В эту минуту я встретил её глаза: в них бегали слёзы; рука её, опираясь на мою, дрожала; щёки пылали; ей было жаль меня! «Герой нашего времени»
Куроко-ччи один из немногих, кто умел читать настоящие эмоции на моём лице, и чьи эмоции я не мог понять сам. Он любил слушать меня и изредка прислушиваться к моим словам. Мне, правда, не нравилось, когда он упрекал меня в чём-то. В такие моменты казалось, что Куроко попросту столкнул меня в мутную воду, где вокруг ничего не видно — сиди и чувствуй. Правда, мне всегда были понятны эмоции и чувства других людей, тем более на баскетбольной площадке. Жаль только, что баскетбол и реальная жизнь — совершенно разные, почти не пересекающиеся миры. Легко понять, что в баскетбольном клубе у каждого излюбленная манера полного игнорирования окружающих проблем. Честно, я не особо старался хоть как-то решить сам. В дело я всегда обычно пускал пустые разговоры, улыбки, прекрасно понимая уже, что ударить могут уже меня. Только одно дело — боль физическая. С моральной всё совсем-совсем по-другому. Мне становится смешно, но одновременно с этим и противно, когда девчонки лезут с глупыми вопросами и подлинным блеском в глазах. Совсем не трудно догадаться, что многие из них просто влюблены в меня, потому что всегда-всегда поощряют мои действия. Наверное, именно поэтому из всей этой пёстрой толпы так выделялись Накаяма, Акеми и Судзуки. Хотя, может быть, выделился бы кто-то ещё, но я даже ни с кем другим не старался общаться в последнее время, меня само общение со слабым полом постепенно начинало сбивать с толку, серьёзно. Первая меня удивляла полным игнорированием моего существования (несмотря на то, что в школьных коридорах и даже в столовой в гляделки мы играть могли очень долго). Кстати, я всё ждал и ждал, когда она первая подойдёт, улыбнётся ярче, чем обычно, а не будет вот так просто изредка ловить мой взгляд на себе. В мыслях после каждых таких безрезультатных гляделок красным огнём мелькало: Мизуки, в принципе, должна подойти первой, она же девушка! А этого всё никак не происходило и безумно обижало меня, как человека, ужасно любящего внимание. Акеми тоже отличалась. Ожидаемо, лёгкой агрессией в мою сторону, а третья... Да тут дураку ясно, что она, как и большинство учениц Тейко, влюблена в меня. Судзуки всегда заикалась, краснела и отводила взгляд при нашем общении, но теперь, чем больше я сталкивался с ней, тем сильнее она казалась мне совершенно другим человеком. Никаких смущений, ничего. Мы просто изредка смотрели друг другу в глаза и мирно расходились.— Кисе-кун, знаешь, я поняла одну важную вещь. Наверное, мы выбираем так называемых популярных личностей, потому что так проще. Выбираем поверхностную красоту, которая бросается в глаза: светлые волосы, карие глаза. А вот то, что другой может быть смелее, сильнее, умнее, увидеть непросто. Нужно захотеть это увидеть. А в тебе, Кисе-кун, ничего, кроме внешности и нет...
