Обстоятельства даже так разбивают их волну.
В это время вдруг наступают отвратительные погоды, какие так свойственны серой столице Японии, и жизнь начинает пролетать ничтожно быстро, не задерживаясь уже на положительных моментах. Иногда просто хочется, чтобы ослепили, чтобы не созерцать и половины того, что обычно может происходить вокруг. Негромкий смех эхом проносится по коридорам Тейко, врезаясь в мысли. Весёлого? Глаза мгновенно наполняются слезами. Обидные фразы так и множатся, острыми иглами вонзаясь в душу. Ненависть глухо расползается по всему организму, но его взгляд убивает — так медленно и с удовольствием, словно это в порядке вещей. Вдребезги разбиваются все мечты. Сердце словно в кулак сжимают. Девчонка черпает руками воду из своего спокойствия, а внутри уже около десяти минут всё глухо. Хочется заплакать. Впитывает всю влагу негатива. Он упирается руками в дверной проход. Девчонка ужасно хочет отвести взгляд. А он смотрит насмешливо, с издёвкой. Застрелиться. Она пытается смотреть с презрением, но хочется упасть в обморок. Глазами хлопает. Не понимает. Кисе очень смешно морщится (будто солнце в глаза бьёт, но это он всего лишь заметил своё отражение, конечно же). Каждый раз он меняется. Склоняет голову набок. Светлая чёлка спадает на правый глаз. И никому нет до этого дела, всем важен лишь он. Закричать. Не стоило влюбляться в него. Влюбляться так сильно, что даже его отвратительный характер не может переубедить рассудок. Ударить. — Знаешь, из-за тебя я опаздываю, — голос его эхом бьётся о стены, заставляет дрожать сильнее. Смотрит на неё так, словно она — мусор. Но не посылает нет. Ужасно хочет поиздеваться ещё. А ты знаешь, что разбил ей сердце самым ужасным способом? Ему абсолютно без разницы. Какие-то девчонки гнусно хихикают за его спиной. В голове всё тот же голос, сладкий-сладкий, кажется теперь таким мерзким, отдаленным. Карамелью в глазах расплывается подлинное удовольствие. Хочется провалиться под землю. Стать невидимкой. Девчонка дышит полной грудью, обрывая потоки воздуха лёгкими всхлипами. Мизуки за спиной Кисе появляется совершенно неожиданно и на неё смотрит так внимательно, что на секунду кажется, будто она не понимает: ну как так можно? Девчонка видит её тонкую талию, длинные пальцы с бежевым лаком. Ей идёт этот оттенок. Кисе идёт ломать людей. Что же в этом мире творится? Рёта хочет, чтобы его оставили в покое или хотя бы заткнулись. Но в карих глазах всё больше радости. В глазах Мизуки — усталость. Парень буквально проглатывает последнюю едкую фразочку и глядит на девчонку перед собой. Глядит, чтобы было убедительно. Мизуки мысленно предлагает ей уйти, чтобы было не так больно. Но сама мысленно смеётся — это правда забавно и жалко. Почему любовь чувство собственного достоинства пинками загоняет подальше? Девчонка напротив кивает и плачет, мечтая, чтобы это был сон. Желает проснуться, вырваться, но лучше бы подумала головой, к чему могло бы привести всё это. Пусть лучше знает, что Кисе не хочет отказывать в чувствах тактично. Не потому, что он такой трус, нет. Он, скорее, кретин ещё тот (это каждый признает, даже парни из баскетбольного клуба, но на всё это Рёта лишь жмёт плечами обычно и снисходительно улыбается). Потому что пусть лучше обжигаются сильно в самом начале, чем позже сходят с ума, дурочки. Мизуки видит идущих по коридору Акаши и Мидориму. Её лицо украшает улыбка, а в голове много шуток, которые выводят Сейджуро (и вызывают инфаркт у любого человека подобного воспитания, но ей это нравится). Шуток, которые можно вставлять после каждого его слова. Девушка решает промолчать, чем явно выбивает обоих из колеи. Акаши жмёт плечами, так, будто ему нет дела. А она знает глупые истории про то, что ненависть — сильное чувство. Ненависть управляет людьми, заставляет творить отвратительные вещи. Ненависть ломает почаще, чем та же любовь. Только есть одна проблемка. Очень маленькая. В ней ненависти к нему не так много, а вот презрения хоть отбавляй. Когда Мизуки ловит на себе взгляд Кисе, уже знает, что именно сокрыто в этих янтарных глазках, но всё ещё надеется, что он отвернётся поскорее. Чёрт. Его глаза такие красивые, что и думать больно о том, что будет, если его взгляд будет находить её ещё чаще. Мизуки с горечью и недоумением ловит себя на мысли, предпочитает ловить взгляд от более тяжёлого и пафосного мальчика с глазами, которые дарят холод, которые внушают лишь трепет. Глаза цвета зелени кипариса. В такие глаза хочется, но не получается долго смотреть. Чувство собственного