Bakemonogatari

      Хикаку вышел прогуляться глубокой ночью. Минуя дом отца, что в двадцати метрах от его, свернул в переулок, а оттуда на главную улицу. Темно, тихо, ни души. Лишь изредка слышатся звуки цукубая и шелест листвы. Селение за последние три месяца изменилось. Не то, чтобы кардинально, но растеряло былую суету. В воздухе не веет напряжением, не пахнет кровью, и патрули заметно поредели. Не гремят доспехами и не снуют туда-сюда каждые три часа.       — Хикаку! — знакомый голос выдернул из раздумий.       Хикаку обернулся. Изуна в белом косодэ сидит на энгаве в компании старшего брата. Он и не заметил, как вышел к их дому.       — Давненько ты к нам не заходил, — радостно пролепетал Изуна, улыбаясь. — Проходи, — похлопал он ладонью по деревянному настилу, — гостем будешь.       Хикаку поклонился, посмотрел на Мадару и, получив одобрение кивком, прошёл во двор. До энгавы шагов десять, не больше, но отведённого времени хватило, чтобы несколько раз прокрутить в голове недавние события, после которых он не смел приближаться к одо, о — переступать порог и заикаться не стоит. Чувство вины ли, быть может, косые взгляды соклановцев, как знать. Хикаку мог выбить дерьмо из каждого, кто осмеливался скалиться в его сторону или кидать едкие фразы в спину, один раз чуть было не размазал морду наглого некогда подчинённого о дерево, но Тока остановила порыв, сказав, что драка не решит ровным счётом ничего, только бросит тень на безупречную репутацию. На громкое заявление женщины Хикаку рассмеялся. Репутация? Нет её, обменял на жизнь почти брата.       — Плохо выглядишь, — словно замечание из уст старшего по званию и положению.       Хикаку молча сел на энгаву. Изуна потянулся к токкури, что на сова-зене слева от брата, но тут же сгорбился, зажимая паскудную рану, которая едва не лишила его жизни. Стон боли прозвучал приглушённо. Мадара с Хикаку вскинулись, но остановились, когда Изуна выпрямился и через силу улыбнулся.       — Нормально, заживёт, совсем скоро буду гонять бездельников по полигону и на миссии отлучаться.       Короткое предложение далось ему с трудом. После каждого слова шумная передышка. Хикаку перевёл взгляд на Мадару. Тот покачал головой. Как он и предполагал, Изуна несовместим с поприщем шиноби, больше нет. Да, шаринган всё ещё при нём, но толку, если система циркуляции полетела к чертям. Хаширама волосы на себе рвёт (говорят, что и на шевелюру младшего брата частенько покушается), чтобы найти способ восстановить повреждённые каналы, наседает на Тобираму — тщетно, даже обращался за помощью к Узумаки и Хьюга, но ничего нового или хотя бы сколько-нибудь полезного не узнал. Рана Изуны затягивается медленно, словно что-то препятствует заживлению. Не раз открывалась, сочилась гноем. По словам Хаширамы виной тому не развороченная система циркуляции, а генетика, вот только, внятно ответить на казалось бы простой вопрос: что с ней не так, не может, поскольку не знает. Не разобрался, и идей нет, ни одной.       — Хикаку, почему не навещал меня? — несколько обиженно протянул Изуна, осторожно разливая саке.       И снова взгляд на Мадару. Пришёл в себя, по крайней мере, в глазах непоколебимая решимость. После ранения Изуны глава Учих выглядел жалко. Метался из угла в угол, не зная, чем помочь, как выпустить скопившуюся под рёбрами боль и обуздать страх. Хикаку не выдержал, позволил себе много лишнего — врезал так, что разбил ему губу и, чертыхнувшись, в спешке покинул селение. Без экипировки с деактивированным шаринганом он ступил на территорию Сенджу и намеренно дал схватить себя, чтобы иметь возможность лично встретиться с Хаширамой. Гарантий не было, что не убьют и доложат о камикадзе верхушке, и на прикрытие рассчитывать не приходилось — никто не знал, куда он рванул сломя голову под покровом ночи без официального разрешения, но несмотря на практически стопроцентный провал, рискнул, и нисколько не жалеет.       