Общество ломких душ

Пошёл мелкий снег и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение тёмное небо смешалось с снежным морем. Всё исчезло. — Ну, барин, — закричал ямщик, — беда: буран! «Капитанская дочка»

      Проходит чуть больше недели, прежде чем я понимаю, что путаница в моих мыслях и действиях — не больше, чем сомнения, подкреплённые реальностью. Школьные будни никак практически не меняются: мы все приходим на уроки, сидим и думаем, усваиваем информацию, чуть позже расходимся по клубам, там тоже чем-то да занимаемся — Земля не сходит с орбиты, всё идёт лучше некуда. Так и хочется ещё больше стабильности. За неделю я понимаю, что эта самая стабильность — не больше, чем просто выдумка, такая простенькая мысль в подсознании, что с каждым днём становится всё незаметнее. Её, в первую очередь, перебивает объём работы. Мне приходится присутствовать на каждой тренировке баскетбольной команды, посещать другие школы и общаться с ребятами. С каждым из всех трёх составов. Мне нужно замечать малейшие изменения в характере игры любого отдельно взятого спортсмена, будь то слабость на фоне недавно полученной травмы или просто невозможность поспеть за другими. Надо подписывать документы и общаться с главным тренером, мотивировать команду, настраивать их на хорошую игру. Но всё это меркнет на фоне обычной реальности, серьёзно. Ведь недаром многие люди говорят, что, погрязнув в работу, возможно упустить что-то очень важное. Может быть, какую-то простую детальку недосмотреть, не заметить чего-то особенно явного. А я лишь покачивала головой всё это время и бегала за информацией, хотя лучше уже будет сказать, что бегала от проблем. Всего лишь. Но когда Аомине начал витать в собственных мыслях чаще, чем забивать на матчах, я поняла, что это уже далеко не «всего лишь». — Итак, сейчас будет какая-то особенная тактика? — спрашивает идущий чуть позади меня Кисе, по своему же обыкновению, от лёгкого волнения покручивая в руке белый проводок наушников. Тусклые облака низко висят над высотным зданием нового спортивного комплекса почти в самом центре Токио, угрожающе намекая на дождь, но хотя бы не на ливень. Мы выходим из белого автобуса Тейко, уже когда начинает подниматься неприятный ветер, от редких порывов которого не спасает даже спортивная куртка. — Да вряд ли, там дурацкая команда, — на негромкий голос своего некогда лучшего друга я отвлекаюсь сразу же, даже так прекрасно зная, что он идёт где-то там, чуть позади, наверняка засунув руки в карманы, небрежно закинув сумку на плечо и редко подрагивая от прохладного ветра. — Состав так и переполнен слабаками — сплошное недоразумение в общих чертах. — В наших интересах, ты сказал? — Кисе, завались. Акаши стреляет в Аомине своим фирменным «веди себя порядочно» взглядом. А я лишь выдыхаю, держась поближе к Куроко, который не старается обращать внимание на весь бардак, что творится вокруг, а в частности — именно на Аомине, чьи мотивы в последнее время настолько никому не понятны, что хочется лишь разводить руками в стороны и с хмурым-хмурым видом говорить, что всё просто лучше некуда. Как-то тренер даже говорил: «Главное, что Аомине Дайки носит именно форму Тейко». И произнёс в тот момент это так, словно бы на него что-то давило, хватало за горло — через силу, отводя взгляд от всех нас. В тот вечер мой друг пожал плечами, не особо беря такие громкие слова во внимание. Через день он на матче набил около тридцати очков — даже ребята из нашего класса набросились на него, чуть ли не на весь коридор выкрикивая поощрения и слова уважения. В стороне же остались только Хайзаки, который по плечу его похлопал значительно позже, и Сато, чьего отношения к людям я совершенно никак понять не могу до сих пор. У этой девушки ужасный выбор людей, она почти не дружит с правильными