Я смотрел на девушку, которая полностью признала свои чувства, но жутко противилась им; девушку, которая с недавних пор противилась и самой себе. Только проблема была в том, что хотя слова она выбрала решительные, её голос им совершенно не соответствовал. Но мне надо было провалиться сквозь землю, а не ликовать. С такими поступками улыбаться уже давно пора прекратить.|||
На днях мы со старшей сестрой смотрели один старый криминальный фильм. Главный герой носил фетровую шляпу, шикарные костюмы и, конечно же, пистолет, при любой возможности вышибая жизнь из самых опасных людей города. Признаться, сцены избиений я всегда по возможности старался пропускать, меня мутило лишь от вида крови, а сестра поминутно посмеивалась, стоило мне только отвернуться от яркого экрана и перевести взгляд на окно, за которым уже начинало смеркаться. Кровь на собственных руках имела подобный эффект. Только, помимо этого, мне до ужаса было жаль собственную одежду, но не того паренька, который, вот, совсем недавно бросился в огонь, чтобы спасти остальных. После пожара я ни с кем из баскетбольного клуба не пересекался. У меня в голове даже не было желания опустить кого-то прилюдно при любой возможности. На самом деле, я не позволял себе переходить грань между непосредственным издевательством и откровенной жестокостью. Только, вот, когда вокруг тебя всем-всем плохо и больно, а ты стоишь и наблюдаешь за этим, желание делать что-либо попросту отпадает. Ведь мне-то хорошо, я могу дышать. Я хочу улыбаться. Когда я из машины замечаю Акеми у кованых ворот школы, внутри появляется какое-то неприятное ощущение, глухо напоминающее о том, что с такими людьми лучше вообще не связываться. Только рано или поздно я должен был сам подойти к ней, поговорить нормально, ведь в наших отношениях не было ничего, что должно быть у нормальной пары. Я редко отвечаю на сообщения, звонки (так уж выходит), а девушки из-за этого убиваются. Если подумать, Акеми не требовала от меня ничего подобного, хотя мне всегда казалось, что она просто липнет ко мне. И теперь я понимаю, что такая нездоровая зацикленность на себе сродни полному идиотизму. Если вспомнить, у меня вообще никогда не было хороших, здоровых отношений, где был бы счастлив я и сама девушка. Да меня, чёрт возьми, уже сразу начинают выводить из себя сообщения в духе «Как день прошёл?», потому что я уже подсознательно думаю о том, что за таким простым текстом скрывается это глупое чувство собственности. Но на деле оказывается, что самодостаточные люди тоже бывают. Они лишь где-то там, за толпой громких девчонок, что постоянно окружают меня, но определённо есть. Когда я это осознаю в полной мере, могу лишь сжать ладонь в кулак. Направляясь к женской компании, я пытаюсь поймать взгляд Акеми, но всё тщетно. Одна девушка толкает другую, их внимание теперь полностью приковывается ко мне, а я лишь рукой провожу по волосам. Мой взгляд постепенно падает на саму Акеми, которая просто кивает мне. — Хочу поговорить. Она скептично смотрит мне в глаза, её левая бровь чуть изгибается в немом удивлении, и это заставляет меня немного улыбнуться и даже от неловкости засунуть руки в карманы чёрных брюк. — Отойдём? — добавляю я, совершенно не пытаясь показаться милым или уж тем более заделаться каким-то благодетелем в глазах всех этих девчонок. Только когда Акеми кивает мне, одна из них очень осторожно касается моего плеча, заставляя обернуться сразу. — Кисе-кун, — я мысленно подавляю желание закатить глаза. Девушка напротив кажется мне симпатичной, но сейчас мне просто не до неё, — а подвезёшь хоть разочек до дома? — Так я моделью работаю — не таксистом, — отвечаю я, даже не чувствуя того самого укола нежности от созерцания грустного милого личика. Интересно, когда мне надоест вот так обижать их? Акеми спиной облокачивается о бетонные колонны школьного забора и скрещивает руки на груди, когда я присаживаюсь на капот автомобиля. — Ты получил права? — он неожиданно первая нарушает тишину. — Нет, — я качаю головой, — но от природы получил красивую улыбку. Кроме того, машина сестры, поэтому я не один буду виноват. Акеми вслушивается в звуки музыки, что играет в салоне и скептически смотрит на меня. — И где же твои дружки-аристократы? — от её насмешливого тона мне хочется лишь покачать головой. Кажется, такое должно жалить, но я