«Чудовищ не существует», — успокаивал он тогда, хотя на самом деле должен был сказать: «Чудовища живут не под кроватью». ©
Тихо — настоящий ужас. Очень страшная тишина. А в голове пустота стучит молоточком по стенкам черепа. Совершенно никаких мыслей — хочется молчать, словно ком в горле застрял. Я смотрю на неподвижно лежащего Кенджи, только и прокручивая то, что нередко на лице человека, который должен умереть через несколько мгновений, есть какой-то отпечаток неизбежной судьбы, так что привычным глазом трудно ошибиться. — Эй, Кенджи, — тихо зову я. Он еле заметно шевелится, медленно приоткрывает глаза. — Ты знаешь, у судьбы есть привычка отвечать. — Бесполезно... От разборок никакого смысла. Судзуки рядом переминается с ноги на ногу. Кажется, что только сейчас я начинаю замечать в Кенджи силу. Его чёрные глаза все ещё светятся каким-то желанием, но он меркнет, точно позволяя горькому ядовитому смирению завладеть собой. — Ты — герой, Такахаси-кун, — девушка говорит чересчур быстро и чересчур сбивчиво, чтобы это хотя бы со стороны походило на спокойствие. — И мы очень гордимся тобой. Вся школа. У Кенджи глаза сияют. Судзуки говорит чистую правду, и этого хватает сполна. Я в полной степени осознаю, что в этом парне есть свет, но сейчас этот свет словно гаснет, и на его место приходит густая тень. Забирает из него по крупице, по самой маленькой частице. И бесконечно ломает, не даёт оправиться. Я едва слышу его слова, подхожу чуть ближе, внутри чувствуя разраставшуюся горечь, ведь даже не могу видеть его таким. Я не хочу, чтобы Кенджи было больно. Но уже не больно. Подушка под ним как будто немного проседает. Он умер. Про мёртвых пишут обычно, что лица у них делаются такие, будто они мирно спят. И вовсе это неправда. У Кенджи лицо просто мёртвое. Как будто свечу задули. Я хочу что-то сказать, но и звука из себя не могу выдавить, чувствую, как глаза постепенно начинает щипать, вокруг всё словно расплывается. Вообще, я не люблю плакать, а слёзы... они просто льются. — Доблестная смерть, — Судзуки сглатывает и подходит ко мне. Я смотрю на неё: ободряющая улыбка угасла давно, быстро. Она буквально ловит меня в свои объятия, и я позволяю себе обронить пару слезинок второй раз за день. По коридору я иду как в тумане, даже не замечая подругу(?) рядом. Кенджи умер. И не умер. Оставшееся в больнице неподвижное тело — это не Кенджи. Кенджи куда-то делся — может, спит дома или играет в футбол на одном из стадионов. Вот пойду сейчас домой, пройду мимо поля, а Кенджи сидит там себе на бордюре и смотрит в небо. Только уже несколько минут я убеждаю себя в том, что он не умер. Не умер — это всего лишь ужасный сон, заставляющий реальность отступать на второй план. Такого ведь часто хочется? Я всем сердцем желаю вернуть всё обратно, в те дни, когда только ступила на территорию Средней Школы Тейко. Когда весенний воздух меня очень радовал, нежные лепестки сакуры проносились мимо, изредка путаясь в волосах, толкая меня на бесконечные безобидные фотосессии в крайне забавных позах. Когда я была бесконечно рада такому же оранжево-алому закату. В этот раз моя улыбка, наверное, пугает даже Судзу. Улыбка ненастоящая. От порыва ветра хочется спрятаться, но попросту некуда. Нет желания — бессмысленно скрываться уже, глупость. Я могу лишь наслаждаться этим оранжево-алым закатом. Отвратительным, но в то же время неизмеримо прекрасным.|||
