Я чувствую, как совершенно внезапно становится жарко, как нещадно начинает болеть голова, стоит только чуть прищуриться и глянуть на яркую настольную лампу. Очень сложно разобрать, отчего именно мне так нехорошо — либо это недостаток сна, либо директоры, крайне испытывающе смотрящий на меня. Карие глаза ловят каждое, едва-едва заметное движение. Кажется, пребывание здесь изо дня в день — дело принципа. И привычка, которая вбилась в подсознание со временем и никак не хочет исчезать. Вместо того, чтобы избегать, я руками хватаюсь за любую за любую возможность. Но когда такого не было? Мы прекрасно знаем, что Тейко — частная средняя школа, про которую слышали, наверное, все. Рекламу, во всяком случае, видел каждый. Мой взгляд падает на тёмную поверхность стола директора, где у стопки бумаг лежат яркие флаеры, на которых прожектора, герб и баскетбольный мяч. Как будто в Тейко только и делают, что играют в баскетбол. А ниже подпись: «С тысяча девятьсот седьмого года в нашей школе выковывают смелых и благородных юношей». Только, кажется, никого, на самом деле, не выковывают. Ни одного «благородного и смелого» я не встречал здесь. То, как директор смотрит на меня и в такт биению настенных часов постукивает по лакированной поверхности стола, кажется мне предвестником чего-то более масштабного. Я убираю руки в карманы брюк, не желая смотреть ему в глаза, и перевожу взгляд на открытое окно, за которым по небу медленно плывут облака. Директор оглядывает кабинет, громко, устало выдыхает и смотрит словно бы сквозь поверхность стола. Я и сам смотрю туда, замечая множество разнообразных бумаг, карандашей, ручек, калькулятор и дурацкие флаеры. Что же, глупо я сравнил взгляд этого старика с предвестником чего-то масштабного. Потому что настоящая проблема стоит прямо передо мной, сантиметрах в десяти, не больше. Я делаю небольшой шаг в сторону, а внизу, точно под подошвами старых изношенных кроссовок, неприятно скрипит паркет. — Послушайте, ничего такого не произошло. Я просто пошутила, — Акеми едва заметно пожимает плечами, склоняет голову на бок. — Ну, может, не особо удачно. Директор строго смотрит на неё, прикрывает глаза на долю секунды. Я же не могу сдержать ухмылки, позволяю себе даже покачать головой и нагловато глянуть директору точно в глаза. Пакостную натуру из организма не вытравишь, рано или поздно всё равно возможно испортиться. И дело даже не в «благородных» намерениях Тейко. Акеми ведь изначально была такой. Как мне было интересно наблюдать за тем, как она нередко оправдывалась, стоило только опоздать на урок. Иногда мы вместе могли пропустить целый день, совершенно не заботясь о последствиях. А ещё мы нередко смеялись над людьми. — Да я, в общем, тоже, — на губах появляется ухмылка, когда директор упирается в меня взглядом. Акеми оборачивается, едва ли не вырезаясь в меня лбом. Я чувствую, как её острый локоть упирается мне в живот, и хочу усмехнуться, когда она смотрит мне в глаза таким совершенно-совершенно недоверчивым взглядом. — Ну, да, конечно, — едко замечает она, качает головой и теперь уже укоризненно смотрит на меня. — Заткнись, пожалуйста, — шёпотом прошу я, незаметно для директора губами касаясь её макушки. — Прекрати паясничать, — глухой удар ладони о поверхность стола всё-таки заставляет отвлечься. Нехотя перевожу взгляд на окно, когда Акеми вновь пихает меня. — Кто написал на доске это слово? Девушка пожимает плечами. Пара карих глаз в очередной раз прожигает нас обоих. Можно ведь сколько угодно раз делать вид, что память у нас плохая. Что дела до этого просто нет. Если день ото дня ты продолжаешь поступать так же, в конечном итоге всё превратится в пустоту. Наверное, только потом, когда в этот же день я обыграл Рёту в баскетбол, когда после подрался с ним впервые, когда Акеми просто сказала всё, как есть, мне показалось, что я исчез. А день какой-то сумасшедший, жуткий холод, ни проблеска солнца — ничего. И кажется, стоит пересечь вот так же легко очередную тонкую черту, как ты сразу исчезнешь навек.
