Они... как разбитое стекло, которое валяется посреди дороги. Режут на куски, прежде чем люди успевают понять, что же на самом деле произошло.
— Аомине-кун, — я щурюсь, внимательно глядя на товарища, который пустым взглядом смотрит в школьную газету, которую ему недавно передала Момои, — сколько ещё ты будешь просто сидеть? — Тецу, — он щёлкает пальцами, чуть хмурясь, — прекращай так возникать. Это несмешно. — Несмешно то, что ты, Аомине-кун, так задумываешься. Он тяжело выдыхает, Момои весело хихикает, а я опускаю взгляд на школьную газету в его руках и отмечаю, что в кои-то веки Аомине ничего не предъявили, а он может взбеситься, потому что в этой газете расписали, какой он герой, ведь поймал девушку, и ни словом не обмолвились о том, какое число униженных и оскорблённых на его счету, а Аомине этим нередко гордился. Попадись ему сейчас какие-нибудь воздыхатели, он бы их прикончил. Я вижу, как его взгляд неспешно приковывается к только что вошедшей в класс Сато. Она же смотрит на Аомине чуть меньше, чем презрительно. По крайней мере, нет стойкого ощущения, что она готова швырнуть в него первый попавшийся предмет. Вот, если бы тут был Кисе, такое могло бы с лёгкостью произойти. — Акаши-кун сегодня что-то говорил про тренировку, — краем уха я слышу голос Момои, и Аомине в этот момент лишь зевает и разваливается на стуле. Честно, тоже иногда хотелось быть популярнее, хотелось быть ярким человеком. Только пока я просто довольствовался знакомством с такими людьми, которым был нужен так же, как комете нужен хвост. Нет, я не сомневаюсь в том, что они считают меня другом — Кисе всю свою первую неделю в баскетбольном клубе ходил за мной по пятам, не отставал ни на секунду. И все ребята из основы классные, правда, я думаю, когда такие все из себя правильные люди срываются, у них реально сносит крышу. — Ребят! — крик Кисе, ворвавшегося в наш класс, вмиг возвращает меня в реальность. Момои вздрагивает, замолкает, виновато улыбается мне и кивком приветствует блондина. Как же меня раздражает его гиперактивность. Лучше бы он всех игнорировал, лучше бы не высказывал уважение, чем вот так. Небольшое количество моих одноклассниц начинает наблюдать за ним, а он всё продолжает без умолку болтать, изредка прерываясь на такие вещи, как, например, завязывающие с ним разговор девушки. Я и слова не говорю. Молча слушать — вообще была моя основная стратегия взаимодействия с людьми. Однако я его слова едва уловил, потому что перед моей партой появляется Сато, и Кисе, тоже заметив её, тут же выравнивается, но тут же делает крайне непринуждённый вид. Они странно переглядываются — взгляд Кисе обычно выдаёт все его эмоции, но сейчас понять ничего не удаётся. То ли дело в том, что глаза он прячет под чёлкой, то ли в нём опять заиграла та неприятная холодность. Сато лишь улыбается нам всем, но я знаю, насколько ей эта улыбка тяжело даётся. Через секунду её лицо принимает привычное выражение: правый уголок губ у неё всегда был чуть приподнят, готовясь к ухмылке, словно правая сторона рта уже освоила неподрожаемую улыбку Моны Лизы. Момои отвлекается на телефон. В кои-то веке она не пытается показать всем, как любит меня, а Кисе замолкает и почему-то делает пару шагов в сторону, а Сато манит его к себе рукой и идёт к подоконнику. Со стороны их беседа вполне выглядит невинно, я даже ловлю себя на мысли, что вот так открыто пялиться на людей невежливо, но, когда довольный Кисе подходит к нам, параллельно подкидывая кольца, Сато лишь кивает мне, смеряет меня взглядом, которым мгновение назад смерил меня и Кисе. — Куроко, пройдёмся до больницы? Я киваю ей, и девушка идёт к выходу из класса. Кисе провожает её теперь уже равнодушным взглядом, даже улыбается, но в карих глазах я не вижу и намёка на ту самую светлую улыбку. Аомине тяжело выдыхает и взгляд бросает на блондина. — Откуда у неё твои перстни? — его сухой, безэмоциональный голос заставляет лишь вздрогнуть. — Ну-у, — Кисе теряется — забавное зрелище, — оставил, наверное, где-то. Точно не помню. Он проводит