Нет, все попытки избежать Прикосновения, все эти ухищренья, Попытки взгляд до времени занять Предметом, не имеющим значенья (Как честь, хотя б до времени, велит), Им не помогут избежать паденья.
Бывает же такое, что при взгляде на что-то ты начинаешь испытывать совершенно смешанные эмоции. Хотя, это, наверное, неправильно. Мы каждый день встречаем огромное количество тех же людей, оцениваем, отпускаем или, наоборот, пускаем в собственную жизнь, не особо заботясь о том, что может случиться далее. Нам как-то даже всё равно становится, ведь мы считаем, что человека этого забудем — таких ещё семь миллиардов, чего беспокоиться? Зачем вообще волноваться, если вокруг людей слишком много, чтобы быть одиноким? Я частенько задаюсь этим вопросом, но, наверное, от того, что терпеть не могу тех, кто извечно занимается самобичеванием, не стараясь просто взять собственную жизнь в свои же руки и показать всем, что ты хоть чего-то стоишь, а не рыдаешь днями и ночами в подушку, совершенно ни на что не способный. Поначалу во мне абсолютно всё кричало, что с Куроко что-то не так, ведь очень странно видеть его взгляд, не выражающий ничего, но слышать слова и видеть те же действия, значащие как раз многое. Или здесь я, похоже, немного заблуждаюсь. С Куроко, на самом деле, всё в порядке, он — совершенно нормальный парень, любящий говорить странные, но такие правильные вещи. А я, наверное, просто упрямый, раз в полной мере не стараюсь понять его. И сколько раз я попадался? Даже думать об этом не хочется. О, я не так давно это признал, кстати. Совсем-совсем недавно, когда мне об этом раз десятый напомнили, но от этого становилось только хуже. А я ведь хотел интересоваться всем, чем только можно, улыбался весело и непринуждённо, так радовался жизни, что едва заметными шагами направлялся к пропасти. Я рад. А теперь мне мерзко, значит, мерзко должно быть и всем вокруг. И, честно, от этого невозможно избавиться. Здесь нужны годы изоляции от людей, а для меня не разговаривать в таком случае — труд утомительный. По спортивному залу разносятся невыносимо громкие крики девушек, и мне нестерпимо хочется, чтобы они заткнулись. Мой взгляд цепляется за Аомине прежде, чем он делает прыжок. Но именно в этот момент зал буквально взрывается безумными овациями, заставляя выронить баскетбольный мяч из рук, когда прыжок получается совершенно необычным и слышится оглушительный удар мяча о паркет. Когда мы с Аомине встречаемся взглядами, то вновь начинаю чувствовать эту ничем не объяснимую ненависть. Или как лучше назвать это выжигающее изнутри чувство? Зависть? Неуверенность в себе самом, граничащую со странным разочарованием? Всё давно заступает за черту — не такие должны быть отношения у тех, кто играет в один баскетбол, в одной школе, в одной команде (?). Поздно я это осознаю, да? Аомине сильно кидает мне мяч, и я едва подавляю навязчивое желание послать ему этот мяч ещё сильнее в ответ.|||
И всё становится очевидным. Особенно в тот момент, когда я начинаю казаться самому себе совершенно потерянным. Но, по крайней мере, на данный момент я не верю в то, что это не поправимо. Обычно же люди замыкаются в себе, не зная, что им делать дальше. Правда, я тоже без понятия, что мне делать на данный момент. Воспоминания того приёма Аомине на недавней тренировке не даёт спокойно и шага ступить, потому что, чёрт возьми, мне не повторить, даже если я забуду обо всём на свете, кроме баскетбола. Что мне делать с собственными противоречиями касательно одной и той же ситуации, когда я сначала рвусь в бой, а потом просто застываю на месте в