ребятами, поступает «по сердцу», как чувствует и всё тут. И, конечно, она мне не нравится — они с Хайзаки на пару натворили много, почти от нечего делать. Коварные, жестокие люди, просто идущие на поводу эмоций, потому что «ну хочется!» и ничего же не поделаешь. Бывало раньше. А у Сато совсем недавно умер отец. Я присутствовала на похоронах, видела и даже обнимала недолго, совершенно позабыв о том, что она мне никак не нравится. Помимо меня там были ещё Кисе, Куроко и Судзуки. Аомине же появился ненадолго совсем, может быть, в чёрной толпе отыскал девушку, а потом исчез неожиданно, чего вопреки своей яркой природе делать не может. Я помню, как Кисе утешал её маму, держал за руку, как обыденно бледный Куроко стоял рядом с ней самой и Судзуки, которая вообще не отходила ни на шаг. И тогда внутри меня проснулось какое-то мерзкое чувство, словно бы даже до этого момента грызущее изнутри и остатки тех негативных чувств выплёвывая куда-то в сторону, подальше. В ту минуту по моей щеке стекла слеза, но я её быстро смахнула. А потом пошёл дождь, который смыл весь жар и всё волнение разом, оставив лишь какую-то странную пустоту после себя. — Снова простая распасовка? — вяло интересуется Мурасакибара, идущий передо мной. — Я не очень хочу, это скучно и долго. Ну, что нам делать оставшиеся двадцать минут? — А мы разве раньше не то же самое делали? — пожимает плечами Акаши, убирая мобильный в карман спортивных брюк. — Тогда я жалоб не слышал. — Тогда, может, без передач попробуем? — на этой фразу вмиг перевожу взгляд на Кисе, чей голос кажется мне сегодня особенно прозрачным и тихим. Когда он кладёт мне ладонь на плечо, желая обойти, я жмурюсь — на душе от этого почему-то становится особенно близко, словно бы это не друг меня касается, а другой человек, скользкий и едкий, но у которого тоже немало проблем. — Я знаю, всё это кажется полным идиотизмом. — Это и есть полный идиотизм, — подтверждает Мидорима, идущий впереди всех, точно рядом с Акаши. Я замечаю ровную осанку и всё-таки опущенную голову нашего снайпера, его взгляд устремлён куда-то вниз, а раздражение заметно растёт, хоть он и прекрасно контролирует себя. Тренер принял странное решение, отстранив его сегодня от игры, а капитан даже ничего не сказал по этому поводу, словно бы всё так и должно быть. Я не понимаю хода таких странных решений, но, честно, Акаши Сейджуро буду поддерживать во многом до конца, практически по всём. В просторном холле спортивного комплекса до безумия шумно, голоса вплетаются один в другой, превращаясь в причудливый ураган. Вспышки камер неприятно слепят, я чуть сбавляю шаг и становлюсь за Кисе, который просто надевает наушники и включает музыку, изредка только кому-то нешироко улыбаясь, невольно подмигивая и ещё реже кивая. Репортёры окружают многих игроков других школ, тысячи пар внимательных глаз следят за нами, пока мы идём по коридору к двери раздевалки, на которой витиеватым шрифтом написано Тейко. Кто-то громко кричит и от переизбытка эмоций начинает пялиться на нас так, что становится жутко, а многие чуть ли не замолкают. Разговоры возобновляются сразу, как только команда привыкает к такому повышенному вниманию со стороны других. Никто не беспокоит, не здоровается, многие парни из других школ просто волнительно переговариваются между собой и отвечают на вопросы репортёров. Куроко слышит, что говорят другие, смотря в нашу сторону и боясь даже шаг сделать. Они считают, что шепчутся, но и мне слишком интересно, чтобы не слышать всю эту болтовню. — Говорят, что они мяч попросту заставляют исчезать… — Я слышал, что они словно бы везде но площадке, но и нигде одновременно… И в этот момент вся шепчущаяся команда, как по щелчку, вздрагивает. Ветер на улице с ужасающей силой ударяет о здание. — Потому что они гениальны… — Могут мяч пробросить