рукой по блондинистым волосам. Светлая чёлка тут же спадает обратно, на лоб. — Вот как, — Аомине хмыкает и отводит взгляд. — Что она хочет от тебя? Когда Кисе поворачивается ко мне, я пытаюсь сохранить на лице привычную холодность и отчуждённость, но побороть двойственное отношение к ним с такой лёгкостью у меня всё же не особо получается. — Просто пройтись до больницы, — отвечаю я, замечаю взгляд Аомине и решаю перевести тему. — Когда у нас ближайший тренировочный матч? — Понятия не имею, — отвечает он, вызывая у Момои рядом волну негодования. — Насколько я знаю, — она огревает его тетрадкой по голове, — на следующей неделе товарищеский матч с одной из школ из префектуры Канагава. Я улыбаюсь ей. Но на самом деле, Момои всё равно никогда не была моей поклонницей. Она держалась больше нейтрально к каждому из нас, но только больше симпатизировала именно мне. — Вы же хотите навестить Такахаси-куна? — девушка смеряет меня немного подозрительным взглядом. Пора бы уже привыкнуть, что от меня любой подсознательно ожидает подлянки, наверняка даже Акаши. В дверях я вижу силуэт Сато, которая всё ещё ждёт меня, поэтому лишь киваю ребятам и поднимаюсь со своего места. Кисе тоже внезапно вспоминает, что ему пора в свой класс. Только уже у выхода из кабинета он приостанавливает меня за плечо и, убрав обе руки в карманы брюк, выдыхает. — Пусть поправляется. Но, — Кисе прячет взгляд под светлой чёлкой. — Я не считаю, что должен приходить туда. Не говори только ей. — Всё равно приятно, что ты волнуешься, Кисе-кун, — отвечаю я. Он же просто разворачивается, горько усмехается и идёт уже в сторону своего класса, а я тем временем оказываюсь около Сато. — Чего он хотел? — спрашивает девушка. — Что мистер Суперсноб желает сообщить? — Никакой он не сноб, — говорю я и тут же замечаю лёгкую улыбку на её лице. — Обычный парень. Просто высказаться хотел.|||
Мне так хотелось поскорее уйти отсюда, что на голоса медсестёр я реагировал каждые пять минут. Стены странного голубого оттенка оставляют не очень приятное впечатление, а в палату к Такахаси Кенджи нас не пускают, ведь он находится в критическом состоянии. Мы и просили, и умоляли, но всё было безуспешно, пока не вмешался сам доктор, который лишь одним кивком головы потребовал впустить нас. Сато не обратила внимания на то, каким был его взгляд. Я же заторможенно думал о том, что всё правда: он умирает. В палату мы входим на цыпочках, и в нос тут же ощутимо бьет запах медикаментов. Такахаси лежит с закрытыми глазами и не двигается, но едва Сато здоровается, как он раскрывает глаза и смотрит на неё, пытаясь улыбнуться. — И вам привет. Я изумлённо гляжу на него — впервые меня замечают сразу. Позади одна из медсестёр раскрывает шторы и улыбается: — Так, значит, говорить он всё-таки умеет. Сато оглядывается, потом ставит стул около койки и присаживается. — А ты знаешь, что ты герой и про тебя в школьной газете написали? Такахаси кивает и даже почти улыбается. — Судзуки-чан заходила, рассказала, — выдавливает он, но глаза у него так сияют, что я думаю: куда там Акаши или Мидориме с их джентльменскими манерами до Такахаси Кенджи. — Классно... Я понимаю, что ему тяжело даже пару слов сказать, он бледный, одного цвета с подушкой, и выглядит ужасно. Сато притворяется, будто ничего этого не замечает. — Как ты тут вообще? Она вновь смотрит по сторонам, верно, подмечая самые мельчайшие детали этой палаты. Я же перевожу взгляд на окно: там голубое небо с медленно ползущими пушистыми облаками. Ветер воет у верхних этажей больницы, и я будто бы чувствую весь этот неприятный холод. Мне отвратительно от самой мысли, что после всего Такахаси ещё как-то реагирует на меня. Я знаю, что это всё неправильно. Знаю и без дурацких воспоминаний. А в самом начале мне было всё равно. В самом начале мне даже нравились наш ас, капитан, центровой, снайпер и новый лёгкий форвард-второгодка в основе команды. Талантливый, забавный, нашедший подход ко всем ребятам, и даже если все его эмоции бурлили как горная речка, мне всё равно