В глубине души она знала, что ничего ужасного с ней не случится. Она не сойдёт с ума и не покончит с собой. Однажды наступит день, когда она снова почувствует себя счастливой. Необходимо было только дожить до этого дня. ©
Знаете, на самом деле, жизнь не стоит того, чтобы о ней так заботиться. Ну, к примеру, не останавливать себя, мысленно напоминая, что сейчас, вот-вот через какую-то жалкую секунду, ты получишь щедрую дозу яда. Может быть, я ошибаюсь. Разве вот так возможно быть счастливой? То есть в голове лишь обыкновенная выдумка, иллюзия того, что всё отлично и замечательно — глупый самообман. Я это прекрасно понимаю, но, вот, улыбаться просто так не могу. Иногда очень хочется просто пожить, не являясь свидетелем всего того дерьма, что происходит вокруг. По спортивному залу разносится громкий смех. Есть такая философская мысль: каждый состоит наполовину из хорошего и плохого. Мы все рано или поздно понимаем, что идеальных нет, и фраза эта настолько избита, но жгуче правдива, что хочется лишь плечами пожимать и смириться поскорее. Многие могут нам не нравиться, и обычно те, кто не нравится нам, поступает чисто зеркально. Это логично, но называется защитной реакцией. И иногда получается так, что именно этих людей ты хоть и не хочешь подпускать к себе, а оно как-то само получается. Возможно, я оправдываюсь, таким образом узаконивая статус совершенно нейтральных отношений. Только, наверное, через несколько минут буду узаконивать избиение хорошеньких светловолосых баскетболистов, мячом бы ему по башке треснуть.— Я знаю, как ты хочешь меня убить, Акеми, но давай поговорим? Пожалуйста.
Жизни свойственно кидать в нас сотни обстоятельств, а потом и наблюдать за тем, как мы пытаемся пройти их. Остаются шрамы, да ведь? Множество шрамов, от которых попробуй, избавься. Получится ещё больнее.— Не жаль его? — Ни один мяч в цель не летит. — Он придурок, но парень неплохой. — А ты просто жизнь видишь немного по-другому. — Ты ведь не должна выигрывать каждый день матчи. — Нам тоже несладко приходится. — Так что давай без этих жутких взглядов. Мне не нравится. Словно это я виноват во всём, что происходит.
И я ждала. Наверное, дальнейших слов. А тут совершенно ничего серьёзного, лишь лошадиная доля смысла и лёгкой насмешки, что ожидаемо от Аомине. И, может быть, я бы и обошлась без общения, но мы ведь в одном классе, и эта ирония заставляет даже улыбаться — это одна из тех редких вещей, что вообще могут заставить улыбнуться. Наверное, он всё же не был плохим человеком, но мне невероятно трудно почувствовать нечто приятное во время общения с ним. Было в Аомине Дайки что-то вроде ужасного высокомерия. У всей баскетбольной команды вообще очень часто оно зашкаливает — необъяснимо совершенно, всё просто вокруг не такие, неяркие, слабаки и всё тут. Чего я точно не знала, так это реакции Куроко. Он словно та тёмная лошадка, что легко может изменить ход событий. Не сейчас, конечно же, но стоит ему набраться сил и решимости, так всё. Я невольно ассоциировала его с кардиналом из романов Дюма. Но в то же время я невероятно доверяла его чутью на людей. Куроко бы не стал водиться «не с теми». Он просто видел разницу между проступком и уже чем-то более серьёзным. В конце концов, мы все ошибаемся, мы все люди. И Куроко только к троим из баскетбольного клуба относится лояльно. Я же знаю Судзуки и никак не могу её считать плохим человеком, потому что она до умопомрачения добрая и понимающая, что противоречит всем принципам Тейко. Даже так Куроко просто пожимал плечами, но молчал. И молчание это значило многое, но не упрёк. Упрекал меня как раз именно Кисе. В том, что мы переспали. В том, что сам ответил на поцелуй. В том, что сейчас ходит подавленный. Он же не виноват, а пострадавший, как обычно. Но ненависти я к нему не испытывала. Я себя ненавидела гораздо больше, потому что так подруги не поступают. Так нормальные люди не поступают. Судзуки миллион раз оказывалась рядом в самые нужные моменты. Она вырывала меня из отвратительных мыслей и преподносила хорошее настроение и тёплые объятия. Она волновалась и писала каждый час. Она любила(?) Кисе Рёту. Мизуки однажды предложила мне собрать вместе Кисе и Йоко и сыграть в правду или действие. Уже на том моменте мне хотелось лишь закатить глаза, но её шутливый вопрос сразу сбил меня с толку. Ударил в сердце с такой силой, что оставалось лишь молча слушать.— Знаешь, когда у Кисе в последний раз был секс, а, Судзуки? Да-да, твоя лучшая подруга переспала с тем, кто тебе до безумия нравится, сразу после того, как ты признала, что влюблена.