ничего не чувствую, предпочитая оставить вопрос без ответа. — Я всё чаще замечаю тебя в компании Судзуки-чан, — произношу я, ощущая дуновение прохладного осеннего ветра. — Почему? — Она мне нравится, — отвечает девушка, ловя на себе мой взгляд, и тут же пожимает плечами. — Понятия не имею, что она нашла в тебе. Её фраза, однако, заставляет задуматься ненадолго. Я нравлюсь Судзуки оттого, что она совершенно не знает меня. Девушки, если честно, вообще сами по себе очень странные. Я же совсем недавно окунул её хорошего друга в фонтан, я посмеялся над ней, а она продолжает восхищаться мною, свято веря в хорошие качества. Нет-нет, они, конечно же, есть. Их даже много. Просто Судзуки не была их свидетельницей. — Первая подруга за столько времени обучения в Тейко? — У неё искренние глаза, — голос Акеми практически тонет в вое несильного ветра. — Знаешь, как сейчас мало таких девушек? Конечно. Любая другая на месте Судзуки уже бы бросилась на меня с оскорблениями, а она терпит. Девушка так стойко держится в моём присутствии, что её становится иногда жаль. — Она меня теперь избегает, — я поворачиваюсь в сторону, замечая, как с территории Тейко постепенно начинают уходить ученики. — И ты даже не пытался извиниться, — задумчиво произносит Акеми, указательный палец прижимая к подбородку. — Проблема в том, что ты так и не научился понимать девушек, Кисе. — Да понимаю я девушек, — я чисто инстинктивно хмурюсь, и, кажется, со стороны похожу на обиженного ребёнка, у которого только что отобрали любимую игрушку. — После каждой нашей ссоры ты всегда находил меня первым. Я мгновенно теряюсь, не зная, как реагировать на эти слова. Я первым шёл на контакт, потому что понимал, что это обязанность любого парня, потому что... потому что я не был уверен в том, что она меня не забудет? А что Судзуки? Я всего лишь испортил ей жизнь в этой школе, прекрасно понимая, что мне с ней вместе не быть. Её слова заставили меня задуматься, но на большее я не был способен, тем более уж на какие-то благородные порывы. Да и внешне она немножечко не мой типаж, хотя её милые щёчки и голубые глаза оставляет очень приятное впечатление. Мне всегда хочется ей улыбнуться, даже если улыбаюсь я всем. — Не привык ты, что влюблённая в тебя девушка, говорит правду. — Да какая там правда? — я рукой провожу по волосам, стараясь зачесать чёлку обратно, но из-за ветра она вечно спадает на лоб, мешая полностью сосредоточиться на диалоге. — Многие говорили тебе правду, которую ты и так везде слышал, — мы сталкиваемся взглядами, и отчего-то мне хочется закрыть глаза, но не отвернуться, нет. — Тебе никогда не указывали на недостатки, при этом продолжая любить. Ты просто не понимаешь всей значимости этих слов и эмоций. Ты даже не знаешь, чего она ждёт подсознательно. — Акеми, но... — Она пытается увидеть в тебе хоть что-то хорошее, возможно, видит. Не виснет на тебе, как твои эти фанатки и подружки. После твоих отвратительных поступков даже не отвернулась. Она не обращает внимание на статус модели, деньги, улыбку. Она верит, что ты... Как бы смешно и абсурдно это не звучало, но она верит в то, что ты хороший человек. Что ж, вынужден признать: её слова меня и правда оскорбляют. Не хочу сказать, что меня беспокоит судьба такой невзрачной девушки, как Судзуки, но Акеми говорит чуть ли не прямым текстом, что я кретин. В прочем, это её утешение. — А ты в это веришь? — Нет. Никогда бы не подумал, что она способна на подобного рода поступки. Да, я и правда совершенно не понимаю девушек. Конечно, вижу настоящие эмоции, но не могу читать мысли. Мне-то всегда казалось, что каждой достаточно получить мою улыбку, но, похоже, это глупое заблуждение. Девушки все разные, их нельзя ровнять друг с другом. К ним нельзя относиться одинаково. Так, словно очаровательная улыбка, лёгкий флирт, поцелуй и подмигивание решат все проблемы. — Чёрт, и правда, — вырывается у меня на выдохе. — Я привык к тому, что они на всё готовы лишь бы быть со мной. У большинства-то и гордости никакой нет. Вечно виснут и виснут на мне, а я и рад этому... — Тебе бы самооценку понизить, Рёта. Акеми закатывает глаза, но еле заметно улыбается. А я замечаю, что назвала она меня по имени, отчего в одно мгновение становится неловко. — Я-то и тебе не был особо интересен. — Нет, — девушка качает головой. — Мне всегда было