Если это дни нашей славы — у нас серьёзные проблемы.
Однажды я спросил Акаши о его странном желании вводить меня в игру, как настоящее секретное оружие, которым я себя считал очень и очень редко, на что он ответил лишь то, что игру следует разнообразить, а мне, следственно, перестать быть таким любопытным и заняться уже тренировкой. Трагизму всей ситуации добавила ещё и сегодняшняя церемония открытия финала Национальных, когда совершенно внезапно пошёл ливень и матч решили провести на закрытой арене, где я со скамьи запасных с какой-то мрачной радостью наблюдал, как моя команда почти каждую минуты валится на нарушениях, но продолжает заколачивать уже не пойми какой по счёту мяч в корзину соперника. Кисе получает ровно второй фол, когда я в порыве уже полнейшего бессилия посылаю ему очередной мяч. В тот момент, когда его оппонент совсем не грациозно валится на блестящий паркет, я думаю о том, что ещё не поздно бросить баскетбольный мяч Кисе точно в лицо, например. Но я слишком поздно понимаю, что иногда мне хочется лишь самой обычной игры в баскетбол. А потом я вспоминаю сообщение лучшего друга, пришедшее мне на телефон за несколько минут до начала этого матча. «А ты хочешь быть в первом составе команды, которая никогда не победит, — или запасным в команде победителей?» И как же мне правильно понять его слова? Разве можно поставить эту ситуацию на место моей? Я же могу не выходить на площадку даже целый учебный год. Так откуда же мне знать, как будет лучше, если и там, и там ничего может и не измениться? Фоном слышатся громкие крики зрителей, которые сегодня занимают абсолютно все трибуны, отчего кажется, словно здесь, на самой лучшей спортивной арене Токио, концентрируется самая настоящая тьма. Тьма из бесконечного количества флагов с надписью Тейко и спортивных форменных выездных маек. Из-за такого ажиотажа голова начинает кружиться, заставляя всё делать совершенно на автомате. Глаза застилает собственная чёлка, я теряю мяч, который уже летит в нашу корзину, заставляя болельщиков команды противника кричать ещё громче. Организм милостиво решает наградить меня волной страха, что, вот, ещё чуть-чуть, и перевес будет не в сторону Тейко, нет! Вот именно для таких случаев Акаши-кун и придумал эту стратегию, руководствуясь лишь тем, что даже простой игрок с лёгкостью может изменить ситуацию на площадке, поменять будущее, настроив на свой лад. В эту секунду Мурасакибара-кун под громкие крики толпы всё же умудряется спасти нас от столь позорного счёта, и я, быстро получив мяч, перенаправляю его в сторону почти готового Кисе. Сердце бьётся мучительно быстро, словно бы грудную клетку сейчас пробьёт. Я будто плыву по тем волнам мгновенного разочарования, заполнившего болельщиков нашей школы. Отчаяние усиливается ещё больше, потому что у Кисе едва получается обработать мяч после столь сильного паса, тут я уже должен упрекать себя. Такого никогда не было, просто ни разу. Разрыв Тейко с другими командами всегда был больше пятидесяти. Этот матч полон парадокса. Я убеждаюсь в очередной раз, когда пас Кисе совершенно нереальным способом перехватывают, оставляя его в полнейшем недоумении. Убеждаюсь с первой же секунды. Получить всем ещё до моего выхода по нарушению? Потом едва-едва набить сорок очков и узнать, что эта школа со свистом выбила с турнира все остальные, по статистике более сильные. Увидеть, что Аомине-кун несколько раз мажет. И Кисе-кун отвратительно отдаёт пас, считая здесь всех непроходимыми занудами, просто завидующими его бесконечной харизме. Впрочем, форварды здесь — совершенно отдельная, высокомерная тема. То, как оскорбительно легко перехватывают