полной растерянности? Но именно от этого страдают остальные, а я просто живу дальше, совершенно не думая об этом. Дай только больше воли здравому смыслу и совести, и они напомнят о былом и с радостью полоснут по нервам, заставляя отступить на шаг назад. Сто раз дадут повод всё исправить, а ты сделаешь лишь хуже, потому что, ну-у, понятия не имеешь, как исправить то, что уже сделано. Тысячи людей проходят мимо, тысячи взглядов встречаешь ты сам, улыбаешься в ответ и отпускаешь. Некоторые остаются, а большинство... они-то и уходят по твоей вине. Потому что, если хорошенько подумать, та же любовь бесчисленного количества поклонниц мне совершенно не нужна. А, вот, чувства других я растоптал, ушёл сам, исчез. Уж лучше бы думал прежде, чем говорил что-либо. По крайней мере, теперь бы не чувствовал отголосков вины. Но это не приходит так сразу, это становится куда более очевидным при встрече. Когда после урока я останавливаюсь напротив класса, где учится Аомине, не могу не улыбнуться. — Выключите свет в классе. — Тецу, только попробуй меня ударить. Я смотрю на товарищей, теперь уже выходящих из кабинета. Надоедливый шум появляется вновь, и я по возможности стараюсь игнорировать внимание, направленное в мою сторону. Акеми выходит из своего класса последней, осторожно. Каштановые волосы аккуратно ложатся на плечи, когда мы на несколько секунд сталкиваемся взглядами. Она слишком спокойна, даже если вокруг столько ажиотажа. Девушка, которая слишком противоречиво относится ко мне, чтобы смотреть в мою сторону дольше. Девушка, именно знающая меня, с особым упоением любящая поиграть на моих же недостатках. Таких девушек в жизни любого парня бывает ничтожно мало, но именно они выявляют желание меняться. И не под стать ситуации, а просто. Потому что испортить жизни мы ещё обязательно успеем. — Ну, что, — рядом совершенно неожиданно появляется Аомине и тоже смотрит в сторону уходящей одноклассницы, — как у неё дела? Он облокачивается спиной о стену и выдыхает — единственное, что можно позволить себе. Воспринимать собственную гениальность на баскетбольной площадке круто и невыносимо одновременно. Мяч прилетает в корзину каждую секунду, вокруг восхищаются все, но приходится осознавать, что тебя никто никогда больше не обойдёт. — Нормально, — легко пожимаю плечами, не желая добавлять пресловутое «скорее всего». — Мог бы и сам поинтересоваться. — Да не, — в ответ ухмыляется Аомине, смотря теперь в другую сторону и делая вид, что ему совершенно не до этого. — Зачем? — Мурасакибара-ччи тебе не говорил? — Что? — Он, вроде как, решил пропустить пару тренировок. — Хороший выбор, — Аомине зевает и теперь уже смотрит в мою сторону. Меня почему-то передёргивает, но я и взгляда отвести не решаю. — Ты на вечернюю идёшь? — Нет. — Свидание? — Было бы с кем, Аомине-ччи. Он ничего не отвечает, и мы попросту одновременно отворачиваемся друг от друга. Точь-в-точь как на площадке — не отличишь даже. Только, вот, во время матча я без труда могу инициативу взять в свои руки. В реальной жизни я, наверное, и правда утратил эту возможность, потому что те, кто хоть немного интересует меня, и близко к себе не подпустят. Правда, я и сам попыток не предпринимал. Или дело совершенно в другом. По крайней мере, когда я замечаю, как Акаши и Мидорима выходят из своего класса, меня еле ощутимо бросает в дрожь. Когда я понимаю, что из этого кабинета вышли почти все, лишь выдыхаю. У меня никогда не было страха в общениях с девушками, наверное, потому что я всегда был уверен в том, что даже простой улыбкой доставляю им удовольствие. И это