достоинства у Мизуки всегда было. Ей, правда, казалось, что дело здесь именно в положении, но не в характере. Однако оказывается, что без такого характера девчонка, обзаведясь глупостью и идиотизмом, просто бы начала первая нарушать то мирное спокойствие. Поэтому сейчас она лишь сладко выдыхает и (как бы) с уважением смотрит на Акаши. Тот делает вид, что всё хорошо, но хмурится немного и (как бы) индифферентно глядит на неё. Кисе привлекает их внимание громким «Э-эх». Разговор не вяжется, каждый молчит. Мизуки, вообще-то, плевать, как там у них матчи, как там у них дела, но она продолжает делать вид, будто ей интересно. Ощущать то, что они намного лучше других совершенно не хочется. — Сегодня какой-то кретин в клубе все трофеи баскетбольной команды побил, — голос Акаши привычно спокойный, тон надменный. Кисе вскидывается в немом удивлении. Акаши ему не отвечает — поправляет галстук и медленно пожимает плечами. Говорить о подобном ниже достоинства. Кроме того... — Дайки и Атсуши уже все наладили. Кисе облегчённо выдыхает. Ну, как обычно. Бегать от проблем и во всю пытаться выглядеть крутым — в стиле Рёты. Мизуки бросает на него серьёзный (для неё) взгляд, а он вдруг решает, что зрительных контактов с ней на сегодня достаточно. Выпрямляется в осанке и весь прям надувается от важности. — Я бы мог тоже разобраться. Теперь ужасно хочется найти их и разбить носы, — выдаёт самую настоящую глупость с самой искренней улыбкой. Мизуки становится немного смешно — так забавно наблюдать за его показной наивной крутостью. Ему, если по правде, всё равно, что там вокруг него происходит, но он смеётся и выглядит отвратительно самоуверенно. А Накаяма говорит то, на что он явно будет дуться около дня: — А мне это кажется забавным, — хоть она видела все эти кубки мельком, а хвалить всех этих парней не согласилась бы. Слишком разгордятся, ведь если бы в обществе не было девочек, мальчики бы так и остались в своём пятнадцатилетнем глупом возрасте. Её мнение. Верное мнение. Кисе прячет руки за спину, доверчиво смотрит на неё. Мизуки видит, что его это задело. Он глазами хлопает. Будто и впрямь обиделся. В смысле, не играет в актёра. Рёта очень походит на того, кто будет притворяться: ах, ты задела мои чувства. — Неужели? Голос Мидоримы ломает. Откровенно ломает. Может, думает, что правду говорит. Хотя оно того не стоит. Выдыхает и не решает продолжать разговор — не потому, что не хочет давить. В какой-то момент он даже думает о том, чтобы прекратить все встречи. Держать на расстоянии, спугнуть. Но всё равно не поможет. Мизуки улыбается. Шинтаро делает вид, что ему нет до этого никакого дела. — Я пойду, — спокойно говорит она. Акаши и Мидориме, в отличие от Кисе, плевать, но у обоих в груди что-то щёлкает, шевелится. — До встречи... что ли? — Иди, — спасибо, Акаши, что разрешаешь. Смотрит на неё довольно высокомерно. Она реагирует весело, тихо посмеивается. Это не значит, что она дурочка, но значит, что он её смешит. Смешит так, по-обычному. Акаши не реагирует, делает вид, что не замечает. Сворачивает за угол, возле кабинета студенческого совета. Кисе позади громко возмущается, когда Мидорима толкает его. Возмущается каждую секунду, смотрит недовольно, когда понимает, что Шинтаро, в общем-то не тот, кого можно поймать на такой вот трюк. Рёта и сам притворялся, когда видел, что Мизуки не особо рада их компании. Она смотрела на него так, будто он придурок. Кисе хотел ей сказать что-то противное. Совсем чуть-чуть. Он не задумывается, даже не думает, ну честно. Зато в голове её голос. Перед глазами — взгляд. Отчего хочется себя пожалеть, словно на тебя вылили тонну грязи?//\\//\\
Сацуки по школе передвигается с ужасной ленью. Кисе много раз зачем-то пытается подойти, но она успешно избегает глупых разговоров с ним, так что он чувствует себя призраком, фантомом, Куроко-ччи. Кисе не хочется обижать. Виновников не хочется искать. То есть уже нет смысла. Момои водится с Аомине Дайки и периодически благодарно ему кивает. С Мурасакибарой, который с командой не то, чтобы сейчас не ладит, но уже и не старается передавать мяч. — Ты даже не представляешь, — говорит Сацуки, чуть смеясь, — как же это глупо. Аомине не представляет. Но ему хочется надменно улыбнуться. Медленно опускает голову и смотрит на свою парту — никакой оригинальности. Устало прикрывает глаза. Аомине Дайки — сукин сын! Это Дайки не позволит им забыть, каждый раз будет бить сильнее. Момои хихикает, вспоминая, как любезно указала каким-то двум дёрганым паренькам на парту лучшего друга. Аомине