Мне захотелось исчезнуть, распасться на кусочки, но она чертовски права. Прямо в точку, даже слова подобрала прекрасно, хотя сама занимает место стороннего наблюдателя. Не то, чтобы мы с Мизуки хорошо общаемся, но слухов ходит много. Люди, конечно же, о всяком болтают: «лёгкое дыхание», «вечно парни рядом крутятся», «сливки общества» — это малая часть того, что я слышала. Неутешительная характеристика, но Акаши, Мидорима и Куроко, в принципе, в людях ошибаться не могут. Я выдыхаю, как только вновь слышу громкий смех, разносящийся по всему залу. У руководства Тейко, верно, какой-то пунктик по поводу значимых событий. Каждый раз буквально за пару дней до самого мероприятия ученики множества классов вызываются в зал, чтобы украшать его. Практически все, но особенно те, кто занимается в клубах. Обычно в такие моменты мне хотелось смеяться и веселиться со всеми. В прошлом году здесь было комфортнее. Почему-то именно сейчас я жду, когда все разойдутся. — Баскетболисты! — громкий хлопок в ладоши заставляет меня вздрогнуть и обернуться на учителя театрального кружка, который, надо отметить, всё-таки спокоен. — Прекращайте заниматься ерундой и помогайте другим! Я отчего-то перевожу взгляд именно на Аомине. Секунду синие глаза смотрят на меня, потом он отворачивается и глядит на преподавателя, молчит. Кисе улыбается и кивает, как только учитель бросает беглый взгляд на него. Потом он даже просит меня подойти к ним, чтобы напомнить о том, что здесь они не одни. Я соглашаюсь, но совершенно не хочу оказываться рядом. — «Кисе-кун, давай будем друзьями», — и вновь громкий смех. Аомине с Кисе практически валятся на пол. Мурасакибара, Мидорима и Куроко чуть спокойнее. — Чёрт, ну почему эти фанатки такие дурочки? Кисе сминает, верно, очередной листок бумаги и бросает в ближайшее мусорное ведро. Практически промахивается. — Стой-стой-стой, а это «Кисе-кун, ты самый замечательный парень в этой школе. Я думаю о тебе постоянно!»? — Аомине хлопает Кисе по плечу, и они оба вновь сгибаются от приступов смеха. — Во-во, смотри! — Кисе пихает его, достаёт из спортивной сумки очередное письмо и вновь смеётся, как только видит изображение кривого сердечка на бумаге. — «Кисе-кун, ты такой добрый и галантный! Может быть, ты пойдёшь на бал со мной?». Они давятся от смеха, когда Кисе разрывает это письмо на части. А мне, вот, кажется, что не со зла он смеётся. Ему просто забавно от мысли, что девочки-фанатки считают его чуть ли не принцем на белом коне. Кисе ведь при всём своём самолюбовании не считает себя прекрасным человеком. — Вы оба уже надоели, — говорит Мидорима и медленно поднимается со скамьи. — Но, Мидорима-ччи, ещё два письма. — «Кун», — поправляет он. — Нет, Мидорима-ччи, «ччи». Кисе улыбается теперь и мне. Почему-то с такой же улыбкой я сейчас вспоминаю, как влепила ему пощёчину ещё в конце прошлого триместра. Его глаза не смеются, и к разуму возвращается неприятная ясность. Кисе мало похож на обычных мальчиков, которые просто хотят закончить школу. Конечно, в Тейко немало таких ребят, каждый хоть раз встречал талантливых. И я не исключение, мне даже приходится учиться с некоторыми в одном классе. Но Кисе просто не похож на тех, кто всем в лицо готов тыкать