|||
Густое облако дыма поднимается вверх, практически достигает потолка мужского туалета и рассеивается особенно легко. Я рукой касаюсь мраморной стены, выше, у потолка и окон — дерево. Глядишь, так и сгорит. Но просто страшная скука. И делать нечего, только курить да и всё. — ... вот бы они все так падали, как на площадке перед Акаши. В самом деле, мне больше нравилось это молчание. Я отвлекаюсь от созерцания стен из чёрного мрамора и перевожу совершенно равнодушный взгляд на Кисе, который с сигареты стряхивает пепел, так и не решаясь сделать ещё одну затяжку. От дыма разит резким вишнёвым запахом, смешанным с мужским одеколоном и обычным табаком. — Серьёзно? — А что? — Дайки мне кажется до невозможности тёмным и отстранённым человеком. А всё оттого, что он чаще смотрит в пол, чем на нас обоих. — Это, конечно же, нормально, когда они все буквально валятся с ног, — недокуренная сигарета из рук Рёты быстро попадает в мусорку. Он негромко кашляет, глаза скрывая под светлой челкой. — Ты помнишь, как Мурасакибара-ччи проиграл ему? Это было жестко, но так забавно. Блондинчик качает головой и отводит взгляд, когда Дайки пальцами резко ломает сигарету. Весь табак сыпется в раковину. И, по-моему, он сам уже не разбирается, хорошо он играет или нет. Но всё же он тут ни при чём. Виноваты те болваны, которые ему хлопают, — они кого угодно испортят, им только дай волю. — Ладно, хорошо, — Кисе поднимает обе руки в примирительном жесте и теперь даже улыбается. Слышится тяжелый вздох Дайки, когда помещение вновь наполняется едким запахом табака. — Ты не в настроении, Аомине-ччи, я понимаю. Пусть тебе тогда Шого-кун тоже по башке настучит. Вместе такими весёлыми будем. Иногда мне хочется голову ему разбить о мраморный дорогой кафель, опустить словами, разозлить сильнее, но очередная затяжка прерывает всю цепочку. Рёта просто улыбается и взглядом провожает очередного выходящего из тёмного, прокуренного насквозь помещения парня. Дверь захлопывается очень быстро, когда Дайки специально громко кашляет. — Но я-то не до конца своим шансом воспользовался, — хмыкаю я. — У тебя даже нос не сломан. Кисе сглатывает, но на его лице быстро рисуется ухмылка. Я же просто не обращаю внимание. Таких типов, как он, полезно держать в напряжении. — Угу. У меня вообще-то губа была разбита и сотрясение. Но не убить его там на месте было ещё сложнее, чем просто уйти. Интересно, а смог бы я застрелить его, будь у меня пистолет? — Люди, у которых сотряс, вообще-то девчонками не крутят, — голос Аомине самым нещадным способом разрывает тишину. Мне даже хочется зажмуриться. — Их тошнит обычно каждые пять минут. Я понятия не имею, к чему потом приведёт эта история. — Кисе, — вновь тянет он и ухмыляется. — Наш скромный ублюдочный лёгкий форвард. — Какие гадкие слова, — Рёта вскидывается в наигранном возмущении. Густой едкий дым вновь застилает глаза, временами даже мешает дышать. — А у тебя как дела с... ней? — спрашивает Дайки. Синие глаза в упор смотрят на меня, а я вдруг так резко затягиваясь, что сразу же начинаю кашлять. Рёта как бы заботливо, несильно хлопает по спине, чёрт. Временами мне кажется, что они оба неплохо видят людей насквозь, и это, несомненно, часто настораживает. Порой даже становится до того неприятно, что безумно хочется просто исчезнуть, но не драться. По крайней мере, не с Аомине, даже если он заслуживает не меньше Кисе. Многие ведь не знают их, им