Каким блаженством было бы хоть раз в жизни не скрывать того, что чувствуешь! Но привычная выучка и благоразумие въелись ему в плоть и кровь. «Поющие в терновнике»
Мой взгляд совершенно бесцельно блуждает по потолку, и я просто без интереса слежу за передвижением теней, застилающих свет, по стенам. Фоном, где-то в просторном зале, играет негромкая музыка, и ночное время только наступает, оранжево-алый закат постепенно отходит на второй план, и, вот, последние лучи солнца растворяются в темноте на улице. Момои Сацуки разглядывает меня своими большими глазами, несколько не стесняясь. — Что? — я ладонью машинально касаюсь галстука. Девушку хихикает, но даже небольшое алкоголя меняет её психику — она становится белой и пушистой, изредка лезет обниматься и вообще, похожа на вулкан, извергающий из себя добро. Просто не человек, а ангел, меценат и добрых дел мастер в одном лице. В таком состоянии Момои добродушная и милая, как никогда. Готова сделать всё, что угодно даже для незнакомого человека. Побыв хорошей, излишне болтливой и чересчур щедрой, Сацуки начинает слабеть и потихоньку перестаёт всячески поясничать. — Я не напиваюсь, Акаши-кун, — она вновь берёт свой бокал, — я себя поддерживаю в тонусе. Тёмно-синяя жидкость коктейля исчезает из бокала, и мне лишь остаётся печально наблюдать за этим. — Не хотелось бы, чтобы ты так злоупотребляла алкоголем. — Ты переживаешь, что она может лишить Кисе звания чемпиона по пьянству? — через усмешку спрашивает Шинтаро. — Ки-чан разве здесь? — К твоему же сведению, Сацуки, здесь весь баскетбольный клуб, — в этот момент девушка дотрагивается до моего плеча, и я сдерживаюсь, чтобы не скинуть её руку, пока она не уходит. Взгляд сам собой проходится по каждому человеку в этом месте. Я оглядываю каждого, с отвращением, с презрением, с насмешкой — неважно. Шинтаро разделяет мою точку зрения. Хоть у кого-то в этом доме ещё есть здравый смысл. Я слышу чей-то громкий смех. Тецуя кажется предателем, сбегающим от отвественности с помощью своей невидимости. По крайней мере, получается успокоить себя тем, что он где-то здесь. Я снова начинаю оглядывать народ, собравшийся тут, и на волю вырывается легкий обречённый вздох. В компании выпивающих подростков, которые только и могут думать о том, что родители отмажут, не получается хорошо себя чувствовать совершенно. Раскрытые двери из венецианского стекла мерцают в свете разнообразных огней, и я замечаю Мизуки, которая жмурится от шумного волнения и лишь приветливо подмигивает нам, нешироко, но просто улыбаясь. Она любит воображать себя отчаянно романтичной девушкой, как в старых фильмах с Одри Хепберн или Мэрилин Монро. Порой мне кажется, что жизнь для неё как кино, она придумывает сценарии и разыгрывает их на публике. Шинтаро отводит взгляд, а на моём лице невольно появляется лёгкая ухмылка, и я чувствую этот привычный укол недовольства из-за её улыбки, но зачем-то вспоминаю, как первый раз увидел эту девушку на территории Тейко. Как недолго смотрел ей вслед, не обращая внимания на смущающихся, зажатых в моем присутствии одноклассниц. Помню, как она непринуждённо выглядела. Волнистые волосы вились за ней как самый настоящий шлейф, школьный пиджак небрежно был накинут на хрупкие плечи, а на губах кокетливая полуулыбка — таких людей всегда приятно видеть, нежели зажатых и неуверенных в себе. Но я остерегаюсь хорошеньких — красота редко уживается с умом, хотя Шинтаро и мне всегда нравилось наблюдать за ходом её мыслей. Работа её сознания восхищает. Только мы совсем не были друзьями с Мизуки. Отец ещё с самого детства внушал мне одну простую истину: не быть дураком и не обманываться на ерунду вроде дружбы и любви. Верно, каждый