правда. Только, вот, Момои была права, как-то сказав, что моё поведение, основанное на постоянных исчезновениях, — что-то из ряда вон выходящее. И именно здесь срабатывает то дурацкое правило бумеранга. Меня избегает Судзуки, старается не замечать (правда, глупо и тщетно, но старается же!), просто делает вид, словно меня нет. Когда же в мою сторону смотрит Накаяма, мне самому хочется развернуться и уйти. Только взгляд у неё совершенно не тяжёлый, не ледяной, — он... Я даже словами описать не могу, потому что это надо видеть вживую. Чувствовать, как она смотрит, словно бы тебя ни во что не ставит, но в то же время восхищается на полном серьёзе. Если честно, то даже мне кажется, будто я самый обычный парень, когда мы иногда сталкиваемся в коридорах после уроков. Быть может, именно поэтому я так старательно пытаюсь избегать её. Из-за того, что комплекс неполноценности развивается рядом с этой девушкой, так же быстро, как раковая опухоль. — Надо же, Кисе-кун, — её голос разносится по всему пустому классу, заставляя меня неловко улыбаться и оставаться в дверях. Даже противно становится. — Все твои товарищи уже ушли, а ты здесь. — Да я просто пообщаться, Накаяма-чан, — девушка улыбается мне, когда я всё же решаюсь зайти во внутрь. Она теперь сосредоточенно складывает учебники в сумку, изредка проводя рукой по волнистым волосам. Сам того не осознавая, начинаю следить за ней, не пытаясь даже и слова сказать. — Решил пообщаться, а молчишь, — она поднимает на меня свой взгляд и мило морщится. А из меня словно бы воздух выбивают, причём самым ужасным способом, но зачем-то я пытаюсь казаться таким серьёзным и совершенно не пробиваемым. Накаяма это, очевидно, замечает и улыбается мне ещё шире. И этот манёвр дразнит. Безумно. — Извини, просто задумался немного, — говорю я и пожимаю плечами. Хотя, на самом же деле, не «задумался», а «засмотрелся». — Что думаешь насчёт бала? — Ничего особенного, — я обхожу девушку и становлюсь чуть позади, наблюдая, как она старательно поправляет воротник школьной блузки. На секунду Накаяма даже замирает, а потом медленно оборачивается в мою сторону, и мне вмиг становится неловко. Потому что если она продолжит в том же духе, я в таком случае даже влюблюсь. Если уже этого не произошло. Вот чёрт. — Этот твой друг, Мидорима-кун, так хорошо играет на фортепиано, — она задумчиво подносит указательный палец к губам, а меня словно током по позвоночнику пробирает. Потому что теперь Накаяма смотрит на меня, но не в глаза, когда я сам так отчаянно надеюсь поймать её взгляд. Взгляд, который, кажется, пренадлежит всем, но никому в отдельности. — Каждый день не забываю заглянуть в музыкальный кабинет. — А я ведь сразу заметил твою странную заинтересованность в его жизни, — я улыбаюсь в ответ, живо представляя себе лицо Мидоримы и вообще его сконфуженное поведение при любой девушке. — А ты, наверное, считаешь, что я днями и ночами о нём думаю? — Накаяма поднимает взгляд, который полностью охватывает меня. Девушка хихикает и смотрит мне за спину, точно в окно, отчего её глаза отчётливо становятся стальными, а выражение лица — каким-то отстранённым, но задумчивым, будто она обдумывает что-то очень важное. — Эй, я этого не говорил, — давлю из себя улыбку и смотрю ей в глаза, но на мгновение мне кажется, словно бы обжигаюсь. — Ты сейчас никуда не спешишь? — Неужели погулять решил? — Да, в прошлый раз ты мне отказала, — признаюсь я, и она усмехается. Немного даже едко, но я не акцентирую на этом внимание. — А та девушка? Судзуки, да? — Мизуки смотрит мне в глаза, вероятно, ловя в них сотни