Bakemonogatari

      Хикаку наблюдал. С первых дней до основания Конохи. Долго, пристально, так будто и правда — тронулся рассудком. Ворон и Птенец, хотя скорее — Блоха и Воробушек. Так он видел эту парочку. Для Учих Ворон-Блоха слаб, Воробушка не защитит. Не ровня Токе, не ровня ему — Хикаку. Однажды жизнь Блохи оборвётся, и Итама останется один, лицом к лицу с паскудой — одиночеством. Не вынесет, ибо чужой для Сенджу, чужой для Учих.       Мир миром, но кто сказал, что продлится долго? Как итог, на горизонте — война. Киригакуре пересекли границу страны Огня пару часов назад. Объединённые отряды ведут ожесточённые бои. И в самой гуще — Блоха — пал смертью храбрых. А ведь Хикаку знал, мог предотвратить — и бровью не повёл. Если бы не война, убрал бы с пути собственноручно.       Хикаку идёт к дому Блохи, чтобы сообщить дурные вести. Итама встречает на энгаве. В глазах удивление вперемешку с тревогой. Хикаку сдержанно здоровается, выдерживает паузу, после говорит короткое:       — Погиб.       Воробушек, кажется, не понимает. Хлопает глазами, не веря в то, что довелось услышать. Он заикаясь, оседает на пол. Хикаку знал — слёз не миновать, потому и вызвался сыграть роль того, кто станет опорой.       Когда Хикаку садится на корточки и касается хрупкого плеча, Воробушек горбится, сдерживая дрожь и слёзы.       — Если дорог — плачь.       И Итама плачет — навзрыд. На груди того, кто косвенно повинен в его горе. Он поможет. Поможет ему забыть недостойного и слабого. Хикаку будет жилеткой столько, сколько потребуется. Будет оберегать, поддерживать, и мало-помалу вытравит из головы Воробушка всё лишнее.       Итама отказывается покидать дом Блохи. Хикаку не лезет, продолжает наблюдать. Вливается медленно, методично. Воробушек привыкнет, откроется, не сразу, потому что повреждён, потому что рождён шиноби, пусть и оставил стезю, в которой не силён, но впитанное с молоком матери не выжечь катоном, не смыть суйтоном. Доверие не строится — его заслуживают.       Время идёт, война стремительно набирает обороты. Хикаку отправляют в самое пекло сражений. Перед отбытием он навещает Воробушка, говорит спокойно, стараясь не пугать понапрасну. Хикаку не ждёт ни отклика, ни реакции, пришёл просто потому, что хотел увидеть, быть может — напоследок, и тем неожиданнее звучат жалобные всхлипы. Воробушек сжимает горячую чашку так, что хрупкие стенки не выдерживают — лопаются, и вода, что секунды три назад томилась на огне, обжигает кожу рук. Хикаку смотрит на Итаму шаринганом, и неозвученные страхи обретают голос:       Не уходи.       Тебя убьют.       А как же я?       Больше не вынесу…       — Я вернусь, — успокаивает Хикаку, губами касаясь влажного века.       — Об-бещаешь? — почти скулит Воробушек, пальцами цепляясь за привычный, почти родной балахон.       — Обещаю.       Хикаку дарит Итаме кунай, что в своё время достался ему от отца, наказывает беречь, и верить, что вернётся — живым и невредимым. Уходит, оставляя Воробушка в относительной безопасности.       Итама выполняет инструкции, верит и ждёт. Готовит дом к возвращению… знакомого? Друга? Или любимого? Не знает, старается не думать, ведь память о Вороне всё ещё теплится в сердце.       Хикаку возвращается. Израненный, без сознания, но живой. Итама не отходит от больничной койки. Игнорирует недовольные взгляды Тобирамы, нездоровый интерес Хаширамы. Глотает всхлипы, когда обтирает открытые участки кожи и меняет сорочки. Раны по всему телу, в некоторых местах плоть будто рвали зубами, затягиваются медленно. Итама каждый час приносит в палату горячий чай с мятой, в надежде, что знакомый и столь любимый аромат пробудит его ото сна. Выходит. На седьмой день Хикаку открывает глаза. Смотрит долго, вдумчиво, будто не доверяет, впервые видит. Итама едва не задыхается от пристального взгляда, незнакомого и холодного, когда слышит:       — Воробушек.       Итама набрасывается на него, совсем позабыв о том, что Хикаку серьёзно ранен, и пройдёт не один месяц, прежде чем Хаширама-нии-сан даст добро на выписку.

***

      Хикаку целует его, нежно касается спины. Двигается плавно, чтобы не причинять боли. Стоны Воробушка выбивают из равновесия. Хочется владеть не только телом, но и сердцем. Не сказать, что места для Хикаку нет — есть, и довольно много, однако делиться Учихи не привыкли.       — Итама, посмотри на меня.       Продлить сладостные моменты с помощью шарингана, то, к чему приучает его Хикаку.       — Н-не надо, — почти задыхаясь, шепчет Воробушек.       Боится, ведь зависимость — тварь, приручает быстро. И вскоре — изнывая — тянешься к очередной дозе. Хикаку превратит Воробушка в наркомана. Будет ждать того дня, когда мольба сорвётся с пухлых губ, а в сердце прочно засядет его образ.       Хикаку знает, память о Вороне размывается. Он выводит воспоминания, как растворитель краску. Отравляет, душит, дурманит рассудок. Дом Ворона — ныне — дом Хикаку. Одежда и вещи бывшего владельца с месяц пылятся в дальнем углу подсобки.       Томое разворачиваются, и гендзюцу осторожно уносит Воробушка к той грани, за которой лишь наслаждение и беспамятство…