раз придётся убеждаться, что единственный, кто меня по-настоящему любит, это, наверное, я сам. И я верю в это, ведь друзья — это непрактично. Отец ненавидел, когда мы с мамой смеялись дома, но совершенно не терпел этого, если мы были где-то за его пределами. Даже если кто-то из нас говорил на обыденные темы, он вёл себя так, словно мы не его семья. Людям с фамилией Акаши нельзя опозорить ни её, ни себя при посторонних. Ему достаточно было неодобрительно взглянуть на меня, я уже поправлял на себе одежду и искусно подделывал равнодушный холодный взгляд, как будто это день открытых дверей в Токийском университете, и я просто счастлив так жить — несмотря на то, что секунду назад готов был бежать и играть в баскетбол. Поэтому я не могу поручиться за свой характер — воспитание меня сделало таким. Стоит только отойти от стены, как по телу тут же проходится лёгкая дрожь, которая, в прочем, бесследно исчезает, едва я делаю пару шагов в сторону раскрытых дверей. Некоторые ученики расступаются передо мной, не издавая глупых смешков. Мизуки всегда говорит, что моя походка слишком величественна, поэтому создаётся впечатление, словно я никого попросту не воспринимаю всерьёз. Ей не нравится это. А мне нравится. Её злит подобный подход к жизни. Она спросила однажды: «Неужели все дни должны быть расписаны победами?», а потом добавила: «Поражения тоже полезны.». Я вообще получаю моральное удовлетворение от каждого выигрыша. Мизуки чисто по-женски не принимает тот факт, что я прав просто всегда, по умолчанию. Этого она во мне терпеть не может. И какое бы эта девушка мнение обо мне не составили, я с ним тоже соглашаюсь. Вот и сейчас, как только мне уступают дорогу абсолютно все, я со скрытым злорадством и даже лёгким хладнокровием замечаю, как её чуть ли не передёргивает. Одна капля в её чаше терпения. — Да мы вообще-то уже давно расстались! Оборачиваюсь. Аомине на моих глазах толкает Кисе. — И что? Это по-идиотски. — Слушай, — Кисе поправляет ворот рубашки, не замечая даже, что на стене картина в позолоченной раме совершенно перекосилась. — Ты сам вообще помнишь, что делал? Я мысленно подавляю навязчивое желание остановить обоих. Мурасакибара рядом неодобрительно качает головой, когда Мидорима кивает ему. — Это другое! — В смысле «другое»? — Кисе толкает Аомине, чудом только не сбив позади какую-то девушку. — То же самое! — Ты просто идиот, если не понимаешь. Тецу, скажи ему, что так не делается! — Нет, вы меня не впрягайте в эту историю. Я рукой останавливаю Мурасакибару и Мидориму, который, верно, считает, что каждый из них всё же заслуживает лучшего. — Слушай, ты мне сам как друг говорил, что от Акеми будут одни проблемы, — Кисе обе руки поднимает вверх, стараясь выглядеть спокойнее, но именно хмурый взгляд не даёт такой возможности. — Она встречается с Шого, я и сказал ему правду, чтобы вообще никаких непоняток не было! Кажется, ещё секунда, и Аомине просто врежет ему. А Кисе, безусловно, даст сдачи, и, в итоге, кому как не баскетбольному клубу Тейко придётся убирать всю эту кровь? От этой мысли уже передёргивает меня. — Да каких непоняток? — рявкает Аомине. — Что ты трахнул его девушку? Ещё больше меня удивляет отсутсвие Момои, которая сейчас бы особенно пригодилась. — Ну, во-первых, она сама начала, а, в-третьих... — Ты пропустил «во-вторых», Кисе-кун. — Что? Неважно. Я молча пожимаю плечами, когда спустя несколько минут спора Аомине просто уходит. Лишь на долю секунды мы сталкиваемся взглядами, но он отворачивается первым и буквально растворяется в толпе людей здесь. — Сходи за ним, — кивает в сторону дверей Шинтаро. — Мидорима-ччи, отстойная идея. В кои-то веке Рёта оказывается умнее его. Он из тех людей, которые на все случаи жизни имеют множество готовых пышных фраз, что мигом превращаются в какие-то необыкновенные чувства и исключительные страдания. Я лишь могу выдохнуть. Производить эффект — подлинное для него наслаждение. Люди такого рода нравятся глупеньким дурочкам до безумия. Я коротко предупреждаю Атсуши о том, что скоро вернусь.|||