Руки дрожат, и чашка с любимым черничным чаем чуть ли не падает на пол. Я успеваю облегчённо выдохнуть и смотрю на капли чая на полу, пока не перестаю чувствовать, что обжигающе-горячий пар просто исчез. Напиток наверняка уже потерял свой вкус. На самом деле, я совсем ничего не ощущаю. В мыслях проскальзывает недавнее предложение Судзу о том, чтобы побыть немного вдвоём. Я цепляюсь за её образ, прекрасно понимая, какая же эта девушка замечательная. Очень редко можно встроить тех, кто слушает и кому действительно важно, что ты говоришь. Хоть не так заметно поначалу, но от присутствия Судзуки в моей жизни мне стало как-то легче. Я ей благодарна, и мне очень хотелось бы сделать для неё что-то приятное. Не каждый в этом мире готов разделить с тобой страдания, ведь больно будет по-прежнему. Когда достаточно долго человека знаешь, в смысле прямо по-настоящему знаешь, как-то трудно свыкнуться с мыслью, что он вдруг взял и в один вечер помер. Наш поступок глупый и безрассудный, так даже Кисе думает — спасать тех, кто, возможно, вряд ли бы поступил так, окажись ты в горящем здании, сродни безумию. Но Судзу в больнице была права. Это доблестная смерть. Она замечательная. Мало, кто это может заметить. Кисе? У него кошмарный характер, прекрасная внешность. Хотелось бы, чтобы он осознал, насколько ему везёт, но от ответственности и проблем он умеет бегать получше остальных. Кисе не может понять, что в мире есть вещи куда лучше и важнее минутных радостей — та же любовь. Ведь однажды прикоснувшись к ней, он понял, что она влюблена. Одним отвратительным поступком заставил её сердце биться медленнее. Я знаю, Кисе чувствует восторг. Но когда-нибудь он обязательно поймёт, как она ему нужна. Просто, чтобы заполнить всю эту пустоту, ведь он переживает каждый день, подсознательно надеясь найти хоть что-то другое, новое. Он целеустремленный — не оставляет попыток. Когда-нибудь и правда всё осознает. Хотя... не ему же плохо сейчас, так? У него ведь есть одна сестра, которая, вероятно, считает его своим кумиром? Или, вторая, которая всё нудит — мол, полегче на поворотах? Он не может понять, что делает с другими людьми, которым и правда не всё равно — глупая привычка жить, абсолютно не думая. На секунду мне даже становится неприятно от самой себя: я ненавижу Кисе Рёту, и хочу, чтобы он был счастлив. Я обожаю Судзу, и хочу свести её с ним. Кроме того, то, как я его ненавижу... Я его так же очень хорошо ненавидела недавним вечером. Просто жизнь связывает нас с такими обстоятельствами, о которых будешь помнить всегда.— Ты серьёзно с Кисе встречаешься? — как-то спрашивал Аомине Дайки на одной из тренировок. — Сочувствую... — Дай-чан! — вопила Момои Сацуки, сверля друга гневно-возмущённым взглядом. — Да, Ки-чан не идеален, но зачем же вот так о друге-то говорить? По крайней мере, он пробует мою еду! Что это тебя перекосило? — Вспомнил, как ты готовишь!
Да, наверное, это было первое предупреждение. Второе — мой самый первый разговор с Накаямой. Третье — Кенджи... О нём я не могу, не хочу думать — мысли сами появляются в голове, заставляя смахивать подступающие слёзы. Я просто буду стараться это игнорировать. Наверное, такого надо было придерживаться всегда.— Он бандит, — говорила мама сухо. — Его зовут Хайзаки Шого.
Резкий стук в дверь застаёт меня врасплох. Родители в командировке — вернуться должны через пару дней, не раньше. Друзья (а разве их много?) обычно предупреждают о своём визите, поэтому я остаюсь на месте, в своём кресле, точно напротив телевизора, стараясь игнорировать и эту раздражающую трель, и этот громкий, непрекращающийся стук в дверь. Но спустя несколько минут сдаюсь, про себя предварительно выругавшись. Так всегда. Надо было просто остаться в гостиной. Или позвонить Судзу. Для своего возраста я была довольно умненькая, только всё же бедовая. А сейчас демонстрирую самую настоящую глупость. Поэтому когда я раскрываю дверь, сердце бешено начинает колотиться при виде незваного, но точно долгожданного и практически родного гостя.