где угодно и как угодно… — У их тяжёлого форварда словно бы четыре руки... — Четыре? Да там все восемь! — Они настолько хороши, что потом вряд ли получится найти каждому подходящее место. Играть на любой позиции не каждый сможет... Последнее говорят парни, столпившиеся у куллеров с водой, и иногда поглядывают, кажется, на своего тренера, у которого репортёры берут интервью. Мы вместе с Куроко входим в раздевалку, почти плечом к плечу, синхронно чеканя шаг. Он неотрывно смотрит в телефон. Сама раздевалка просторная, но сильно отличается от той, что в Тейко, кажется какой-то пустой, как и мысли, когда я впервые смотрю на баскетбольную форму, сложенную идеальным квадратом на полированном деревянном сиденье. Ребята расходятся к шкафчикам, слышится шум жестяных дверей. Я специально выхожу ненадолго, но через некоторое время возвращаюсь, сразу же фокусируя взгляд на Аомине. Буквы на спине его формы, логотип спонсоров чемпионата, многое напоминают и, честно, я даже боюсь моргать — вдруг они исчезнут, просто смоются. У ребят от предвкушения, наверное, кровь в венах кипит. И когда я пропуская их в тоннель, ведущий к выходу на площадку, понимаю, что есть определенная красота в жемчужно-белом цвете, голубых полосках по бокам, чернильных номерах на спинах и в безупречно напечатанных именах игроков. Впервые за последние недели я не могу сдержать улыбки. Паренёк, заменяющий Мидориму сегодня, жмётся где-то позади, пока основа Тейко радостно переговаривается между собой, а я, пользуясь ситуацией, становлюсь чуть ближе к странно спокойному Куроко, который, лишь заметив меня, обыденно кивает и прислоняется спиной к холодной перегородке, что отгораживает всех нас от игроков другой школы. Я вновь ловлю на себе взгляд этих небесно-голубых глаз, а внутри постепенно поднимается совершенно глупый, наивный, чуть ли не детский восторг, потому что вот оно! «Тецу-кун посмотрел!». И хочется улыбнуться, отвести взгляд, но я замечаю, как он хватает конец форменной майки кончиками пальцев, пытаясь, наверное, представить себя и в будущем в белом, с эмблемой над сердцем, гордо целующим эту эмблему после удачной передачи, но ничего не выходит. Куроко с конца прошлого года пытается вообразить себя игроком в белой форме с голубыми полосами по бокам, но тщетно. Иногда мне кажется, что в последнее время они все — он сам, Аомине, Акаши, Мидорима, Мурасакибара, Кисе — смотрят на эмблемы на форме друг у друга, стараясь теперь почувствовать хоть что-то, но сердца упрямо молчат. Кое-как получается перебороть дрожь, когда слышатся громкое объявление команд и безумные овации трибун. Кисе нервно выдыхает, переминаясь с ноги на ногу, смотрит на стоящего перед собой Акаши и поворачивается к моему другу, что стоит и смотрит на свои новые кроссовки. — Нельзя просто выйти на площадку вот так с опущенной головой, — Кисе не повышает голос, говорит совсем негромко, но на фоне аплодисментов кажется, что совсем-совсем тихо. Я же встревоженно смотрю на то, как кулаки Аомине непроизвольно сжимаются. — Почему нет? — с усмешкой спрашивает он, поднимая на товарища взгляд и прекрасная осознавая, какой ответ получит, но ему просто интересна реакция такого вот Кисе, которого ставят с ним в группу нападения. В тоннеле, что находится перед выходом на огромную новую площадку, лёгкий сквозняк и бодрящие звуки музыки, отчего волнение съедает ещё больше, не давая даже возможности сказать какие-либо напутствующие слова. За перегородкой слышатся голоса парней из другой команды, они, верно, волнуются ещё больше. В спортивных журналах обычно пишут, что не везёт именно тем командам, что на первом этапе чемпионата встречаются с Тейко. А ещё очень часто пишут про проклятие победителя, когда обладатели кубка даже не могут выйти на первое место в префектуре. Я недавно думала об