Я зачёсываю мешающую чёлку назад и вдыхаю прохладный ночной воздух. Наедине с собой получается обдумать многое. Так ведь всегда лучше, никто не мешает пустыми разговорами, не пытается высказать своё мнение. Я бы днями и ночами мог стоять вот так, не имея никаких обязательств, наблюдая за тем, как парковку постепенно покидают автомобили. Ветер затихает, и только редкие лепестки могут пролететь мимо или хотя бы приземлиться на этот балкон. Я чисто машинально барабаню пальцами по деревянным перилам, поглядывая на тёмное небо. Люблю такую погоду. Словно затишье перед бурей. — Балкон? Зачем ты сюда пришёл? Мизуки становится слева от меня и раздражающе сладко улыбается, словно бы рада видеть меня, но одним только взглядом просит уйти. И всё же, было бы глупо утверждать, что эта девушка мне совершенно не нравится. Дело не во внешности, здесь она и роли больше не играет. Сам факт того, что она просто имеет своё мнение, отличное от многих, заставляет всё-таки уважать её. Одно дело, что мнение это может быть глупым, неправильным, отвратительным, но факт остаётся фактом. — Ты решила сбежать оттуда? — С чего ты взял? — она смотрит на меня с еле заметным удавлением. — Мне там было весело. — Да, весело. Твое выражение лица на кухне так и говорило: «Пристрелите меня кто-нибудь». — Оно стало таким, когда я тебя увидела. Нет, мне не нравится спорить с ней при каждом удобном моменте. Вернее даже будет сказать, что я люблю давить сам. Просто настроение сегодня на редкость мерзкое, а её довольное выражение лица лишь больше помогает мне сохранять нейтралитет. Здесь мы с ней единственные, чьи пути, действительно, могут пересечься в будущем, только... не хотелось бы. — Неужели капитану совершенно плевать на команду? Я становлюсь вполоборота к Накаяме, чуть прищуриваясь, прекрасно замечая её насмешливо-вежливый взгляд, который хочешь-не хочешь, а бьёт по самолюбию. Но... девушка же? Со своими женскими желаниями, мыслями и чувствами. Признаться, если бы в Мизуки не было таких качеств, как собственное достоинство и забавное отношение ко многим вещам, в её сторону я бы даже не посмотрел. Девушку я смеряю неоднозначным взглядом, когда осознаю, что и она понимают, что мы гении. Называют Поколением Чудес (что, кстати, нередко позволяло мне мысленно посмеяться, но со временем как-то прошло), говорят о нас, пророчат блестящее будущее. Все верят в то, что мы прекрасная команда. С трудностями, да. В сыгранности и характерах. Только Мизуки часто как бы нехотя замечает, что всё это ерунда. Однажды она даже назвала всех нас обычными мальчишками, и, по правде говоря, это верно. Только обычные мальчишки чаще ерундой занимаются, играют в видеоигры, смерть как хотят встречаться с девушкой, а мы... просто выигрываем матч за матчем.|||
На первом этаже я оказываюсь ближе к девяти вечера. На улицу мы выходим вместе с Кисе; он кладёт руку мне на плечо и после долгого молчания спрашивает: — Ну, что? «Ты слишком глуп», — хочу ему ответить, но удерживаюсь и только пожимаю плечами. Меня поражает лишь то, что он так переживает из-за меркантильной девчонки, что просто пырнула его ножом в спину и смеётся. Мне остаётся лишь выдохнуть громко и стряхнуть его руку со своего плеча. — Ну сделал оплошность, так признай это. И дело с концом. Рёта качает головой, не особо беспокоясь за собственные промахи.