чем дело, и, откровенно говоря, не понимают этого и Кларк и Лексой. Лекса хочет перестать плакать, чтобы как следует извиниться перед Кларк, чтобы рассказать ей, почему она ушла, чтобы объяснить ей, что произошло и почему ей так больно, но она не может — она не до конца понимает, почему, но слезы блондинки потрясают ее больше всего на свете, так что и сама она не может успокоиться.
Кларк просто ошеломлена. Лекса дома. Лекса в порядке, она в порядке, хотя в данный момент плачет и так крепко ее обнимает, что Кларк едва ли может дышать, но она в порядке. На нее не напали, она не ушла из семьи, она не сбежала — на короткий миг Кларк правда поверила, что сделала что-то не так, и Лекса решила уйти, несмотря на то, что и понимала, что мысль сама по себе нелепа. Но она не могла избавиться от нее до тех пор, пока не увидела Лексу, пока не почувствовала руки и дыхание Лексы, с губ которой так быстро слетают извинения, что Кларк едва успевает их уловить.
Извинения не имеют значения. Главное, что она дома.
— Я рада, что ты в порядке, — наконец умудряется прошептать Кларк. — Боже, я так рада, что ты здесь.
Лекса вздыхает и прижимается лбом ко лбу Кларк, а затем поднимает руки, чтобы нежно обхватить ее лицо, как будто боится, что иначе Кларк сломается.
— Мне очень, очень жаль.
— Но что случилось?
Лекса вздыхает.
— Боже, это долгая история.
— Расскажи мне. Пожалуйста.