интересно, какая у тебя зарплата. Но я все равно ненавижу таких, как ты. — Неотразимых? — я не скрываю усмешки. Акеми напротив закатывает глаза, кутаясь в школьный пиджак от каждого порыва ветра. — Тебя подвезти до дома? — Ты поставил машину напротив главных ворот школы. — Только напротив тебя, — я открываю дверцу, кивая девушке. — Я думал, ты заметишь. Акеми всё же улыбается уголком рта, но отрицательно качает головой и разворачивается ко мне спиной, таким образом ставя точку на нашем разговоре. Я же ухмыляюсь собственным мыслям, ловя взглядом каждое движение девушки, которые, честно, не отличаются особой грацией. Зато стоит только в салоне автомобиля громко включить её любимую песню, как она сразу же оборачивается. Я терпеливо облокачиваюсь спиной о дверцу и скрашиваю руки на груди. Акеми оказывается рядом спустя несколько секунд и взглядом ловит мою улыбку. — Твоё предложение только самую малость оскорбительно, поэтому я приму его. Она невесело смеётся, а я, вот, горько усмехаюсь, но в этот момент между нами как будто проскакивает искра понимания. Есть миллион вещей, о которых нам бы следовало поговорить, но мы ни слова о них сказать не можем.|||
В квартире Акеми я был не так часто, но тут словно ничего и не поменялось. Скажем, даже в тот момент, когда мы поднимались на лифте, я мог думать лишь о том, как мне не нравится это место, но после того, как она раскрыла дверь, и я увидел её кота Горо, плохие мысли самоликвидировались. Этот мягкий комок шерсти всегда нападал на мои ботинки, а я и не думал ругаться на него. — У тебя дома никого? — Никого, — отвечает девушка и сбрасывает с себя лёгкую куртку перед тем, как отправиться на кухню. — Я сделаю тебе чай. Я киваю девушке, продолжая оглядывать просторную гостиную, чувствуя при этом, как Горо продолжает тереться об меня и громко-громко мурлыкать. Кот даже не противится, когда я беру его на руки, и продолжает так же утыкаться в меня мокрым носом, пока я не замечаю на одной из застеклённых полок фотографию. Горо спрыгивает на диван и отворачивается, обиженный недостатком внимания. Я же на фотографии вижу Акеми, Судзуки и того тёмного паренька, и позади слышу негромкий стук. Девушка ставит две чашки на журнальный столик, привлекая моё внимание. — Я видел, как вы ринулись в горящую школу, — наконец говорю я, присаживаясь рядом. Горячая чашка в руках словно бы распространяет тепло уже по всему телу. — Зачем вы так? — Не знаю, — отвечает Акеми и делает глоток тёплого напитка. Я следую её примеру, а Горо удобно устраивается между нами, но все равно продолжает изредка утыкаться в мои часы. — Наверное, в героев захотели поиграть. Подобный ответ заставляет меня кашлянуть пару раз. Непонятливый взгляд девушки я стараюсь по возможности игнорировать, но всю мою напускную уверенность снимает с особенной лёгкостью. — Я бы не смог, — облокачиваюсь о спинку дивана, изредка дотрагиваясь ладонью до Горо. Мы с Акеми сталкиваемся взглядами лишь на долю секунды, она отворачивается первой. — Не полез бы в горящее здание. Люди бы погибли. — Может, и полез бы, — негромко произносит она. — Может, поступил бы как мы. — Понятия не имею, — я качаю головой, ненадолго прикрывая глаза. — Никогда бы не подумал, что кто-то вроде твоего друга на такое способен. — Это тут не при чём, — Акеми пожимает плечами и оборачивается, как будто бы что-то обдумывая. — Твой приятель, Аомине Дайки, он бы тоже полез. Это всё от человека зависит. Она внимательно смотрит на меня. Ей пятнадцать лет, но она уже кажется повзрослевшей. Повзрослевшей, как и её приятель. Я нередко замечал, что мои друзья такие все из себя опытные, что их ничем не проймёшь. Готов поспорить, сейчас она то же самое думает обо мне, но в глазах видит боль. — Этот парень, приятель твой, который обгорел... — даже говорить дальше не хочется, но я по-прежнему изредка поглядываю на ту фотографию за стеклом, — он может умереть? — Может, — её голос немного дрожит, плечи вздрагивают. — И, вот, знаешь, мы людей калечим, — я убираю кольца в карман джинс и трясу кистью руки. — Правда, мне всё это ужасно надоело, потому что ничего хорошего из этого не выходит. В этом нет смысла, ведь мы всё равно так и останемся везунчиками, которым всё с рук сходит. Я бы просто уехал куда-нибудь далеко, потому что чувствую, что виноват. — Ерунда. Не поможет. Она только