... она узнала о нём всё — кроме того, каков он был на самом деле. «Унесённые ветром»
Когда я впервые побывала на тренировке баскетбольной команды, Аомине мне показался совершенно другим человеком. Конечно же, в классе у меня нередко была возможность поговорить с ним, но речь дальше, чем об уроках и школе не заходила. Моё подсознание так и кричало о том, что с ним что-то не так, парню вряд ли интересно что-то помимо баскетбола, но позднее меня привлёк их спор со снайпером команды. Аомине громко рассуждал на тему судьбы и смеялся.— Мидорима-ччи просто заядлый фаталист, не любит, когда кто-то вроде Аомине-ччи что-то про судьбу говорит. Вот и спорит. Да и всё тут.
Потом я сидела и рассуждала о том, какого это оказаться в самом центре раскалённого уголька и полагаться на судьбу. Может быть, встретив Кенджи, я особенно должна радоваться, потому что впервые увидела, как человек сталкивается с неприятностями и терпит-терпит-терпит. Кенджи ждёт, когда всё ужасное пройдёт мимо в конечном итоге. Только оставит после себя ненавистный осадок. Но, как оказалось, неприятность никогда не приходит одна. Она приносит за собой кучу таких же неприятностей и с огромной силой давит, давит, давит на тебя, чтобы уничтожить поскорее. Меня мучает дикое желание ринуться в горящее здание, распахнуть эти огромные двери чёртовой школы, чтобы вытащить из задымлённого помещения других учеников. Разве в наше время люди уделяют хоть чуточку внимания героизму? Не предпочитают просто стоять на месте и так же ожидать чего-то? Но я с горечью ощущаю, что совершенно не могу сдвинуться с места, даже когда отвлекаюсь на громкую толпу позади. — Пойдём посмотрим, что там. — Чего ради? — рядом, совершенно неожиданно и раздражённо фыркает Аомине. — Тецу, а ну вернись обратно, пока я тебе по башке не настучал. Перед обширным крыльцом школы всё собирается огромная толпа: ученики разных классов, преподаватели с подлинным ужасом в глазах и волнением в движениях смотрят на то, как полыхает верхний этаж школы. Меня толкает кто-то, и я, не глядя, хватаю за плечо первого попавшегося парня, который медленно-медленно оборачивается, заставив меня растеряться мгновенне. Аомине должен быть позади, разве нет? Иссиня-тёмные волосы коротко подстрижены, пронзительно синие глаза смотрят теперь словно бы сквозь меня, и на губах появляется дерзкая улыбка, стоит мне только отступить на шаг назад. Он мог с таким же успехом сделать себе татуировку «Беда» на лбу. — Что случилось? — Думаешь, я знаю? — он недобродушно улыбается мне в ответ, отчего хочется попросту отвернуться и избежать этой компании. К счастью, это у меня получается, когда Кенджи хватает меня за руку и тащит в сторону, полностью игнорируя возгласы и весь поток толпы. Через некоторое время мы оказываемся в группе нашего класса. Здание словно бы начинает крошиться. — Ребят, отойдите назад! — звонкий голос Момои заставляет невольно вздрогнуть. — Ты Судзуки-чан не видела? — дрожащим голосом спрашивает Кенджи. Мой взгляд на долю секунды находит Аомине в толпе, но я живо поворачиваюсь к черноволосому парню. Он рукой касается макушки. — Чёрт, парни в туалете, наверное, сигарету не потушили или ещё что... И вновь желание ринуться в горящее здание начинает затмевать собой все мысли. Я отчётливо помню, с каким воодушевлением Судзу говорила о каком-то проекте. Аомине не сводит взгляда с огня, в толпе слышится голос, объявляющий о том, что некоторые ученики по-прежнему остались в здании, а у меня нет выбора — все одноклассники Судзуки, верно, на улице, и мне все равно, что, возможно, очередная встреча с одним светловолосым баскетболистом сведёт Кенджи к обмороку. Я ожидаемо нахожу Кисе в компании его же одноклассников и даже ловлю себя на мысли, что меня ужасно пугает его улыбка конкретно в этот момент. Блондин