мяч Кисе, вызывает еле ощутимое чувство страха. Краем глаза я замечаю его совершенно ошеломлённый взгляд, словно ему только что сказали, что в модели он никак не годится. Его лицо бледное, как и восьмёрка на спине — разница между весёлым, инфантильным Кисе-куном и таким, пугает и напрягает больше обычного. Болельщики Тейко продолжают хвататься за головы, даже когда звучит сирена, напоминающая о начале перерыва. Я в мгновение глохну, ощущая собственное шаткое состояние и положение. Взгляд Ниджимуры-семпая очень красноречив в такие моменты, но он подходит, хлопает по плечу и лишь кивает, поддерживая без каких-либо слов. Я оглядываюсь на трибуны, а там один гул, крики. И уже направляясь в раздевалку точно следом за Кисе, понимаю, что все эти эмоции толпы — не в сторону Тейко. Кисе сумбурно кивает тренеру, больше пряча собственный взгляд и продолжает идти дальше впервые под полное игнорирование толпы, от чего совершенно не разбирает дороги. — Опережаем всего на пять очков, — зло процеживает Мурасакибара, идущий рядом с ним. — Какую-то второсортную школу. Проходящие мимо игроки Западной Каматы предусмотрительно ничего не говорят, стараются не смотреть в нашу сторону и не радоваться слишком явно — вряд ли из уважения. Скорее, понимают, что лучше не дёргаться, когда у всей основы Тейко такие красноречивые выражения лица. На название собственной школы, которое красуется огромными буквами почти на каждом плакате, смотрю каким-то бессмысленным взглядом. За спиной тренер что-то говорит Момои, даже не оглядываясь на площадку. Я ужасно надеюсь, что когда-нибудь его контракт разорвут и пафосно швырнут ему же в лицо перед тем, потому что он придумывает совершенно ужасные схемы, не полагаясь на самое обыкновенное взаимодействие между игроками, ставит защиту по всему полю, полагаясь на возможность обыграть один-на-один. Мои товарищи смогут. Я — нет. Во всём спортивном комплексе туман разъедает изнутри и снаружи, не даёт успокоиться, прийти в себя. Болельщики больше не выкрикивают «Тейко». А мы, как бы лучшие баскетболисты, ничего с этим поделать не можем. Когда Акаши первым доходит до лестницы вниз, тренера как ветром сдувает — остается лишь Момои, которая делает вид, что всё слишком хорошо здесь. Кисе и Аомине проходят мимо, цепляя охранников, будто бы провоцируя и не желая что-либо объяснять и вообще как-либо оправдываться. От собственных мыслей некуда деться. — Со всеми бывает, — несмело говорит Момои позади. — Отыграемся после перерыва обязательно. В раздевалке одна из скамеек в сторону отлетает в свирепом молчании. Краски вокруг за секунду тускнеют, сгущаются чёрным, когда я смотрю на перевёрнутую Кисе лавку. За дверью, выше на этаж, всё так же громко звучат возгласы в пользу другой команды. Аомине глаза закатывает, наверное, вспоминает, как позорно перехватили пас товарища. — Прекратить истерику, Рёта. Форварды словно две спички на поле, залитом бензином. Всякий контакт приводит к неостановимому пожару. Заголовки спортивных журналов всю следующую неделю будут гласить лишь об этом. Только, вот, этот матч даёт надежду на нечто большее. Может, хотя бы на подобие командной игры, которой так не хватает. Потому что без неё на будущем всей команды поставится крест. Я даже в перерыве вижу, что никто ничего совершенно не слушает, все здесь увлечены собственными мыслями, но в этот раз хотя бы не имеющими опосредованное отношение к баскетболу. Жаль только, что желание казаться круче и обыграть всех именно один-на-один становится на первое место. Как-то я пытался донести нечто подобное до Кисе, сказал, что перехватывать мячи Аомине-куна сродни неуважению. А Кисе в своей