смотрит на меня — смотрит так, словно ей не пятнадцать, а все двадцать пять. — Я не считаю, что тот парень лучше... Да и вообще они все, но они же нас ненавидят. — Нет, — отвечает мне Акеми, едва заметно улыбаясь. — Это вы весь мир ненавидете. И её взгляд тоже падает на ту фотографию, которую теперь мне просто хочется закрыть собой. Её плечи начинают вновь подрагивать, и я осознаю, что ужасно ненавижу женские слёзы. Никакие вообще. Я просто придвигаюсь чуть ближе, заставив тем самым Горо спрыгнуть с дивана на пол, и заключаю девушку в объятия. Несмело, не позволяю себе ничего большего — лишь аккуратно вожу ладонью по её спине, стараясь хоть как-то прекратить обилие всхлипов. Акеми упирается щекой в моё плечо, и теперь я чувствую её порывистое дыхание. Не могу сказать, что понимаю её, но друзей терять больно, да и я прекрасно знаю, что она — девушка сильная. Однако если самому себе скажу, что справится, буду самым настоящим эгоистом, поэтому терпеливо жду, когда она успокоится. Я чувствую, как Акеми замирает, даже облегчённо выдыхаю и чуть отстраняюсь, чтобы убедиться, что уже всё хорошо. Но перед тем, как заглянуть в её красноватые от недавних слёз глаза, невольно задерживаю взгляд на розовых губах, замечая, как она несмело закусывает одну, и самому на душе тоже горько, неприятно становится. У Акеми всё равно очень красивые глаза, даже такие, мокрые, покрасневшие, и перед тем, как я собираюсь сказать ей хоть что-то, наши губы встречаются, неуверенно, самое невесомое прикосновение. Как бы я не пытался уверить себя в том, что мне плевать, я отвечаю на её поцелуи, и сам настойчивее целую в ответ. Мне должно быть стыдно, но я мгновенно забываю обо всём на свете, потому что теперь могу лишь чувствать её дыхание и её прикосновения.|||
Если бы я чуть отвёл в сторону взгляд, то смог бы увидеть свою голубую рубашку, повисшую на стуле. Она, безусловно, помнётся. Мои собственные эмоции мечутся где-то между раздражением и досадой, с, помимо этого, каким-то старомодным праведным гневом, но мне всё труднее сосредотачиваться на этих вещах. Возможно, из-за того, что Акеми ко мне прикасается. Или, если быть точнее, оглаживает ладонью вверх-вниз спину, будто гладит большого породистого кота, серьёзно. — Ты злишься? — спрашиваю я, дотрагиваясь губами до шеи девушки. — М-м-м-м... Нет. Касаюсь языком, зубами, изредка задевая застежку бюстгальтера пальцами. Её рука оглаживает мой пресс. Было чрезвычайно странно, хотя в какой-то момент Акеми переворачивает нас обоих и оказывается сверху, в результате чего я, удивленный, буквально пялюсь на её самодовольную улыбку. Мне, к слову, приятен факт того, что она, как и я сам, выглядит такой же подуставшей. — Ты не хочешь, чтобы я уходил. Мой тон насмешлив, даже дразнящий, но Акеми может распознать эмоцию, скрываемую мною. Я всегда был уверен, что она крепко-крепко спала каждый раз, когда я уходил, но на данный момент я утерял это чувство. Всё это время Акеми наблюдает за моим отсутствием движений и глубоким дыханием: возможно, я сейчас просто фальсифицирую. — Ты волен спать, с кем угодно. — Чего? Где-то внутри колет самая настоящая обида и потихоньку начинает закипать злость. Я ловлю на себе взгляд Акеми. Точно такой же, каким она смотрела на меня тогда, в баскетбольном зале, когда я проиграл Шого. Немного удивлённый, но, чёрт, в нём есть что-то вроде раскаяния. Или мне кажется, и она смотрит на меня с жалостью? Словно одним своим взглядом говорит: «смотри, Кисе Рёта, до чего ты опустился». Я горько усмехаюсь. Значит, вот оно как. Бесишься из-за чужой навязчивости, а когда тебе говорят такое — неприятно. — Забавно, но именно сейчас я многое осознал, — выдыхаю я, поглаживая ладонями кисти рук Акеми. — Я не очень люблю, когда любят меня. Может быть, ей просто перестать влюбляться? — Это ничего не изменит. — Почему? — Потому что это сердце Судзуки и только ей выбирать, кого любить. После душа, спустя некоторое время, Акеми засыпает под колыбельную неоновых огней Токио. Тусклые огоньки пляшут на её коже, застывая на тонких запястьях. Когда на её телефон приходит сообщения от Хайзаки, я накрываю девушку вторым пледом и шире раскрываю окно в комнате. Горо провожает меня до самой двери, терпеливо ждёт, когда я накину куртку, и на прощание коротко мяукает, на долю секунды поднимая мне настроение.