замечает меня не сразу, но я отлично вижу, как он сглатывает и тут же выпрямляется. И в этот раз даже не старается показать, какой он распрекрасный. Потому что в карих глазах заметна лишь тень немого вопроса, и, честно, мне кажется, что именно сейчас он рад меня видеть. Я это понимаю по его выдоху. Сколько же девушек радовалось, что первый красавец Тейко вот так просто посмотрит на них? А если улыбнётся? И ведь улыбнётся, каждой, без зазрения совести, потому что делает это просто так. И каждая ведь уверена, что она особенная. Я не была особенной. Кисе Рёта всё равно тоже достоен любви, ведь когда любишь, всегда видишь намного больше, чем обычная человеческая красота. У меня не получалось видеть в нём даже собственного заступника, поэтому всё развалилось, так и не устоявшись в моих мыслях. И дело даже не в том, что отношения эти провальны изначально — всё можно поменять. Просто мне бы хотелось, чтобы принимали такой, какая есть; не выпендривались потом, разве так сложно? Эта любовь — вещь совершенно ужасная, которая всё сводит к замкнутому кругу. Кенджи влюблён в Судзу, ей нравится Кисе, он по-прежнему должен нравиться всем, сияет как звезда. А я попросту отталкиваю всё и гонюсь за чем-то другим. Цепь не замыкается, к счастью, но никому от этого не легче. Каждому тут по-своему больно и неприятно, и, честно, я бы хотела перемотать обратно до самых первых моментов, чтобы перестать совершать ошибки. Как, например, это было в детстве. Тогда я не задумывалась ни о чём. Мне просто хотелось бегать, радоваться жизни, не сталкиваться с такими вот трудностями, но жизнь уже давно столкнула меня с Кисе и игнорировать это я уже вряд ли смогу. — Судзуки-чан где? Взгляд Кисе становится по-настоящему растерянным и непонятливым. — Я... понятия не имею, — он пожимает плечами, глядя мне в глаза, стараясь улыбнуться, но выходит это слишком тускло и бесцветно. Но я с горечью и отвращением признаю, что Кисе по-прежнему прекрасен. Он ведь невыносим, но так хорошо выглядит, что не получается просто не заметить его. Он ведь высокий. Метр шестьдесят девять? Семьдесят один? Ветер треплет золотистые волосы, подстриженные до карих глаз оттенка янтаря, которые когда-то пронзали меня насквозь. И даже когда они кажутся лучистыми или холодными и недостижимыми, я могу видеть тёмные, еле заметные, оттенки печали в них. Мы смотрим так друг на друга целых четыре секунды, а потом я попросту толкаю его, полностью выводя из мыслей. — Ты в своём уме? — голос у меня относительно спокойный, а Кисе напротив живо перестаёт быть растерянным. Вместо этого я замечаю, как он хмурится. — Он же твоя одноклассница и может находиться в школе. В эту секунду мы и застываем. Откуда-то доносятся слабые, очень слабые крики. И, похоже, доносятся они с первого этажа. Я вижу, как Кисе сглатывает и рукой от волнения проводит по волосам, не сводя взгляда с полыхающей верхушки главного корпуса Тейко. Я же разворачиваюсь, но он резко хватает меня за локоть, не давая и шагу ступить больше. — Стой-стой-стой, — Кисе разворачивает меня к себе, немного нервно улыбнувшись, и наклоняется, ладонями надавливая на мои плечи, словно бы я маленький ребёнок, которому надо объяснить нечто совершенно очевидное. — Не решила же ты туда бежать, ну? Подумай о том, что скоро огонь потушат. Его спокойный голос, так приятно растягивающий слова, меня успокаивает, но самую-самую малость. А я ведь всегда думала, что именно такой должна быть поддержка, именно такими должны быть отношения, именно таким идеальным должен быть Кисе Рёта. Но оказалось, что даже он, демонстрируя всем свой легкомысленный, пылкий и бесстрашный нрав, в более жуткой и серьёзной ситуации попросту хочет остаться в стороне. Поэтому я тут же вырываюсь и бегу, а он и не пытается остановить. В голове только одна мысль: не