обычно манере беззаботно плечами пожал и сказал лишь то, что подобным образом становится лучше. Мидорима-кун лишь рукой по волосам проводит и раздевалку покидает первым, даже перед капитаном. А я сразу же жалею, что вообще выхожу на площадку сейчас. Форма Тейко сливается с фоном той грозной смеси серости и раздражения, заставляя игроков просто действовать. Один перехват может с лёгкостью загубить карьеру, перевес в очках — жизнь. Количество нарушений и предупреждений лишь нарушает баланс и сыгранность, давая ещё меньше свободы. С кожи срывается капля пота. Мяча я уже не вижу, всё чаще замечая, как вокруг всё смешивается, словно бы я внезапно оказался в самом разгаре битвы. Акаши-кун даже после одного нарушения продолжает носиться по площадке, стараясь перехватывать как можно больше мячей. Мидорима-кун получает их и бросает в корзину. Сложенный дуэт поражает своей утончённостью в работе. Я же из кожи вон лезу, чтобы поспевать вовремя передавать пасы, но влажная рука буквально соскальзывает с шершавой поверхности баскетбольного мяча, дыхание напрочь сбивается, превращаясь в хриплый кашель; мяч попадает Аомине-куну в затылок. Кисе быстро выбивает потерянный мяч из рук соперника, несётся вперёд, уворачиваясь от всего, чего только можно, а зал тем временем наполняется криками, скандирующими лишь одно:Т Е Й К О
Безумно жжёт руки до самого конца, вплоть до финальной сирены. Последняя четверть заканчивается безоговорочной победой нашей школы. Руки противникам пожать приходится, они благодарят за хорошую игру чисто из вежливости, совершенно так в душе не считая. Мне в одночасье становится холодно, когда я встречаюсь с взглядом капитана. Необъяснимый страх накрывает с головой. Я смотрю на уходящую подавленную команду Западной Каматы, замечая, как парни оттуда стараются подбодрить друг друга. В голове проносится такое глупое и отчаянное — это настоящая команда. Уже спустя полчаса у выхода из спортивного комплекса понимаю, что на улице всё так же льёт дождь. Когда Мурасакибара-кун невозмутимо подталкивает сзади, чтобы я продолжал идти вперёд, замечаю фанатов собственной школы, даже у главных дверей скандирующих название команды и высоко над головой держащих разнообразные плакаты со словами, выражающими любовь буквально к каждому игроку основы. Совсем ненамного, но именно здесь выигрывает Кисе-кун, который с особо независимым видом дарит именно фанаткам лишь один, едва уловимый взгляд. Все остальные на толпу совершенно не обращают внимания. Полнейшее безразличие, которое наступило лишь спустя десять минут радости. И ничто его согнать не может: ни хороший матч, ни только что выигранный в финале трофей, ни даже хоть какой-то проблеск командной игры. Безразличие, которое угнетает, заставляя лишь обречённо вздыхать в надежде на лучшее.|||
Время тянется бесконечно долго, словно всё вокруг замирает и совершенно сводит с ума. Впервые вместо того, чтобы слушать и вникать в слова преподавателя, я всеми силами пытаюсь не уронить голову на парту и не разбить себе же лоб. Иногда матчи ужасно сказываются на собственном организме, ведь, если не слушать тренера, то придётся отсиживаться на скамье запасных, а так и до расшатанных нервов недалеко. Взгляд сам падает на спину Аомине-куна, сидящего через одну парту от меня. Ещё ведь буквально несколько недель назад он радостно готов был бежать на тренировки, с ума сходил от бесчисленного количества упражнений и кругов по залу, а теперь каждый раз спокойно покидает класс, исчезает из виду до следующего дня. Нет, правда, что я могу сделать для него? Тренер потребовал, чтобы мы громко выигрывали, но на деле ограничил весь спектр