ничего, а я знаю обоих. — Без разницы, — на губах появляется самодовольная ухмылка, когда Рёта молча отводит взгляд. Надо же, ему всё ещё неприятно думать об этом. Хотя, он ведь не такой чёрствый. А я буквально ощущаю взгляд Дайки, который, скорее всего, верит лишь собственным инстинктам. Если вбил себе что-то в подсознание — попробуй, переубеди. Не сможешь — твои проблемы, а отважишься — победи ещё. — А вы оба идёте на этот бал? — спрашиваю я, глядя в сторону, точно на тёмные мраморные стены внутри. — И что мне там делать? — Дайки хмурится, облокачиваясь о раковину, изредка поглядывая на себя в зеркало. — Явно не выглядеть так угрюмо. Вы оба таким настроем всех только распугиваете. — Умничай, умничай, — усмехаюсь я, поправляя ворот рубашки. — Когда-нибудь тебе разобьют башку. Конечно, я не жалею о сказанном. Кисе выдыхает громко и спиной прислоняется к холодной стене. А в карих глазах нет никакой детской наигранной обиды, там настоящая глухая ярость. У него отлично получается делать вид, словно бы он не расслышал, но когда Дайки толкает его, Рёта сразу же выпрямляется в осанке и поправляет пиджак. — Та девчонка, наверное, пойдёт с тобой на бал, потому что не разглядела, какой ты красивый и обаятельный сукин сын, — блондинчик вслушивается в слова Аомине, которые хоть и жутко пропитаны ядом, но до ужаса правдивы. — Если бы она разглядела, вряд ли бы вообще смотрела в твою сторону. — И правильно, что не разглядела, — улыбается Рёта. Я и сам не могу понять. Девушки, по своей сути, существа настолько странные, что их странная логика и больные поступки на полном серьёзе удивляют. Они так по-идиотски влюбляются, что впоследствии есть повод лишь для смеха. Разве что над Акеми смеяться мне совсем не хотелось. Кисе заметно тускнеет на глазах, и в мыслях подозрительно быстро всплывает образ совершенно другой девушки. Акеми только раз называла мне её имя, но я запомнил сразу. Накаяма Мизуки хорошо общается с Акаши и Шинтаро, и она просто по определению не может быть хорошим человеком. Красивым человеком — всегда пожалуйста, но вот так одним лишь действием или обыкновенной улыбкой напрягать — сродни чему-то ненормальному. Может быть, это и называется той точкой невозврата. В конце концов, даже я иногда вспоминаю её. Но, возможно, дело в чём-то совершенно другом. Девушки сами по себе существа непонятные, которым, дай волю, всадят когти в сердце, и давай, вытравливай их оттуда. Попытайся, ага. Только Накаяму я совершенно не знаю, а, вот, Акеми — случай другой. И дело в том, что первая мне просто не нравится. Взглядом и улыбками — нет. Акеми по-прежнему занимает часть мыслей. Может быть, с Кисе они не сошлись именно из-за того, что Акеми не привыкла строить из себя страдалицу или делать вид, словно вселенская доброта — понятие ей совершенно знакомое. — Думаешь, Акаши-ччи пойдёт? — интересуется Рёта, смотря куда-то вверх, то ли на высокий потолок, то ли на окно — не разобрать. — Для него все кругом грязные демократы, — Дайки ухмыляется. Я очень хорошо себе представляю, как они все сидят в каком-нибудь баре в пижонских клетчатых жилетках и критикуют спектакли, и книги, и людей, а голоса у них такие усталые, снобистские. Только, вот, они же все всё равно умеют улыбаться. Хотя, наверное, мы все. Обычные ребята-подростки, которым, верно, просто не очень везёт. Только, вот, мне хватает смелости признать это. И Куроко тоже. Правда, я его никогда особо не