эмоций и даже ноток недопонимания. Девушка показательно задумывается, и я чуть напрягаюсь, взглядом ловя каждое её движение. — Ну, с лучшей подругой которой ты... — Ах, ты об этом, — на секунду становится обидно, но я стараюсь не выглядеть отрешённо на данный момент, потому что Накаяма это сочтёт за глупую слабость и всё так же будет мило улыбаться. — Никого это не должно волновать. — Теряешь хватку, Кисе-кун. — Да? — у меня хватает сил на улыбку. — А где твоё женское очарование, распространяющееся на всех в этой школе? — Но на тебя же срабатывает, — девушка почти мурлыкает. — Ты ведь здесь. — Ой-ой-ой, только то, что я тебя поцеловал в прошлый раз, ещё совсем не означает, что ты мне нравишься, — мне даже смешно становится, но одновременно и страшно. Страшно от той мысли, что все мои чувства для неё как на ладони. — Ты мне не особо нравишься. — Да, я же тоже постоянно так же хорошо, как и ты, общаюсь со всеми, — Накаяма смешно морщится, словно бы только от мысли об этом, а потом весело смотрит на меня. — Хотя, тебе это не так чуждо, я же права? Вообще всё это. Ты можешь не строить из себя джентельмена, правда. — Я самый прекрасный в этой школе, — я машинально поправляя галстук, который кажется мне теперь чем-то вроде петли, затянутой почти намертво. — Ты слишком критична. — Я просто неплохо в людях разбираюсь, не основываясь на красивых улыбках, — девушка беззаботно жмёт плечами, но всё так же продолжает смотреть на меня. — Ты ведь, наверное, тоже неплохо всё осознаёшь. Только я не понимаю, почему ты здесь. — Жизнь порой полна сюрпризов, да? — я невесело улыбаюсь. Мидорима в этом случае бы выразился ещё более пафосно, свято веря в судьбу, что меня даже до сих пор нередко забавляет в нём. — Но я хотел пригласить тебя прогуляться, серьёзно. Девушка внимательно смотрит на меня, будто всерьёз обдумывая предложение, а мне становится неловко, уверенность в себе сходит на «нет» небольшими шажками, и я отвожу взгляд, краем глаза замечая, что Накаяма достаёт телефон и что-то ищет в нём. Её движения безумно напоминают нечто такое, что обычно сопоставляют с каким-то диким зверем вроде пумы, потому что, вот, ты расслабляешься постепенно, не видишь подвоха в поведении, и всё — она вонзает когти тебе в горло (мысли и сердце, наверное). Секунда проходит быстро, я отвлекаюсь от собственных безумных мыслей, когда девушка подзывает меня к себе. Она хитро улыбается, даёт мне телефон, рукой касаясь моей же ладони, и становится даже немного жарко. В теле словно бы в мгновенье всё-всё замирает, кровь густеет в венах, и я правда жалею, что она оказывает такое влияние на меня одной лишь улыбочкой. Позор. Сама же девушка забирается на парту слева и кладёт голову мне на плечо, её волосы щекочут шею даже за воротником рубашки. От каждого такого невесомого касания я судорожно выдыхаю, а теперь смотрю на экран, на котором я с лёгкостью различаю Аомине, совершенно нереальным способом забрасывающего мяч в корзину. От одной лишь мысли о том, что видео с сегодняшней тренировки клуба разослали всей школе, становится неприятно. — Я это каждый день вижу, — говорю я, сразу же отдавая телефон, но не торопясь отходить от парты, потому что голова Мизуки всё так же покоится на моём плече. — И что особенного? — Да просто, — Накаяма жмёт плечами и теперь выпрямляется и поворачивает голову в мою сторону. На секунду мы даже сталкиваемся взглядами и замираем, вглядываясь друг другу в глаза. — Если ты повторишь это, мы всё-таки сможем погулять. — Глупость, — странное возмущение зарождается внутри, мне даже хочется немного