эмоций. Соревнования требовали, чтобы мы шли вперёд, слаженно и ярко, но стеной кирпичной отгородили нас друг от друга. Школа потребовала, чтобы мы были самыми звёздными учениками здесь, но лишь уничтожила ту самую частичку справедливости. И в конце концов Средняя Школа напоролась на то, за что боролась сама. Всё совершенно изменилось. Я, скорее, просто стараюсь не замечать этого, не выбиваться из большинства. Я не готов, не собираюсь даже идти против устьев общества, но Сато каждый раз обращает моё внимание на себя, однако смотрит с плохо скрываемым упрёком. Только у неё есть право так смотреть. В конце концов, она почти единственная здесь, кто ведёт себя рассудительно. Да и что я могу поделать? Она понимала гораздо больше вещей, чем я. Момои-сан, сидящая со мной ещё с первого года обучения, несильно толкает меня в плечо, чтобы привлечь внимание. — Ты в порядке, Тецу-кун? Я поворачиваю голову в её сторону, в сторону лучшей подруги Аомине-куна. Она всегда готова была присматривать за ним, старалась подбадривать и меня после всех странных поступков. Она ни раз признавалась мне в любви, но я был непреклонен. И дело даже не в том, что она мне не нравится, Момои-сан очень хорошая девушка. Просто я сам для себя достаточно сложный парень. Но всё это не мешает нам с ней быть хорошими друзьями(?). — Я не знаю. Девушка вглядывается в мои глаза, вероятно, стараясь отыскать хоть какую-то эмоцию в них, но тут же, горько вздохнув, печально отводит взгляд. Она закусывает губу и еле слышно постукивает шариковой ручкой по холодной поверхности парты. — Почему ты не принимаешь помощи, когда тебе хотят помочь? Я не нахожу сил ответить, не могу даже смотреть в сторону Момои, потому что мысли крутятся где-то там, у спортивного зала, совершенно ненужно и тщетно. Не светит хорошая жизнь. Ничего вообще, потому что даже после каждого выигрыша никто не ощущает радости победы. Я после каждого выигрыша задыхаюсь, не веря, что мы победили. — Чёрт, — вырывается у меня сразу после того, как заканчивается урок. Я дёргаюсь от неожиданности, когда Момои кладёт мне руку на плечу, чтобы вновь хоть как-то подбодрить. Из-за её взгляда я совсем забываю об Аомине-куне, который всё так же безучастно сидит на своём месте. Я оглядываю класс. Хайзаки-кун стоит у окна, засунув руки в карманы и облокотившись о подоконник, изредка поглядывая в нашу сторону. — Момои-сан, не стоит беспокоиться, правда, — девушка кивает мне несколько раз подряд. На мгновение воцаряется молчание, я перевожу взгляд на предпоследние ряды парты, встречаюсь взглядом с Сато, но она тут же отворачивается. — Тецу-кун, ты выглядишь очень потерянным, — я дёргаясь снова. Слова, слетевшие с губ Момои, вызывают еле ощутимую дрожь в теле. Почему так? — хочется мне задать вопрос, но я только еле заметно пожимаю плечами, желая исчезнуть, спрятаться от настолько проницательного взгляда. Здесь ещё пару секунд царит молчание, напряженное, неприятное, но быстро растворяется в рингтоне телефона, который громко звонит почти в конце класса. Ток проходится по позвоночнику совсем не вовремя. А мелодия всё так же настойчиво играет. Я тянусь за школьной сумкой, когда вижу, что Хайзаки-кун медленно идёт к концу класса, не обращая ни на кого свой взгляд. Это заставляет меня вдохнуть побольше воздуха. — Тебе очень интересно, кто мне звонит? — голос Сато врывается в собственные мысли прежде, чем я успеваю покинуть класс. — Конечно, прям сплю и вижу, кто тебе там звонит, — Хайзаки-кун пожимает плечами. — Просто задолбала эта трель — решил дать тебе телефон. — Спасибо, не надо, — голос девушки приобретает свойственные ему грубые нотки. — Пожалуйста, — Хайзаки