видеть, не смотреть на него. Рискнув ворваться в помещение, забитое едким дымом, мысленно называю себя дурой. — Сато-чан! Ты в своём уме?! Я вздрагиваю, оглядываюсь, даже не подозревая, что Кенджи помчался следом за мной. Дым буквально выедает глаза, заставляя слёзы течь, но не это меня волнует. — А Кисе — за тобой? Кенджи отрицательно качает головой, закрывая половину лица воротом школьной рубашки. — Нет, не стал. — Испугался... — А чёрт его знает, — я впервые вижу, как он усмехается, и выглядит это настолько нетипично для него, что я невольно забываю, что мы оба находимся в горящем здании. — Испачкаться боится. Мне же должно быть страшно — на удивление я размышляю об этом. Но совсем не страшно. Даже когда на нас жалящими укусами сыпятся пепел и угольки, когда мой кашель становится похожим на первый симптом туберкулёза. Но вдруг посреди абсолютной тьмы и дыма, я припоминаю, что мне хотелось узнать, каково это — очутиться внутри пылающего уголька. Ну, вот, теперь я знаю — сущий ужас. Так почему тогда не страшно? Мы, еле ловя последний чистый воздух, кое-как раскрываем дверь в один из классов и видим ребят. И Кенджи громко командует, стоит девчонкам только пустить слезу. — А ну заткнитесь все и следуйте за нами! Я и сама начинаю чаще моргать — Кенджи сам на себя не похож. Он оглядывается и видит, что в дверь не выйдешь — за ней-то как раз и бушует пламя. Тогда он просто распахивает окно и головой кивает в сторону заходящего солнца. Я успеваю увидеть его лицо — все в красных метинах от угольков, полосатое от пота, но Кенджи смеётся. Ему тоже не было страшно. По-моему это единственный раз, когда я вообще видела Кенджи без этого его затравленного, недоверчивого взгляда. Кажется, будто сегодня лучший день в его жизни. За окном уже полностью собралась толпа. Аомине тоже там, и я отчётливо слышу его громкий голос: — А ну вылезай оттуда, идиотка! Вы там задохнётесь! Я всё смотрю вниз, хотя едкий дым, кажется, уже полностью проник в лёгкие. Я подаю руку какой-то девчонке, которая явно младше да и уж точно слабее меня, но тут кашель так скручивает меня, что я еле удерживаюсь на ногах. Ужасно жарко, и когда мы понимаем, что остались тут вдвоём, сверху начинает что-то сыпаться. Пластиковый потолок начинает рушиться. Кенджи толкает меня к окну: — Лезь! Я выскакиваю в окно под треск перекрытий и рёв огня. Меня так шатает, что я чуть не падаю, я кашляю и хватаю ртом воздух. И тут я слышу крик Кенджи, но едва я оборачиваюсь, чтобы понять, что случилось, Аомине, выругавшись, хватает меня на руки, и но отчего-то голова начинает жутко кружиться подушки, веки тяжелеют и наваливается глухая тьма. Глубокая и душная, без сновидений.|||
Забавно, как же быстро, буквально за несколько мгновений, может поменяться всё твоё мироощущение. Как легко может порушиться такая шаткая система, как полное спокойствие. Медсестра долго ходит из стороны в сторону по коридору, взволнованно поглядывая на меня. — Как себя чувствуешь? — Прекрасно, — на каком-то выдохе вырывается у меня. Я уставшим взглядом смотрю на девушку в белом халате, ощущая настоящую тяжесть в голове. — Именно поэтому я здесь. Она негромко посмеивается и через некоторое время куда-то уходит. Я чувствую себя действительно неплохо, не считая обилия мелких царапин и лёгкого головокружения. Кенджи в больницу внесли на носилках, и я уже полчаса терпеливо ждала, когда уже мне скажут, как он там. Нахождение здесь кажется мне отвратительной вечностью. Когда я только-только очнулась, меня мучила дичайшая головная боль, мысли о которой заставляют меня вздрагивать, но стоит только зацепиться взглядом за крепкую фигуру парня, находящегося рядом, как сознание вмиг начинает возвращаться ко мне. У Аомине Дайки закрыты глаза, но когда я его толкаю, он чуть ли не рычит и обещает, что в следующий