этом. Команда Тейко ведь взяла префектурные соревнования, взяла кубок Токио, но Аомине и Мидориму отстранили, а Кисе рассекли бровь — очень странно и даже обидно. Потому что лучше бы просто не повезло один раз, чем так постоянно. — Если ты будешь играть в таком состоянии, я точно набью больше очков. Я сжимаю папку в руке сильнее из-за этих слов вечно сияющего Кисе. — Ага, лучший всегда выигрывает — это я, — Аомине снисходительно улыбается, когда замечает кивок Акаши. — Давай, попробуй. А потом можешь почистить мои кроссовки. Мы сталкиваемся взглядами совсем ненадолго, потому что синих глаз я отворачиваюсь первой. Внутри словно бы что-то ударяется и неприятно разливается по венам, сосудам, пробуждая ещё большую дрожь. Мне ужасно хочется кого-то обнять, но только сейчас, именно в эту секунду, когда я уже одна остаюсь в подтрибунном помещении и смотрю вслед баскетболистам, понимаю, что обнять мне, на самом деле, некого. На арене тренер встречает меня довольно приятной улыбкой, рукой указывает на скамью, где сидит уязвлённый и очень тихий Мидорима, буравя взглядом идеально вычищенную площадку и изредка в руке сжимая наручные часы. — Талисман? — интересуюсь я, присаживаясь рядом с ним. Он на секунду теряется, но тут же откашливается и спокойной кивает мне, вмиг выпрямившись в осанке. — На каком месте раки сегодня? — Четвёртое. Сразу же после близнецов, стрельца и девы. — Боюсь представить, на каком месте телец сегодня. — На пятом, — Мидорима пожимает плечами, следя за происходящим на площадке. Парни жмут друг другу руки, желаю удачной игры и довольно улыбаются, когда выносят новенький баскетбольный мяч. И все бы хорошо, но как только я вновь перевожу взгляд на сидящего рядом парня, кажется, что тучи с улицы просочились и сюда. Поначалу и Аомине на площадке ничего никому не говорит, только уж слишком фальшиво улыбается и смотрит в пол, но не как Кисе, который всё же смущается, а специально. Я прекрасно чувствую жуткий дискомфорт, когда в очередной раз принимаю ту противную мысль, что не знаю даже, что говорить теперь каждому из них. Голоса кажутся далёкими-далёкими, когда звучит громкий свисток, объявляющий начало матча. На секунду я даже зажмуриваюсь, сжимая подол юбки в кулаке. Здесь очень яркое освещение, но площадка и сам зал кажутся бескрайними, голоса — бесконечными, игроки холодными, как как вымерзшая арктическая пустыня, над которой днями и ночами гуляют ветра. Номера чёрными огнями горят на спинах баскетболистов Тейко, подталкивают вперёд, к победе, поощряют забить и двигаться к цели, несмотря на то, что в голове у каждого из них, скорее всего, полнейший туман. Команда противника не может забить, Мурасакибара мастерски справляется с ролью центра. Все броски Аомине невозможные, нереальные, и он знает о том, как будет бросать ещё до того, как получает мяч. Куроко совершенно не цапается с ним, когда ему пасует, просто держится в стороне, и выражение его лица, конечно же, разобрать невозможно. Внутри поднимается волнение. Признаться, состояние Куроко меня всегда нервировало особенно, и когда наши глаза встречаются, я прямо чувствую всю тяжесть его слов, которые он так ещё и не высказал. Время от времени я поднимаю взгляд на трибуны, к тысячам болельщиков, — они похожи на калейдоскоп белых и чёрных пятен. Даже хочется задаться вопросом, сколько из них поддерживают именно Тейко всем сердцем, а не отдельных игроков. Есть ли там хотя бы девушки, которые пришли посмотреть на игру не в надежде на то, чтобы потом пересечься с баскетболистами и провести хорошо время, а просто потому что ради эмблему этой команды многие поступаются принципами и собой? Одна девчонка, проследив за тем, как Кисе забивает мяч, от восторга чуть ли не теряет сознание. Я же молча закатываю глаза. Интересно, если бы Кисе сейчас вновь получил