отвечает в той же резкой манере, но не торопится отходить от девушки, заставляя тем самым даже меня остаться в кабинете. Я неожиданно для себя возвращаюсь обратно, ведомый мыслям об очередном непредвиденном конфликте. Но прежде, чем кто-то успевает хоть что-то сказать, я останавливаюсь. Не знаю, что делать в такой ситуации, чувствую противные мурашки по всему телу и вмиг отвлекаюсь от всего, когда мимо проходит Аомине-кун. Я тяжело вздыхаю. Если бы там был не Хайзаки-кун, я бы мог сам вмешаться, но Аомине словно бы и правда мои мысли читает, прекрасно понимая, что остановить всё это надо именно ему. А я просто терпеть не могу, когда вокруг так много людей. Хотя... Да-да, оправдывайся, Куроко. Ты даже к Акаши боишься подойти и высказать всё, что думаешь. — Хайзаки, отстань от девушки. Голос звучит спокойно, но по лицу Шого видно, что он всё понял. Аомине-кун кладёт руку на его плечо, специально полностью загораживая Сато собой, но я не вижу никакой грубости, лишь немую поддержку в синих глазах и самую малую долю уважения в серых, долю настолько едва уловимую, но на которую Хайзаки-кун способен. Только, вот, за всей этой сценой следить очень неприятно. Мне правда жаль Хайзаки-куна. Его выперли из спортивной секции за неподобающее поведение, почти выперли из школы совсем недавно, его чуть не сбил грузовик позавчера вечером у главных ворот. Хайзаки в последнее время и правда не везёт. Я лишь вздыхаю и выхожу из класса, потом его покидает и Аомине-кун, игнорируя Момои-сан полностью. В просторном коридоре становится чуть легче, но не намного, потому что вся ситуация в целом давит с огромной силой, но мне не хочется строить из себя страдальца, нет. В конце концов, я тот же соучастник, пусть и невольный, но против не делаю решительно ничего. — Куроко-кун. На голос Сато, вероятно, вышедшей следом за мной, я оборачиваюсь чисто инстинктивно, даже не стараясь скрыть собственную улыбку, ведь её я рад видеть, и глупо было бы скрывать нечто подобное. Где-то на фоне слышится девчачий визг, а Сато тем временем ровняется со мной. Могу ли я объяснить то, что совершенно не стараясь оттолкнуть её от себя, просто не общаться с ней? Нет, никак. Её слова правдивы, точны. Сато Акеми именно за второй год обучения стала мне весьма неплохой подругой, разделяющей моё мнение. Раньше, когда мы проходили мимо друг друга, то у нас были причины не общаться: я не хотел говорить с той, кто встречается с Кисе-куном, потому что его совершенно не знал, а она, скорее всего, просто не замечала. Но сейчас... мне просто комфортно. — Ты убежал слишком быстро, — Сато легко отвлекает от размышлений и жмурится от восторженных воплей очередной женской стайки. — Разве быстро? — девушка смотрит на меня и улыбается, а я чувствую, что меня разобрали как по кусочкам, выявив все эмоции. Серые стены Тейко вокруг кажутся похожими на футляр, из которого не выберешься. По разные стороны от нас виднеются многочисленные грамоты и кубки спортивных секций, среди которых выше всего красуются награды баскетбольного клуба. Не знаю, смотреть на эти награды для меня сродни самому тяжёлому испытанию. В коридоре поднимается шум более громкий, отчего беседу приходится завершить, и я стараюсь молиться всем богам, чтобы Кисе-кун прошёл мимо, так и не заметив нас, но это слишком глупая попытка. Я не хочу сказать, что он мне не нравится. Просто слишком сложно общаться с тем, кто наравне с тобой отравляет воздух в стенах этой школы. — Кисе, — Сато успешно игнорирует его в мгновение ставший хмурым взгляд и улыбается. — На матче я ожидала от тебя большего. — Ты смотрела? — тихо спрашиваю я, чуть удивленно глядя