Глава Сенджу никак не отреагировал на требования соклановцев — четвертовать красноглазого выблядка, выставил крикунов с пеной у рта за двери пыточной, даже брата умудрился выпроводить мощным выбросом чакры, едва не разрушив постройку из мокутона. Когда остались наедине, он задал всего один вопрос: как Изуна, на что получил надломленное — умирает. Отделали Хикаку со всей ответственностью, на зависть самым злопамятным Учихам. Столько ненависти не вместить в человеческое сердце — не выдержит, разорвётся. Хаширама сорвался с места, игнорируя предостережения брата, прихватив его — пленника с собой. На максимальной скорости ушли от преследователей и, удостоверившись, что отряды Тобирамы угодили в древесные ловушки, на всех парах помчались в селение. Хикаку осознавал, что, возможно, совершает ошибку, что необдуманно глупый поступок может стоить им жизни, но снова рискнул. Объявят предателем, казнят — так тому и быть, сам дурак, что пошёл на поводу у эмоций.       Учихи встретили во все оружия, намереваясь убить врага, а с ним и позор клана. Хикаку и не думал отступать, яростно блокировал атаки соклановцев. На пару с Хаширамой прорубали путь к дому главы, обезвреживая противников, пока Мадара не остановил бой Огромным Огненным Шаром. Шаринган его пригвоздил Хикаку к земле буквально, секундой позже встретился с Хаширамой. Он никогда не забудет фразу Сенджу: позволь помочь Изуне, после можешь убить, я не буду сопротивляться.       Несколько часов Хикаку провёл в темнице, где обычно содержали и пытали пленных. Пытался разобраться, что им двигало: нарушил все правила, подверг опасности селение, но так и не смог понять собственных действий.       Его выпустили затемно и провели к дому Мадары. Лечение Изуны продлилось до рассвета. Краем уха Хикаку слышал: без сознания, когда очнётся неизвестно, нужно время, чакра не помощник, всё обойдётся и решительное — я не дам ему умереть, даже, если это будет стоить мне жизни.       Хашираму Мадара не убил, отпустил со словами: пока Изуна не поправится, подготовка к перемирию на тебе. Тот широко улыбнулся, кивнул и растворился в порывах ветра. Хикаку же, сидя на коленях в трёх шагах от энгавы, готовился к оглашению приговора, но вместо даты и способа казни услышал короткое: спасибо. Сложно описать те чувства, что он испытал, когда увидел, как груз с плеч Мадары рухнул на пыльную землю. Облегчение, радость, надежда, благодарность и уверенность в завтрашнем дне.       Соглашение о перемирии подписали в торжественной обстановке, новое селение строилось, но перебираться Мадара не спешил. Состояние Изуны оставляло желать лучшего. Для постоянного наблюдения и ухода за больным то ли в знак мира, то ли потому, что и правда, волновался, Хаширама привёл Току в селение Учих и наказал докладывать о малейших изменениях, сам же наведывался раз в неделю. А за Токой должен был приглядывать Хикаку. Тогда задание Мадары казалось глупым и больше походило на подачку. Мол, разжалован, почти предатель, а таким нормальных миссий не положено. Хикаку действительно так думал, упустив тот факт, что перемирие, красочно изложенное на клочке бумаги, многим поперёк горла. Как итог, Току отравили, причём, в доме главы клана в непосредственной близости от раненного Изуны. Старейшины постарались на славу, подмешали яд не в еду или чай, а пропитали им её одежду и постель. Поплатились мгновенно (Мадара в считанные секунды выявил инициаторов и соучастников) — голова с плеч, и брошенные на съедение хищникам тела глубоко в лесу. Чудом, но удалось и Току спасти, и конфликта с Сенджу избежать. Изуна, слава Ками, не пострадал. С той секунды она поселилась у Хикаку. Двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю под пристальным присмотром его шарингана.       — Дела были, не мог выкроить…       — А врать ты так и не научился, — досадливо выдохнул Изуна. — Я знаю, что тебя разжаловали, заклеймили предателем, но, Хикаку, я обязан тебе жизнью.       Хикаку удивился. Не к такой реакции он готовился.       — Не скажу, что пребывал в восторге. Когда нии-сан рассказал детали, даже хотел самолично казнить тебя — быть в долгу у Сенджу, но, знаешь, я рад, что выжил.       Хикаку стиснул зубы, пальцы сдавили наполненное до краёв отёко. Изуна не был бы столь благосклонным, если бы знал, что больше не сможет пользоваться чакрой.       — И да, я знаю.       Хикаку с Мадарой посмотрели на Изуну удивлённо, нет, скорее ошарашенно. Знает и так спокоен?       — Когда? — спросил Мадара так, будто саке обожгло ему горло.       — Почти сразу.       Изуна опустошил отёко.       — Не смог активировать шаринган. Пытался около недели, вскоре понял, что чакры в теле нет.       Изуна улыбнулся. В глазах ни сожаления, ни боли — решимость вдребезги разнести горы, но вернуться в строй. Мадара вздохнул с облегчением. Не сложно догадаться, как он переживал за младшего брата.       — А вам можно? — поинтересовался Хикаку, кивая на токкури в руках Изуны.       Не то, чтобы он намеренно сменил тему разговора, просто Изуна ещё не восстановился.       — Только Токе не говори, — мгновенно спохватился он, опасливо озираясь по сторонам.       Он не исправим.       — Она спит, — успокоил его Хикаку, пряча улыбку за отёко.       Изуна может повлиять на Мадару, добиться от старшего брата, да от кого угодно, всё, чего душа пожелает, но с Токой такой номер не проходит. Хикаку слышал, что Хаширама посадил его на строжайшую диету и велел Токе контролировать всё, что попадает в желудок больного. Такой шум поднялся, когда выяснилось (его вырвало, едва полакомился вкусной, но вредной едой, после залихорадило, скрутило и на месяц уложило в постель), что Изуну подкармливают сладким, солёным, острым и жирным. Влетело не только милашке-Изуне, но и Мадаре. Тока изъяла все продукты, запретила кухарке стряпать и, кинув гневное: пошли вон, узнаю, уволоку его к главе Сенджу, принялась готовить полезную, но пресную похлёбку. С того дня Изуна ведёт себя прилично, во всяком случае, старается. Понимает, что ей не в радость отсиживаться в селении Учих, да и каждая его выходка пагубно отражается на самочувствии и замедляет выздоровление. Делает всё, что от него требуется. Отвары вонючие глотает, не перенапрягается, соблюдает режим.       — Кстати, тут слухами земля полнится… о тебе и Токе.       — Изуна…       Рука предательски дрогнула. Хикаку вернул тару с саке на сова-зен. Этого и следовало ожидать. Три месяца прошло с тех пор, как Тока обосновалась у него. Само собой сблизились. Взгляд скользнул по Изуне, остановился на Мадаре. Ни тени упрёка. Понимают, принимают, поддерживают, даже больше — рады.       — Хе-е-е, нии-сан, я ослеп или Хикаку в смятении?       — В смятении и боится, — сухо, грубо, будто гунбаем по загривку.       — А чего бояться-то? Скрутил и к алтарю, тем более, что скоро даже такой простофиля как Хаширама поймёт, что Тока уже Учиха.       Хикаку непонимающе посмотрел на Изуну, затем на Мадару.       — Я же говорил, нии-сан, он не знает.       — Ты серьёзно?       Мадара ладонью стукнул себя по лбу.       — Вы о чём?       — А Хикаку, оказывается, тот ещё Хаширама, — хихикнул Изуна, подливая саке брату.       — Превзошёл. У Хаширамы нет шарингана, и увидеть огонёк чакры в чреве не способен.       — Зато может отсканировать сен-чакрой.       — Согласен на ничью.       — Угу, ты продул мне, нии-сан.       — И чего же ты хочешь?       — Потом скажу.       Пока братья разговаривали, Хикаку усиленно разминал мозги, пытаясь сообразить о чём шла речь несколько минут назад.       — Тока беременна, олух. Удивляюсь, как ты вообще додумался ударить меня, удрать к Сенджу, привести врага в селение и вступить в бой со своими.       От слов Мадары Хикаку замер. То есть как это беременна? Он смотрит на Току шаринганом каждый день и ничего не… И тут всплыл эпизод за обеденным столом, когда ей стало плохо от запаха чая, а днём раньше, удивление от раздвоившегося очага чакры.       — Я попал, — всё, что смог выдавить из себя Хикаку.       — Точно в цель, — добавил Изуна, улыбаясь во все тридцать два зуба.       — Мне…       — Иди, только не натвори глупостей. Ваш союз важен для перемирия, — предупредил Мадара так, как подобает главе клана.       Хикаку кивнул и, поклонившись, направился к выходу. Дома его ждут Тока и ещё не рождённый малыш.       — Интересно, его отец* не повесится, узнав, что выбор Хикаку пал на Сенджу?       Мадара фыркнул. Хоть он и был названным братом отца — Таджимы, особо тёплых чувств к нему никогда не испытывал. Повесится, кунай в одно место, разве что, поблагодарит за такого сына, как Хикаку.