своими победами. Слишком красивый, слишком светлый и гордый для такого. И все об это спотыкаются. — Боже, их однотипность убивает, — Кисе громко выдыхает, обращаясь ко мне, и пожимает плечами, кивая на письма под ногами. Зал ненадолго погружается в тишину, мы с Кисе отходим ближе к одному из стендов, где крупными чёрными буквами красуется лозунг надвигающегося бала. — Тебе нравится, когда они страдают? Впервые с того момента как мы расстались, он задумывается прежде, чем ответить. Кисе цыкает, по привычке отводит обиженный взгляд, но вовремя останавливается. — Аомине-ччи пять раз назвал меня кретином. — И это очевидно, — я хмыкаю в ответ. — Понятия не имею, как можно быть таким. Мы идём к центру спортивного зала. Громкая мелодия звонка заставляет меня вздохнуть, а идущего рядом Кисе — усмехнуться. Я отвлекаюсь на хлопок двери и замечаю вошедшую Мизуки, которая, вероятно, задержалась на очередной встрече с Акаши. А позади Мидорима вздорит с Мурасакибарой. Меня совсем не напрягает тот факт, что Кисе практически молнией летит к ним. Я на секунду бросаю взгляд на Накаяму, которая не отвлекается от экрана телефона. Разговор парней привлекает меня. — И что мне ей сказать? Кисе хлопает немного растерянного Мурасакибару по плечу. Мне не то, чтобы хочется улыбаться. Не знаю даже. Наверное, в каждой девушке есть что-то вроде полнейшего недоверия ко всем. Например, этот парень — полнейшая скотина, а девушка эта — сучка, и объяснять ничего не надо. Так, просто, по умолчанию. — Купи в автомате очередную сладость, встань рядом и начни есть. Кисе, верно, фальсифицирует. Он просто старается сбежать, правда же? Не хочет сталкиваться с другими обстоятельствами. И он заметно вздрагивает, когда к нам подходит Мизуки. — Привет, Накаяма-чан. Улыбается. — И тебе привет, Кисе-кун. Поднимается с места, заметив в зале Судзуки и скорее идёт к ней. Мизуки кивает мне и Аомине, а Мидорима просто зовёт её с Мурасакибарой, потому что надо повесить украшения. — А вы что замерли? — Аомине поднимается со скамьи и потягивается. — Или я слишком крутой? Куроко, всё это время находившийся рядом со мной, лишь удручённо (как мне кажется) качает головой. Первую минуту я даже наслаждаюсь тишиной рядом с ним. С Куроко необязательно разговаривать, потому что даже молчание рядом с этим парнем наполнено каким-то смыслом. И лёгким напряжением, потому что мы не можем читать мысли других людей. А очень жаль. — Он сказал, что я разбила Кисе сердце. Куроко плечами пожимает, так и продолжая молчать, словно бы обдумывает что-то. — Аомине-кун? — Да. — Но ведь не только ему, разве нет? — Куроко поворачивается в мою сторону и смотрит прямо в глаза. Его привычный, бесцветный тон совсем не вызывает обиды. Но через секунду парень убирает обе руки в карманы пиджака, и мы идём дальше. — К слову, я нередко вижу тебя в компании Аомине-куна. Ты как-то не стремилась к общению. — Я и не стремлюсь. Оно идёт само. Слово бы по ровно уложенной дорожке. — Даже так? — Да. — Ясно. Со временем я всё же поняла, что и тут просто обычные люди. Куроко стоит молча, но совершенно не старается говорить о чём-то. Я же замечаю Кисе и Судзуки, пытающихся убрать баскетбольные мячи в одну из телег. Интересно, когда он в полной