на неё. — По телевизору транслировали. Кисе-кун за моей спиной хмыкает, но его внимание быстро переключается совершенно в другую сторону, но реплику девушки он, конечно же, не оставляет без ответа. — И тебе привет, — Кисе улыбается совершенно обыденно, но на нас даже взгляда не опускает, предпочитая внимательно смотреть всё в ту же сторону. За время общения с ним я почти с лёгкостью мог отличать фальшивые эмоции от настоящих. Сейчас он просто храбрится, хотя в нём так же отчётливо чувствуется неуверенность. — А ты что здесь делаешь? — Кисе-кун, мы тут вместе стоим. Мне становится смешно, когда он вздрагивает от звука моего голоса и теперь уже виновато улыбается, неловко пятернёй вороша волосы на затылке. Взгляд Кисе-куна очень редко меняется. Сколько его помню, ни разу не видел подлинной грусти или отчаяния, верно, оттого, что ему никогда не приходилось этого испытывать. Или он просто научился скрывать все дурные эмоции так же замечательно, как и я свои, поэтому именно сейчас я решаю чуть приглядеться к нему. — А, так ты с Куроко-ччи, наверное, подарок для меня выбираешь, — он улыбается, глядя на девушку теперь, но всё же хорошо видно, с каким трудом ему это даётся. — Только, вот, знаешь, я эти всякие безделушки не люблю. И вообще я не меркантильный. Мне поцелуя хватит. Сато отводит взгляд от его лица в сторону, поправляет ворот голубой школьной рубашки, и теперь же смотрит на меня с лёгкой улыбкой, которая если присмотреться, кажется более яркой, чем это есть на самом деле. Странное волнение накрывает меня с головой, необъяснимый страх, боязнь очередного конфликта, когда выходящий из класса Хайзаки сталкивается взглядом с Кисе и держит, держит всеми силами, напрягает, заставляя бояться, но отворачивается быстро, едва не врезавшись в девушку и теперь дав пройти ей к нам. — Премерзко на улице, да? — голос Сато вновь вырывает меня из собственных мыслей, напряжение сползает маленькими шажками, но не полностью. Я смотрю на только что подошедшую девушку внимательно, сразу же замечая, что в ней есть что-то такое, что цепляет сразу, почти за долю секунды. — Премерзко, — с каким-то облегчением говорит она. Её взгляд кажется мне странным, но в то же время и совершенно обыденным. Свободным даже. Мне же этого не понять. Когда чувствуешь собственную свободу и независимость, твоё обаяние постепенно разрастается на километры, цепляя собой каждого попавшегося человека, притупляя собственные чувства и здравый смысл. Это прекрасно, но в большинстве случаев такие люди оказываются ужасны. Ужасны настолько, что ломают. Волю, желание, тебя самого, превращая просто в того, чьи интересы уже никак не котируются. — Привет, Накаяма-чан, — Кисе-кун по своему обыкновению лучезарно улыбается, но в глаза девушки смотрит с некими перерывами. Она кивает ему в ответ и подмигивает очень мило, словно бы делает это каждый день, профессионально, и я сразу же замечаю как этот простой девчачий жест действует на Кисе-куна, которому становится совершенно неловко. Очень забавно наблюдать за тем, как сначала он кажется одним из самых гадких учеников этой школы в глазах многих, а потом, как он становится паинькой и почти краснеет перед девушкой. Разница лишь в том, что жест хоть и простой, а, вот, сама девушка, так любезно подарившая его, кажется, отнюдь нет. Во всяком случае, это она общается с Акаши и Мидоримой. — Ты становишься героем, — она проводит рукой по медным, переливающимся в тусклом коридорном освещении волосам, не отводя взгляда от Кисе. — Очень много девушек по всей школе только о тебе и говорят. — Так это же круто, — Кисе-кун вмиг выпрямляется. — Пусть говорят ещё