подраматизировать, но я теперь даже в собственных мыслях путаюсь, потому что чувствую еле ощутимый аромат духов девушки. И её лёгкое дыхание совсем близко, почти на моих губах. — Я даже не знаю, что ответить тебе на это. — А ты ничего не говори, — она проводит рукой по моему затылку, и я улавливаю еле ощутимый аромат мятной жвачки. Теперь мятную жвачку я буду отчаянно ненавидеть, серьёзно. Потому что её вкус как жгучий холод. Потому что внутри я чувствую то же самое. — Попроси Аомине-ччи, — говорю я, отчаянно желая отвернуться — Накаяма кажется необъяснимо красивой. Когда она улыбается, мне хочется просто поцеловать её, но я не делаю этого. Потому что это может завести в тупик. — Как скажешь, — она всё так же улыбается мне и очень легко спрыгивает с парты, выравниваясь теперь в полный рост. Школьная форма Тейко на ней смотрится аккуратно, даже если пиджак сам небрежно накинут на плечи, а переброшенные на левую сторону медные волосы оголяют участок молочной кожи шеи. Накаяма подмигивает мне, забрасывает школьную сумку на плечо и медленно идёт к выходу из класса, теперь же совершенно игнорируя моё присутствие. — Накаяма-чан, — я выдыхаю и всё же решаю догнать её. Когда девушка оборачивается, меня буквально пронзает её заинтересованный взгляд, — дашь мне свой номер? — Наверное, лучше я сама тебе напишу, как только станет скучно, — она пожимает плечами и совсем невинно смотрит на меня. — А что, у тебя уже есть мой? — я специально решаю опустить все детали, потому что это доставляет лёгкое удовольствие. Накаяма ненадолго отводит взгляд, будто думая о чём-то. — Чёрт, было бы очень забавно, если бы ты сама попросила. Ну, лично мне. Девушка улыбается, глядя мне в глаза. — Знаешь, что по-настоящему забавно, Кисе-кун? — Что? — я киваю головой и скрещиваю руки на груди. — Фанатки твой номер за деньги продают, даже на убийство готовы пойти, — Накаяма почти детально копирует свою прошлую хитрую улыбочку и теперь бросает на меня многозначительный взгляд, — а у меня он просто есть. Я даже подвисаю и теперь хмурюсь, глядя на неё. И всё рушится разом, когда в класс заходит Мидорима. Он очень редко задерживался перед тренировкой, потому что всегда был до ужаса пунктуальным, не позволял себе даже мысли о том, что это жизнь, а не генеральная репетиция. Как оказалось, это мне уходить скорее надо, но следующим в кабинете появляется Акаши. Накаяма лишь здоровается с ними и покидает класс, на прощание махнув мне рукой. Чтобы вернуться в обычное состояние, требуется всего пара секунд. Чтобы понять, что у меня проблемы — ещё несколько. Акаши лишь кивает мне и ухмыляется, верно, прекрасно понимая всю суть ситуации. — Сегодня можешь пропустить, — говорит капитан, и я отчего-то вздрагиваю. Взгляд Мидоримы кажется мне чем-то острым, колким. — Спасибо. Я закидываю школьную сумку на плечо и скорее покидаю кабинет.|||
До школьной парковки остаётся меньше двадцати метров, когда цепкий взгляд практически выветривается из мыслей. Небо постепенно зарастает серыми тучами, намекающими на скорое начало дождя, и мне приходится прибавить шаг, потому что в школьной форме довольно холодно. Собственный телефон в кармане кажется тяжелейшим грузом, а мысли все теперь крутятся вокруг того самого броска Аомине, который больше напоминает торнадо. Я и понять не могу даже: Накаяма правда так верит в меня или делает чисто по собственной прихоти, потому что она девушка? Если это второе, то я делать чисто из принципа этого не буду. Даже если у неё безумно соблазнительная улыбка, яркие, горящие жизнью глаза. Даже если лишь одна мысль о ней вызывает