Иди — убейся!
Вот, что сказал бы Какаши, будь он всего лишь наблюдателем. Но вот незадача — он — самый, что ни на есть участник беспредела, который обнаружился несколькими часами ранее великими и всемогущими додзюцу — шаринганом и риннеганом. Саске постарался на славу. И если начистоту, лучше бы он провалился где-нибудь сквозь землю, ну, или заплутал, к примеру, по жизни, может, нашёл бы, кому ещё отомстить за участь Учих и любимого брата, коего грохнул собственными руками.
— Кошма-а-ар…
Какаши отшвырнул потрёпанный временем свиток за спину, страдальчески простонав, лбом стукнулся о массивную столешницу. Час от часу не легче. С тех пор, как Пятая нацепила на него грёбанное недо-хаори с треуголкой наперевес, желание покончить жизнь самоубийством просто зашкаливает. И, о ужас! — теперь он знает причину, а ещё убедился в том, насколько сильна и коварна может быть генетика! Мало ему заёбов с должностью Каге, так ещё новости о предках подъехали так не кстати. Он же ёбанный труп! Ну, не ёбанный, но — труп. Мозг, при условии, что есть, в чём минуты три, как сомневается — плавится, соображалка на нуле, а чуйка на пару с чувствительностью послали в пешее — Суну покорять. Вот жил себе, спокойно, жил, никого не трогал, ну, разве что — изредка, да и то — по большим праздникам, о древе семейном и мечтать не смел, а тут на тебе — бери и хавай, только смотри, не подавись! И ведь подавился же!
Какаши благополучно проигнорировал скрип насквозь проржавевших петель.
— Вы в порядке, семпай, плохо выглядите.
— Там, — неопределённо махнул рукой Какаши, не поднимая головы.
Он слишком вымотался, чтобы думать. Трое суток без сна и нормального питания. Он с трудом удерживает сознание, что там говорить о мыслительном процессе на тему давно минувших лет.
Ямато мышью юркнул к окну, подобрав свиток, вернулся на то место, где и положено стоять подчинённому рангом ниже Каге.
— Это…
Всё, что Какаши услышал. Впрочем, чего удивляться-то, он и сам в ахуе.
— Обито ухохотался бы, узнай, что всеми известный сын Белого Клыка никакой ни Хатаке.
Ямато выдержал паузу, и Какаши думается, что кохай просто подбирает слова, хотя чего отпираться — слов нет, лишь охи, ахи и обречённые вздохи.
— Этого и следовало ожидать, вы так не считаете, семпай?
Скорее утверждение, чем вопрос. Какаши прищурился, нехотя отлип от столешницы. Очень редко ему удаётся вести себя так, как до него Пятая в присутствии Шизуне — и только, Третий на глазах у старейшин, ну, и если верить слухам — Первый, которого вообще не могли затолкать в кабинет и усадить за рабочий стол. Второй, конечно, старался, но опять же, если верить слухам, что дошли до дней настоящих — раз за разом терпел сокрушительное поражение.
— Разве?
Ямато свернул свиток, аккуратно положил на край стола.
— А разве нет? Вы единственный, кто смог пользоваться шаринганом.
— Твоя правда, — крыть нечем, и Какаши впервые чувствует себя конченным мудаком.
Он должен гордиться, должен быть благодарен судьбе, что является внуком великих людей, но чёрт возьми! Зная предысторию, представляя восход в красках — ярких, вызывающих трепет, и своими глазами видеть закат самых могущественных кланов шиноби, не чувствует ни гордости, ни облегчения, только горечь, что обволакивает и душит. Печальные судьбы влюблённых, одиночество, боль, смерть и скорбь. Сколько таких насчитывает история? Сломленных, изуродованных, жаждущих простого, столь присущего живым — исправить, вернуть, обратить время вспять?
— Учихи и Сенджу — связи сильнее не найти, семпай…
И дверь за Ямато закрылась так тихо, будто и не скрипела вовсе. Какаши подцепил свиток пальцами. Глаза разглядели едва различимый символ Учих.
Решение, что и решением не назвать, приходит спонтанно. Подталкивает — со спины — ветром, дыханием земли, листьями мокутона и пронзительным взглядом шарингана.
Дорога до кладбища тянется невыносимо долго. Какаши не знает, где похоронен дед, но знает, где покоится бабушка. В этот раз в его руках не один букет. Их три — Рин, отцу, могилу которого не навещал с тех пор, как его тело предали земле и бабушке, той, что родилась Сенджу, но вопреки здравому смыслу и негласным законам злейших врагов, стала Учихой.
Когда-то, Какаши думал, что принадлежность к кланам не играет роли, когда-то он задирал Обито, что — слабак, а бравады хватит на пятерых, и только сейчас понял, каково это — быть частью великого — могущественного — целого; сознанием коснуться прошлого, пусть мимолётно, пусть совсем чуть-чуть, но коснуться, почувствовать, вкусить то, что зовётся — семьёй, кровными узами. Гордость, да? Что ж, не спорит. Жаль только, узнал поздно. Но лучше уж поздно, чем никогда.
Интересно, кто решил изложить правду о рождении отца в свиток и спрятать в лесу, что испокон веков делили Сенджу и Учихи? Кто бы он ни был…
… спасибо.
Да, кланы исчезли, но частичка каждого, всё ещё здесь. Их кровь, их воля — в потомках, в сердцах… в символе деревни.
… а свиток Какаши оставил себе, как напоминание — кто, откуда и кем рождён.