мере осознает, насколько же Йоко замечательная? — Он много раз называл тебя сводницей. В моей голове Кисе всё ещё не слишком плохой парень, я искренне хочу верить в это. В наше время каждый второй может искоренить желание жить. Мы встречаемся взглядами, и в голубых глазах вновь пусто. Я отворачиваюсь на ругань учителя театрального кружка, который вообще в последнее время очень активно следит за всеми учениками, что на первом году обучения. — Думаешь, стоит всё же помочь? — спрашивает Куроко. — Ну, или это, или Мидорима станет ещё более религиозным, — отвечаю я, имея в виду то, что он выкрикивает «о, боже» почти каждые две секунды. По пути я останавливаюсь рядом с Момои, чтобы попросить ножницы, и девушка ещё около минуты сокрушается на тему того, что Аомине просто ушёл, не желая ничего делать. И, вот, тут и срабатывает этот глупый женский принцип. Мне нравится Сацуки, я даже не знаю почему, но она просто раздражает и всё тут. Ведь не пытается сдерживать тех, кого школа так легко именует командой. В голове у меня сотня дурацких воспоминаний. С ужасающей лёгкостью можно устроить массовое побоище. Внутри — Верденскую мясорубку из чувств и эмоций. Мизуки осторожно придерживается за плечо Мидоримы, чтобы не упасть. С катушек, наверное, всем можно слететь.|||
Любимый вишневый вкус конфеты, протянутой мне Судзуки, теряет вкус у дверей квартиры. На самом деле, даже сигареты не чувствуются. Горо мурлычет ужасно громко, запрыгивает на высокую тумбочку и мордой трётся о моё плечо, пока я сбрасываю с себя обувь. Иногда мне кажется невозможным оторваться от него, перестать гладить мягкую пушистую шёрстку. Я улыбаюсь, практически забывая о том волнении, что сопровождало меня в спортивном зале. — Ну что за кот! — Горо и я, как по щёлчку, поворачиваемся к двери на кухню. Не долго раздумывая, животное перестаёт мурлыкать, спрыгивает с нагретого места и убегает в одну из комнат. Мама, держа кулинарную книгу в руках, кидает в мою сторону острый взгляд. Становится в одно мгновение неловко, неприятно, хочется просто развернуться и уйти, но она опережает. Я мельком замечаю собственное отражение, не хватает даже сил улыбнуться. Усмешку кажется ужасно горькой. А раньше была другой. Улыбка. Может, даже получится избежать ссор. Семья же — не незнакомые друг другу люди, не случайные прохожие. Просто стоит раз в несколько дней, усмехаясь желчно, убегать из дома. Так казалось, по крайней мере. Раньше. Я так думала, сбегая из этой квартиры, прихватив минимум вещей, набирая сообщение Шого. Так я верила, точно наивная, пока вокруг творились странные вещи. В какой момент всё покатилось в пропасть? Пожалуй, с самого начала. Чёрт. И я даже не знаю, что мне делать, потому что настроение мамы в такие моменты может означать лишь очередную ссору с отцом. Я иду дальше по коридору, мимо кухни, где мама пытается что-то приготовить. А надо просто подойти и сказать хоть что-нибудь, но я совершенно не знаю, что именно. Что всё будет отлично? Что они перестанут ссориться и вот так легко разрушать себя и ту ветхую счастливую жизнь? Напротив двери в свою комнату я останавливаюсь, когда слышу, как в отдалении включается поток воды. Свет внутри меня словно гаснет, так и не являясь зажжённым.