доставляло удовольствие общаться с ним. Он мог с лёгкостью поддержать любой разговор, но стоило только серьёзно не понравится ему, все хорошие качества попросту запирались на самый мощный замок. А издевался каждый в клубе искусно. Они говорят, что делать. Не хотят тебя видеть — убегай. Убежать — это лучшее, что можно сделать. Такахаси не хотел видеть кровь, не хотел быть мачо. Но он хочет быть сильным, ведь никто не хочет быть побеждённым. Они всё равно будут бить и скажут, что это справедливо. — Я воды принесу, — голос Сато вырывает меня из раздумий, и тут я понимаю, что все это время стоял у стены, не решался подойти. И, вот, я занимаю её место и выдыхаю, как только взгляд Такахаси падает прямо на меня. — Ты выкарабкаешься, — наконец сообщаю я. — В школе теперь тихо. Он снова пытается улыбнуться, но вдруг белеет и жмурится. — Такахаси-кун! — я подскакиваю. — Ты как, в порядке? Он кивает, не открывая глаз. — Ага, просто иногда побаливает. Обычно не… Я ниже пояса ничего не чувствую... — тяжело дышит, потом затихает. В конце его голос еле ощутимо дрогает. — Плохи мои дела, да, Куроко? — Ты поправишься, — повторяю я, стараясь говорить пободрее. Но с ужасом понимаю, как же сильно ошибаюсь. — Я больше не смогу ходить, — начинает Такахаси, и голос у него дрожит. — Даже на костылях. Позвоночник сломан. — Ты поправишься, — ещё тверже повторяю я, хотя внутри всё сжимается. Нет, другом он мне не был, да даже приятелем. Я ведь всё видел, ничего не говорил. Да, в баскетбольном клубе парни неплохие, но и я сам не лучше их. — Знаешь что? Мне страшно до жути. Я раньше говорил, мол, пойду и покончу с собой… — он судорожно вздыхает. — А теперь я не хочу умирать. Мне мало. Пятнадцати лет мне мало. Если б я много чего успел сделать, много чего повидать — тогда другое дело. А так — нечестно. — Ты не умрёшь, — говорю я, мысленно пытаясь уверить и себя в этом. — И не накручивай себя, а то доктор нас больше к тебе не пустит. Такахаси прикрывает глаза. Я смотрю на часы и понимаю, что Сато нет уже около десяти минут. У меня отчего-то болит голова, я тихо поднимаюсь со стула и просто медленно иду к двери.|||
Я нахожу Сато недалеко от палаты, сидящей на диванчике и смотрящей точно в стену напротив. Это странно, но отчего-то мне не хочется прерывать её, ломать это шаткое спокойствие. Я невольно чувствую себя самым настоящим дураком, ведь это я должен сейчас сказать ей хоть что-то. Но за ней приятно наблюдать. С недавнего момента с ней мне даже приятно находиться рядом. — Как ты? — наконец спрашиваю я. — Мне сейчас не хочется отвечать на вопросы, которые начинаются со слов «как», «когда», «где», «почему» или «что». Я лишь пожимаю плечами и прежнее желание поговорить с Сато само собой пропадает. Что это может дать? Поток слёз? Сато уже всё сказала. — То, что было… мне это все совсем не нравилось, — я пытаюсь перевести тему, но получается как-то вяло. Глупо это — оправдываться. И я знаю, но уже в который раз делаю это. Жалко. — Ты отличный, — говорит Сато, когда ты выходим на улицу. Я же чувствую на себе мощь её взгляда и специально отворачиваюсь, чтобы не смотреть ей в глаза. Многие считают меня милым и хорошим парнем, а я, честно, так не думаю. — И поспокойнее. И посимпатичнее, хотя этого я не говорила, потому что я люблю своего парня. — Да, ты тоже ничего, — отвечаю я. От такого забавного комплимента мне хочется улыбнуться. — Но я этого тоже не говорил, потому что люблю свою подружку. Хотя погоди. Точно. У меня же нет никого. Она уже улыбается и не смотрит на меня, и я сейчас только осознаю: она нас простила и прощать друг друга необходимо, чтобы выжить в этом мире. Оказалось, что нам всем приходится страдать, потому что мы делали то, чего не нужно было делать, и не делали того, что должны были сделать. Страдать из-за того, что все пошло наперекосяк, из-за того, что не предвидели такого развития событий. Хотелось уметь наперёд угадывать всю длинную череду событий, которая последует за каждым незначительным поступком. В таком случае дышалось бы легче.