больше. Куроко-ччи, как думаешь, мой портрет можно будет изобразить напротив окна вашего класса? Девушка, до этого явно не заметившая меня, переводит взгляд в мою сторону и выглядит больше удивленно, нежели старается как-то приветливо улыбнуться. Я замечаю, что она и правда очень приятная, но я бы не назвал её красивой. У неё мягкие черты лица, ни грамма косметики, хотя большинство девушек в этой школе очень любят наносить разные косметические средства до такой степени, что особо чувствительным даже можно было ощутить сам запах. Мне это всегда казалось диким. Наверное, именно поэтому мне приятна компания Момои-сан и Сато-сан, которая теперь лишь закатывает глаза, потому что, скорее всего, прекрасно понимает, к чему именно ведёт Кисе. Я, к слову, тоже понимаю. — Кисе-кун, твоё самомнение там явно не поместится. — Так грубо с твоей стороны... — он выдыхает и проводит рукой по светлым волосам, специально убирая непослушную чёлку назад. Мне же становится смешно и одновременно горько от вида его перстней. — Ты идёшь на тренировку? — Нет. — Почему? — по его голосу становится понятно, что он удивлён или, может, даже раздосадован. — Ты никогда не пропускал. Что-то случилось? — Нет, всё правда в порядке, не волнуйся, — я лишь киваю ему и смотрю в карие глаза, потому что прекрасно понимаю, что ему никогда не догадаться, о чём я думаю. Даже если он попытается, всё равно не сможет. — Сегодня мне надо домой пораньше, вот и всё тут. — Я отпрошу тебя тогда. — Спасибо, Кисе-кун. Я киваю им и разворачиваюсь, чтобы пойти к выходу, совершенно не желая встретить кого-то из знакомых, будь то даже Момои-сан или Ниджимура-семпай. Одна только проблема — просто мнениями не сходимся. Хотя пропуск тренировки и отдыхом-то назвать не получается; стук таких же волейбольных мячей в зале на первом этаже и разговоре о победе в финале баскетбольного турнира вводят в лёгкое волнение, которое я совершенно не привык показывать. Откровенно говоря, в этом практически никогда не было смысла. Да и никто рядом в такие моменты, к счастью, не оказывался. — Опять убегаешь, — голос Сато кажется чем-то потусторонним, и меня это правда удивляет. В первую очередь то, что она пошла за мной, а не осталась там, с остальными. — Тебе неприятно находиться в зале. Я смотрю на здание, находящееся восточнее главного корпуса школы, а сердце внутри стучит очень быстро. — Нет, просто... — Потому ты так рано уходишь? — её голос кажется стальным, слова бьют. До жгучей боли верны. Какая ирония, правда же? Когда мы останавливаемся не так далеко от школьного фонтана, Сато смотрит мне в глаза, но так ничего в них и не находит. — Чтобы даже своих не видеть. Тех, что не могут стать настоящей командой. — Сато-чан, что за странная слежка за мной? — девушка пожимает плечами, и мы огибаем фонтан, в котором уже не бурлит вода. — Но я согласна, — заключает она, и я краем глаза замечаю, что она смотрит в небо. — Они и правда невыносимы. Кто-то ведь должен что-то сделать. — Да, но ради них, — я пожимаю плечами. На ум приходит много всего. Я почему-то вспоминаю то, с какой теплотой во взгляде Акаши-кун рассказывал о том, как мама отвела его на баскетбольную площадку. То, как Мидорима-кун играет на фортепиано, с совершено сосредоточенным видом перелистывая страницы нотной книги. Как Мурасакибара-кун изредка показывает новичкам собственные приёмы защиты кольца. Как тот же Аомине-кун только что защитил Сато-сан без лишней грубости. Вспоминаю, как быстро поменялся взгляд Кисе-куна, стоило только тому, кто по правде что-то значит для него, сказать пару неприятных слов. — А не против. И ненадолго прикрываю глаза, когда все мы всё ещё друзья.