более частые удары сердца. На лоб внезапно падает холодная капля дождя, и я облегчённо выдыхаю, потому что хоть что-то может меня отвлечь от всей этой ситуации. Ветер заставляет жмуриться, и, когда я стойко переношу очередной порыв, чувствую, что в меня кто-то врезался. Я торопливо открываю глаза и смотрю на девушку, пока та сконфуженно поправляет ремень школьной сумки. — Привет, Судзуки-чан, — на выдохе произношу я. То, как она старательно отводит взгляд, вызывает лёгкий смешок и настоящее умиление. — Привет, — девушка упорно продолжает избегать моего взгляда и больше закутывается в собственный широкий шарф, делающий её ещё более хрупкой, словно надавишь, и сломается. — Ты уже уходишь? Судзуки, не удостоив меня ответом, просто поднимает голову, и я сталкиваюсь с её чистыми голубыми глазами, улыбаясь. — Можно я тебя подвезу? — Спасибо, но не стоит, — она слишком резко отворачивается и маленькими-маленькими шажками пятится назад, когда очередной порыв ветра ещё сильнее треплет её светлые, немного кудрявые волосы. Мне становится стыдно, когда я представляю, как эта девушка идёт домой в такую ужасную серую погоду. Она сильно смущена сейчас, и это даже цепляет меня ненадолго. Холодный порыв ветра заставляет меня лишь покачать головой. — Я одолжу тебе пиджак, — девушка удивлённо замирает, и я ловлю её чуть взволнованный взгляд, как только начинаю расстёгивать пуговицы. Её беспокойство поражает меня, и, кажется, окажись на её месте какая-нибудь другая девчонка, то пиджак бы мой унесла с радостью, а, вот, Судзуки накрывает мои запястья ладонями и отрицательно качает головой, стараясь, наверное, грозно смотреть на меня. Почему-то мне даже не хочется победоносно ухмыляться, рушить весь хрупкий мир этой девушки. Она просто смиренно кивает мне и слишком быстро отдёргивает руки, словно бы обожглась. А я не тороплюсь застёгивать пиджак, потому что на долю секунды согрелся. Даже в салоне автомобиля меня не покидает это ощущение. Судзуки совершенно не пытается смотреть в мою сторону, скорее всего, задремав или наслаждаясь тихими звуками музыки. Мне ужасно не хочется рушить её спокойствие, поэтому я просто молчу, изредка поглядывая в её сторону. Совершенно мягкие черты лица, длинные ресницы и покрасневшие щёки придают этой девушке какой-то нереальный невинный образ. Мы пролетаем круглосуточный магазинчик мороженного, и я сбавляю скорость, с горечью понимая, что мне хочется поговорить. — Судзуки-чан, ты не голодна? — Нет, всё в порядке, — девушка смотрит на меня, но, как только я поворачиваю голову в её сторону, отворачивается. — Ты и так мне помогаешь. — Это шутка такая, да? — Нет, — Судзуки старается улыбнуться. — Просто мне надо быть дома. — У тебя строгие родители? — Старший брат ругается больше, — девушка пожимает плечами и облегчённо выдыхает. — А у тебя? — У меня две старшие сестры, но они постоянно заняты, — пожимаю плечами и переключаю песню. — Родители слишком заняты на работе, и вижу я их лишь два часа в сутки, так что... Голос женщины заставляет меня чуть прислушаться. Очень знакомая песня, а слова... Чёрт возьми, слова. — ... мою свободу никто не старается ограничить, — мы сталкиваемся взглядами на долю секунды, и мне кажется, словно бы я вижу что-то похожее на сочувствие. — И я очень это ценю. Серьёзно, когда старшая сестра звонит мне больше двух раз в день, мне хочется выбросить телефон. — Но она же, наверное, просто волнуется, — Судзуки закусывает губу и смотрит теперь в окошко, по которому редкими струйками стекают капли. — Я уже давно сам могу за себя отвечать, — от слов девушки