травму, фанатки бы переживали за его красивое личико или здоровье и честь самой школы? Свист арбитра фиксирует фол. Я прищуриваюсь в попытке разобрать номер на майке упавшего, но буквально сразу же жалею. Лучше бы я этого не делала. Стоит только подскочить с места, Мидорима хватает меня за плечо и резко усаживает обратно, что-то пробубнив. Пятнадцатый номер Тейко. Кисе, ожидаемо, первым подбегает к арбитру и, бурно жестикулируя, говорит о чём-то, косясь в нашу с тренером сторону, но, похоже, совершенно забывает о том, что первым делом надо протянуть руку товарищу по команде, даже несмотря на то, что Куроко уже успел подняться на ноги и отряхнуть форму. Меня вообще нередко забавляла такая бурная реакция Кисе на судейство. Всегда, на любой арене, в любом матче именно он первым занимает внимание арбитра и долго-долго что-то доказывает, словно бы, даже не будучи виноватым, пытается отвести всё внимание от себя, подальше, потому что ему тоже это надоело, видно же. Аомине пихает его. Я замечаю, как он вскользь что-то говорит Куроко, тот ему кивает, а Мурасакибара буквально отдирает Кисе от судьи, с которым уже вежливо говорит Акаши, понятливо кивает и пожимает плечами. Игра продолжается. Из-за быстрых движений кажется, словно по площадке разбегаются волны. Аомине нехотя раздаёт какие-то отвратительные пасы, похоже, не особо желая вообще стараться сегодня. Кисе же наоборот пытается вырвать ещё больше очков, Куроко передаёт мячи ровно, точно в руки, а Мурасакибара очень редко даёт кому-то пройти себя. Когда Мидорима поднимается с места и покидает площадку, звучит громкая сирена, но тренер, сидящий рядом, совершенно не выглядит довольным и удовлетворённым результатом. Такая победа не кажется сладкой. По пути в раздевалку я даже успеваю читать лекцию команде, говорю конкретно Аомине о том, что ни в коем случае нельзя сдавать позиции, что его простых передач в матче недостаточно. Он же резко останавливается, стоит только войти всем в дверь с надписью Тейко, и поворачивается ко мне лицом, совершенно ничего не выражающим. — Надеюсь, я первый и последний раз играл против пяти баранов. На долю секунды опускает взгляд, смотрит на линии своих ладоней, а я вздрагиваю от тона его голоса, уже в кооорый раз поражённая всем тем, что он успел наговорить. Кисе появляется рядом совершенно неожиданно, тоже никак не старается улыбаться широко, лишь вымученно. Он ведь отлично помнит счёт, Аомине сделал ровно пятнадцать бросков, и это эгоистично, по мнению Кисе, ведь уже под конец он не оставил ему ни одного мяча. Я же отчётливо вижу, что Кисе просто бесит то, что он не может порадоваться за Аомине Дайки, за своего товарища по команде. — Ладно, мы намного лучше, пусть и с такой игрой сегодня. Тейко — лучшая команда на этом турнире, — говорю я, заходя в раздевалку следом за парнями. Кисе одобрительно кивает мне и даже позволяет себе хлопнуть в ладоши, потому что всё-таки рад любой победе, несмотря на то, что в его жизни таких побед намного-намного меньше. В тот момент, когда в раздевалку заходит тренер и громко хлопает дверь позади, я сразу же вздрагиваю, лишь благодаря реакции Куроко, стоящего рядом, не выронив все папки из рук. Я даже почему-то решаю спрятаться за его фигурой, прижимаюсь спиной ближе к стене у шкафчиков, когда Аомине отвлекается от своих кроссовок и переводит взгляд на странно взвинченного мужчину, который сразу же убирает телефон в карман тёмного пиджака и скрещивает руки на груди. — Вы понимаете, что это нельзя назвать игрой уровня Тейко? — интересуется он, выдохнув уже более спокойно. В мгновение становится намного тише, словно бы даже ветер и капли дождя за окном куда-то пропали. Только какой-то невнятный скрип, неясно откуда. — Это самонадеянно и даже позорно. Я ещё удивляюсь тому, что не посыпались симуляции, — мужчина