раз за такие фокусы он сам выкинет меня из окна нашего же класса. Мимо пробегают врачи, а он всё на меня ругается. Кенджи без сознания. Я тогда боялась на него глядеть, но потом с облегчением увидела, что лицо у него не обожжено. Он просто был очень бледный, очень неподвижный и какой-то нездоровый. Я чуть не расплакалась, увидев его, но сдержалась, потому что вокруг были люди. Аомине сидит всё рядом, лишь изредка отходит, чтобы поговорить по телефону. Его и не трогает, похоже, что мы с ним не особо хорошо общались всё это время. И, вот, он вновь возвращается, садится рядом и затылком прикладывается к холодной стене. — Сигаретки не найдётся? И отворачивается в сторону, стоит мне только глянуть в его синие глаза. На его лице, точно у рта, я замечаю пару царапин. — Не кури, лучше не надо. — Это ещё почему? — он поворачивается ко мне лицом и смотрит теперь точно в глаза, отчего мне становится не по себе. — Почему? — Ну-у, ты же ещё в средней школе. — Круто. В его голосе нет ничего, кроме легкого разочарования. А я и понять на могу, почему тут со мной сидит именно Аомине Дайки. Парень, которому всё до потолка. Ни Кисе, ни Шого, а именно он... — С ребятами-то всё в порядке? — Ага, всех вытащили, — он лениво кивает и чуть ниже сползает по спинке стула. — Учитель мне сказал тебя до дома сопроводить, раз уж я тебя на руках до машины нёс, так что никаких глупостей. А то опять окна полезешь бить. — Хорошо, — еле заметно улыбаюсь я, стараясь не делать резких движений. Голова кружится. — А Кисе..? — Что Кисе? — переспрашивает Аомине и краем глаза смотрит на меня. — Ушёл никакой. Признаться, всё моё время обучения в Тейко меня настораживало его странное равнодушие, которое временами пропадало полностью, делая из него ужасного парня. Аомине ведь ни с кем не говорит, никого не слушает. Почему-то вспоминается, как Куроко недавно говорил, что все ребята из клуба такие опытные и равнодушные. Вновь сталкиваюсь взглядом с Аомине, мы молчим, а в его синих глазах всё же еле заметна боль. Но мне всё кажется странным, почему вдруг Аомине Дайки просто сидит рядом и слушает меня, хотя в школе обычно даже не находит желания поздороваться. В моих мыслях так и рисуется картинка, где Аомине, по своему обыкновению, сидит на трибунах футбольного поля, на голову накинув капюшон чёрной толстовки, но никак не слушает собеседника и уж точно не помогает (спасает жизнь) — А почему ты, такой же популярный и крутой, просто не отказался от этого... дела. Ты же помогаешь обычной девчонке по идее... Мог бы и дома посидеть, поспать по крайней мере. Секунда, и мне кажется, словно я наговорила больше, чем нужно. Взгляд Аомине от моих слов не меняется совершенно, но он лишь хмыкает и вновь смотрит на свои кроссовки, чуть жмурясь. Мне даже на секунду кажется, словно я его чем-то обидела, но эта мысль испаряется сразу, стоит только ему с лёгкой улыбкой вдохнуть пропитанный медикаментами воздух. — Дело не только в этом. Ты просто слишком эмоциональная и ценности у тебя совершенно другие. Знаешь, каково это — иметь больше, чем хочется? Когда всё, что ты хочешь — это играть в баскетбол с хорошими соперниками? — спрашивает он. Голос звучит размеренно, даже немного усыпляюще. — Когда тебе больше и хотеть нечего, и тогда ты думаешь, как бы сделать так, чтоб захотеть чего-то ещё? Я как будто все время ищу, чему бы порадоваться, и не нахожу. Аомине медленно пожимает плечами и прикрывает синие глаза, так и не получив моего ответа. Мы сталкиваемся локтями, и это кажется мне странным и неприятным. Ведь он рядом, такой уверенный, взглядом мешает о чём-то думать. У Аомине синие глаза, как то небо, которое сегодня было где-то далеко. Явно не здесь, но за пылью и копотью. Я неожиданно вспоминаю недавние слова Куроко. Людям везде несладко. Теперь-то я его понимаю.