шипит и продолжает смотреть так отстранённо, что хочется смеяться ещё громче и звонче. — Ладно-ладно, — бурчит он, — только помолчи. Сацуки с виду кажется милой, общительной и симпатичной — нет, даже красивой девушкой. Роскошные волосы до талии, большие глаза цвета лепестков сакуры с длинными ресницами, обаятельная улыбка, великолепная фигура, острый ум, манеры, отличные оценки, множество поклонников... На первый взгляд, она идеальна. Но это только на первый. На самом деле помешанная. Ненормальная. Чокнутая. Мало кто знает, что ангельская внешность и показная доброжелательность обманчивы. Несмотря на хрупкий вид, его подруга отличается своевольным капризным нравом, повышенной наглостью и резкостью. Она никогда не стесняется и не смущается. Манипулирует окружающими. Может очень больно ударить противника. Обхамить сумеет так, что её слова запомнятся надолго. Прекрасно играет роль очень хорошей девочки. И все, кто никогда близко с ней не сталкивался, считают ее примером доброты и милосердия. В Тейко она умная и отличная девчонка, которая поможет с домашним заданием. В глазах родственников Дайки — пример для подражания. В баскетбольном клубе — талантливый аналитик. — Стой-стой, Дай-чан, — всё ещё тихо смеётся она, не отводя взгляда от свежей надписи. — Вы их в подсобке заперли? — Ага. — Выбрались? — Чёрт их знает. Дайки всё ещё смешно. Он представляет, как ткнёт этих же придурков в эту надпись носами, а потом заставит оттирать. Вместе с их же кровью. А Кисе пусть снимает. Только не ржёт, как в прошлый раз, а то не круто получилось. Конечно, это отдаёт безумием, но какая разница? Момои радостно уходит из класса, в коридоре видит Атсуши, бежит (доставать) веселить его. Хватает за руку и тянет к лестнице. Кисе смотрит одобрительно — Мураскибара-ччи порой ужасно бесит своей меланхоличностью. Куроко сваливает раньше, чем Сацуки успевает заметить его. Аомине закрывает на это глаза, но усмехается. В кабинете практически тихо; жалюзи скрипят. За окном уже давно идёт дождь. Там точно так же: сложно, плохо и неуютно. И Аомине невольно жмурится, представляя обычный школьный день. Дождь усиливается, с огромной силой тарабаня по стеклу, крышам, смывая все остатки хорошего настроения. Дайки не то, чтобы бесит это, но кулаки сжимаются. — Уроки уже кончились, — от звука знакомого голоса парень запрокидывает голову назад и вздыхает сквозь стиснутые зубы. — Почему бы тебе не уйти? Аомине разворачивается, упирается в Сато взглядом. Она выглядит уставшей и потерянной. И смотрит на поверхность его парты. Между ними около трёх метров — Аомине не любит такое общение с девчонками. Будто с ним можно так говорить, будто он сделал что-то отвратительное (вообще-то сделал). Висок начинает пульсировать. Дайки пальцами проходится по своему пиджаку, от локтя до пуговиц на запястье, точно по линии шва. Акеми на него не смотрит, но он на неё — да. Она чуть трясётся, может, от холода. В ней столько всего непонятного, столько какой-то печали, что Дайки это здорово напрягает. Прогонять его вот так — верх бестактности. Так бы выразился Акаши. Аомине бы сказал ей пойти нахер. Держится ведь. Ему даже не хочется. Молодец. Он проходит мимо ряда парт, останавливается и угрюмо говорит: — Тогда перестань стоять на моем пути. — Перестань говорить всем, что делать, — отвечает она. Дайки кашляет громче, чем обычно, и морщится, будто проглотил кусочек лимона. Что-то недовольно бурчит в сторону о «противном характере пятнадцатилетних дурочек». — Закончила выпендриваться? — спрашивает он. Больше хрипит. Пусть отойдёт. — Да пошел ты. — Я хочу, чтобы ты уже перестала быть такой, — Дайки прекрасно знает, что она поймёт. Ничего лишнего, просто напрягает изрядно. Уже неделю. Это несмешно. Раньше было лучше. — Я хочу, чтобы у каждого из вас вдруг появилось сердце. Но ведь мы не всегда получаем то, что хотим, да? Аомине шире раскрывает синие глаза и вздыхает, стоит на её шее заметить неглубокий след от пореза. Внутри неожиданным огнём разгорается любопытство. — Лучше скажи, что с тобой. — Со мной все прекрасно, — она врёт, это же очевидно. Сбившееся дыхание, пальцы, монотонно и глухо барабанящие по поверхности парты. — Вы постоянно меняете правила. Держись от нас подальше. Прекрати быть такой. Не вздумай бесить. А, может, разобьём окно Кисе вместе? Я не понимаю, что за ерунда. — Значит, нас таких двое, — мрачно говорит он. Акеми трогает его беспокойство и раздражает не слишком равнодушный взгляд синих глаз. И глаза-то ведь красивые. Но чёрт бы побрал этот баскетбольный клуб!