бросает косой взгляд на Кисе, а тот сразу же отворачивается. — Просто скажите, вы все, что думаете по этому поводу? Вам не кажется, что это не достойно такого уровня и уж тем более какого-либо уважения? Мне вас всех на скамью запасных сажать? Да новички играть будут лучше в сто раз! Акаши единственный, кто стоит, гордо расправив плечи и не опуская головы, словно бы что-то обдумывая. — Хорошо, тренер. Мы выясним, кто в следующей команде лучший, — Аомине поднимает взгляд на мужчину, разминая рукой шею. — А потом я просто выйду один-на-один. — Это отличная идея, — поддерживает его Кисе, улыбнувшись чуть ярче, но мне кажется, что как-то натянуто, потому что это улыбки хватает лишь на какое-то жалкое мгновение. — Перепасовка нужна в более серьёзный момент. — Перепасовка? — Мурасакибара отвлекается от своих мыслей и презрительно смотрит на обоих форвардов. — Занятие для придурков. — Что ты вообще знаешь об этом? — Куроко отрывается от стены, сжимая в руке мобильный телефон, а мне ужасно хочется положить руку на его плечо и смять ткань его форменной майки, удержать. Акаши усмехается, смотря словно бы сквозь всех в этой раздевалке. Почему-то именно в этот момент я перевожу взгляд на окно, по стеклу которого медленно стекают мелкие капли дождя. Тренер отрывается от Мурасакибары и Аомине, лишь выдыхает, словно бы через силу поднимая свой взгляд на капитана, который вообще с самого начала сохраняет абсолютное спокойствие. — В таком случае, на следующей тренировке будет практика индивидуальных навыков, — мужчина бросает на окно беглый взгляд и отворачивается к двери. — О какой команде Тейко может идти речь, если даже Мидорима-кун не здесь? Поправив довольно пафосным движением красный галстук, он исчезает за дверью, коротко напомнив о том, что пора собираться. В раздевалке царит гробовая тишина, вперемешку с каким-то недопониманием, пока Аомине не издаёт едва уловимый смешок, словно бы тренер сейчас высказал полнейшую ерунду. Я зажмуриваюсь, спокойнее выдыхаю и, когда раскрываю глаза, замечаю яркие белые запасные форменные майки Тейко, развешанные в идеальную линию на стойке. Глядя на спинки, я зачем-то считываю номер за номером. Четвёртый, пятый, шестой, седьмой, восьмой… Пока глаза не замечают пятнадцатый. Я тщетно пытаюсь вспомнить те беззаботные улыбки после каждой победы и игры. Мне хочется думать, что нечто подобное может повториться. А вдруг просто получится, что команда попадётся намного интереснее и не придётся отчаиваться? Может быть, не будет тех жестоких моментов, которые портят всё хорошее впечатление от игры? Потому что я ведь прекрасно знаю, как любого рода травмы подкашивают. Аомине после перелома носа в одном из матчей с особым упоением ждал момента, чтобы заехать кому-то локтем по лицу. Его заменили после первой половины. Кисе после того, как ему рассекли бровь, наотрез отказывался выходить в старте. Ему не нравилась белая форма Тейко с капельками крови у самой эмблемы. Никому это по определению нравиться не будет. Ведь даже Акаши и Мидорима получали во время игр. Поэтому мне просто хочется нормальной игры для них всех, которая принесёт удовольствие да и всё, больше ничего не нужно. Но затем в мыслях возникает образ, но совсем не тот, который я пробовала представить до этого. Финал Национальных соревнований и они — игроки Тейко — облачённые в бело-голубое, стоят напротив других финалистов. Акаши, Мурасакибара по бокам от Куроко. Вокруг просто белое море, может быть, океан, толпа выкрикивает их имена, кто-то как ругательство, кто-то — совершенно наоборот. Тейко в глазах многих — словно яд, который так и хочется выплюнуть, избавившись от мерзкого едкого вкуса. Не только для болельщиков уже, разве нет? И, вот, как только по щеке скатывается слеза, я теперь понимаю, каково это — вспоминать прошлое.