внутри разливается что-то тёплое, и я, в самом деле, не в состоянии понять, почему она так относится ко мне после всего. — Я неплохо готовлю, у меня нигде нет проблем. — Почему ты так хорош во всем? — лицо Йоко озаряет лёгкая улыбка, и теперь, кажется, она не боится смотреть на меня. — Отнюдь, Судзуки-чан, — я качаю головой и тоже улыбаюсь ей. — Я просто ужасен в головоломках. И мне никогда не удавалось полюбить что-то одно. Я ведь сотню занятий сменил. И... Ох, точно! У меня была проблема с речью, когда мне было семь. Она негромко смеётся, но тут же опускает взгляд, а потом вновь смотрит в окно. — Мы приехали, Кисе-кун. — Что? Так быстро? — разочарованно произношу я, потому что этого времени мне было слишком мало. — Мы так и не поговорили нормально... — Но мы учимся в одной школе, — Судзуки улыбается совершенно обычно, и я с удовольствием отвечаю ей так же легко. — И я буду рад видеть тебя на тренировках вновь, — говорю я, совершенно забыв о сегодняшнем напряжении. Только, вот, добавить хочется: «чтобы ты видела, какой я неудачник». — С удовольствием, — румянец вновь окрашивает её щёки, и мне даже становится смешно от такой реакции. — Вот и ещё одна причина задержаться чуть подольше. Мне всегда очень нравилось смотреть, как ты играешь. Это... поразительно. Слова девушки удивляют меня в очередной раз. От мысли о том, что она придёт просто посмотреть на то, как я играю, на лицо просится самая обыкновенная, не натянутая, как самая тонкая струна, улыбка. Жаль только, что в памяти всплывают слова Мизуки. «Повторишь — погуляем». Такая самоуверенность, что даже смешно становится. Этим Судзуки и отличается. Они вообще полные противоположности. Когда я слышу характерный щелчок отстёгивавшегося ремня безопасности, тут же возвращаюсь в реальность. — А ты видела, как Аомине-ччи забросил мяч в кольцо? Секунду Судзуки смотрит на меня с лёгким недоумением во взгляде, но всё же кивает. — А, вот, чисто гипотетически... — сердце начинает странно биться сильнее, и я выдыхаю, чтобы хоть как-то привести мысли в порядок, — я бы смог забросить так же? Девушка приподнимает бровь от неожиданности, а её голубые глаза беспроблемно находят мои, словно бы она пытается отыскать в них ответ на мой же вопрос. Но она не Накаяма. Судзуки не копается в головах людей. — Не понимаю зачем. Ты ведь и без таких приёмов идеально играешь. И этого хватает сполна. Потому что я вижу чёткую разницу, и даже вспоминаю всё то, что говорила мне Акеми. Чёрт возьми, становится стыдно и неприятно от одной мысли о том, насколько же Судзуки хорошая, честная. С ней легко находиться рядом, потому что даже так я чувствую собственное превосходство. Она видит во мне нечто хорошее, и мне хочется казаться таким. Когда мы прощаемся, я просто улыбаюсь ей, не позволяя ничего лишнего. И позже просто сижу в тёплом салоне автомобиля, вслушиваясь в еле различимые звуки песни и поминутно постукивая по рулю во время припева, отчётливо чувствуя, что после слов этой девушки никому ничего не обязан. Но, наверное, я просто искал малейший повод отрицать всё это. А для того, чтобы вернуть всё обратно, слишком поздно.|||
Вечером я стою напротив баскетбольного кольца не так далеко от собственного дома, вспоминая малейшие детали того броска. А потом и сам взгляд Мизуки, который хоть и обещает многое, но буквально говорит за саму девушку: «Ты совсем меня не знаешь. И никогда не узнаешь».Нет, нужно здесь лекарство посильней, Уже им ясно: тщетны и смешны Уловки эти против страсти — с ней Уже бороться нечем, Пока глаза их не ослеплены И руки не обрублены до плеч им. ©