любил. Раздражительный такой тип, с ним даже спорить неинтересно. — А разве это не правда, Аомине-ччи? Меня передёргивает. Даже надоедает тот факт, что я не устраиваю с ними драк, хотя поводов предостаточно. Мне плевать, что там у них в голове. Плевать, насколько сильно они изменились. Даже плевать, когда я вспоминаю, как они оба, получив от менеджера их клуба по спортивному журналу с командой на обложке, одновременно смяли их и просто выбросили в мусорку, так и не раскрыв. — До встречи, — Дайки несильно хлопает меня по плечу и выходит из прокуренного мужского туалета. Рёта лишь кивает, но не вторит ему — слишком многое произошло. Он отлично понимает.|||
Школьная территория почти тонет в темноте, когда я выхожу на широкое крыльцо вместе с другими учениками. Не видно ничего кроме, разве что, кирпичной дорожки, ведущей к кованым воротам. Когда я спускаюсь ниже, тут же застёгиваю школьный пиджак. Пусть сейчас совершенно нет снега, но всё равно холодно, и ветер то и дело наровит каждым своим порывом буквально содрать с тебя кожу. Главный корпус Тейко остаётся позади, когда по бокам только лишь рисуются корпусы библиотеки и многочисленных спортивных залов. Каждый шаг кажется всё твёрже, и никто здесь не знает, куда я направляюсь, о чём думаю. Пусть на улице всё так же холодно, мне всё равно. Ведь это совершенно не проблема, так? Да и трудно сказать, что проблемы эти именно у меня. Да, всё вокруг кажется ядом. Ядом, который каждый вдыхает вместе с воздухом. И убивает. А, вот, многих нет. Я понятия не имею, вхожу ли в число этих «многих» или просто остаюсь в стороне, хотя раньше постоянно был в эпицентре всех событий. Когда мимо проходит Акеми, я лишь чувствую её взгляд, обволакивающий, взволнованный, но, наверное, равнодушный. Кажется, сейчас о ней по школе гуляет множество слухов. Легенды, что вот так успешно слагают о человеке другие, даже не узнав его в достаточной степени, всегда должны быть пресечены ещё на корню. «Переспала с Кисе Рётой» Сейчас бы мне жутко хотелось пошутить. Сказать что-то вроде: «А назовите мне человека, который не спал с Кисе Рётой». Но я ведь не могу этого сказать, потому что, при всём неуважении, не знаю его в достаточной степени. Просто в тот момент, когда эти слухи буквально закладывали уши, когда все вокруг только и говорили, что так нельзя, это плохо и в том же духе, я замечал, что и мне, и Кисе, и даже Аомине хотелось очень доходчиво объяснить, что это не так. Пожалуй, именно то, как мы все втроём готовы были вступиться, всё же останавливало меня от необдуманных поступков. Это такое очень странное мнение, каждому своё. Просто у Рёты всегда было чутьё на необычных людей. Про Аомине ничего не могу сказать. Но именно ему я всё-таки доверяю чуть больше, чем никак. Ведь нетрудно понять, что он не всегда будет на моей стороне. В принципе, даже при нём я могу подойти к Кисе и разбить ему нос, сломать его самого, но, спасибо, за меня это прекрасно делает Накаяма. Мне нередко случалось замечать, что он очень часто теряется при виде этой девушки. И, признаться, я всё никак не мог понять, что такого в ней, раз многих так привлекает. Но Акаши и Мидорима просто не будут общаться с пустыми людьми. Уважение? А кто их знает. Это мнение каждого, разное совершенно. Я пропускаю тот момент, когда Акеми едва-едва заметно кивает мне. И теперь ненавижу ещё больше. И уже не себя. А её.Потому что напрягает. Потому что замечательная.