Она опять засмеялась, словно сказала что-то в высшей степени остроумное, и на миг удержала мою руку, заглядывая мне в глаза с таким видом, будто у неё никогда не было более горячего желания, чем меня увидеть. Она умела так смотреть. «Великий Гэтсби»
— Аомине, серьёзно? — Шинтаро, не обращая внимание на монотонное журчание кондиционера, спокойным лёгким движением руки несильно бросает на стол списки с теми, кто участвует в следующем матче. Листы выпадают из синей папки, и я перевожу на него взгляд, вновь прижимаю ладонь к подбородку и устало откидываюсь на спинку стула, которая теперь как-то даже жалко скрипит. — Не думал, что его выпустят. Да никто так не думал. Я обвожу взглядом просторный кабинет, на долю секунды задерживаюсь на силуэте Кисе, совсем уж бесстыдно развалившегося на кожаном диванчике, что находится практически у самой двери. Сам парень попеременно поглядывает в нашу сторону, что-то при этом проверяя в телефоне, хотя тоже должен принимать участие в такой беседе. К своему же лёгкому удивлению, я даже не стремлюсь приучать его к живому обсуждению важных вещей. Вместо этого удобнее устраиваюсь в крутящемся кожаном кресле, изредка перекатывая шариковую ручку по деревянной лакированной поверхности. Шинтаро косо смотрит в сторону страдающего бездельем Кисе. — Он не поднимал головы всё это время, — пожимаю плечами, буквально чувствуя жаркий воздух, который кондиционер лишь бесцельно разгоняет по тёмным углам кабинета. Ручка оказывается под бумагой. Лампа, что находится на стене, точно над диваном, даже кажется мне какой-то странно чёрной. — Это помогает многим забыть вылеты от Тейко. — Быстро вспомнят, когда увидят, что он тоже будет играть, — резонно замечает Шинтаро, разглядывая стены в помещении. Я, тут же мысленно согласившись, киваю ему и теперь перевожу взгляд на тёмную поверхность стола перед собой. Кондиционер гоняет лёгкие ошмётки каких-то бумажек, цепляет и списки баскетболистов, а за окном уже только-только начинающее заходить солнце лучами освещает верхушки деревьев. Шинтаро откашливается и облокачивается о деревянную спинку стула, берёт ручку из подставки для карандашей и тоже машинально начинает перекатывать между пальцами. — Это... не очень удобно для нормальных матчей. Я вдыхаю тёплый воздух, почему-то только сейчас осознавая, что вентиляторы на потолке даже не шевелятся. В этот момент Рёта громко зевает, чем сразу же привлекает наше внимание. Когда он нехотя поднимается со своего места, медленно подходит к одному из окон и распахивает его настежь, отчего внутри остаётся лишь противное журчание кондиционера, мне хочется просто прикрыть глаза от внезапно нахлынувшей усталости. Негромкие звуки городского транспорта наполняют собой воздух внутри кабинета. Прохладный ветер приятно касается кожи, и я рукой подпираю голову в тот момент, когда Рёта оказывается рядом с сидящим за столом Шинтаро. — Так что мы собираемся делать, Акаши-ччи? Едва ощутимый ветер с улицы, буквально пронизанной нитями бензина и прочих вредных веществ, ерошит светлые волосы, когда он упирается ладонями в поверхность стола. По его взгляду очень хорошо заметно, что ситуация данная и правда беспокоит, но я, даже на удивление самому себе, ничего ему не говорю, лишь решаю повернуться лицом к широким окнам. Кресло из-за оборота в другую сторону неприятно скрипит, а солнечные лучи Токио теперь ложатся на лицо и становится по-настоящему тепло. Сзади ожидаемо слышится негромкий выдох Шинтаро и какой-то неясный шёпот. — Позаботимся о нём как о хорошем друге, пусть играет по-настоящему. Тренер ведь часто меняет стратегию, да? — я складываю руки в замок, даже спиной ощущая, как оба парня согласно кивают. По губам пробегает лёгкая ухмылка, и я решаю лишь немного повернуть голову в их сторону, когда начинающее заходит за горизонт солнце уже надоедает бить в глаза. — Сейчас основной этап Национальных дорого стоит. Частные школы, просто спортивные. Чёрт, да даже эти обычные неталантливые ребята стремятся выйти вперёд. — Но это всё слишком просто, Акаши, — я краем глаза замечаю, как Шинтаро закидывает ногу на ногу и скрещивает обе руки на груди. Рёта, всё это время стоящий рядом с ним, поправляет чуть сбившийся пиджак и, по своему же обыкновению, начинает медленно расхаживать из стороны в сторону, поглядывая на полки с книгами и изредка покручивая перстни на пальцах. Шинтаро бросает в его сторону очередной настороженный взгляд. — Ни одна из команд на турнире не поймёт такого хода. Это же недооценка соперника — выпускать не всех в стартовой пятёрке. — Времена меняются. Даже пресса не сможет не обращать внимание, когда неполным составом Тейко громит команду за командой, — я поворачиваюсь обратно, вновь чуть жмурясь от неприятного скрипа, и локтями облокачиваюсь о поверхность стола. Слышно, как высоко в небе, над школой, пролетает вертолёт. — Так мы отправим его играть, чтобы сам из нашей группы выбил всех, да? Одному, безусловно, будет труднее. Кто там с ним выходит? Рёта с улыбкой качает головой, заглядывая в списки поверх плеча Шинтаро. — Мурасакибара, инфантильный дурачок, — он поправляет очки, обречённо откладывает листы в сторону и переводит взгляд точно на меня. — Как он будет держать Аомине в узде? — Этого и не надо. Предоставим им полную свободу действий. Матч идёт сорок минут, это всего лишь последняя стадия отбора, — я в очередной раз пожимаю плечами, когда Рёта, конечно же, снова занимает диван, но продолжает слушать всё так же внимательно, даже не позволяя себе отвернуться. — А потом уже выйдем сами, полным составом. И будем играть нормально. Скрипят пластиковые ставни окон, несильно ударяются о стены кабинета, а тёмная занавеска позади создаёт какие-то чудаковатые узоры, преломляя лучи и не позволяя им осветить всё, что внутри. Сейчас я почему-то вспоминаю, как мы все ещё после первого выпускного просто сбежали в спортивный зал и играли там до позднего вечера. Охрана не удосужилась даже проверить, в каких зданиях за главным корпусом школы горит свет — кованые ворота просто закрыли, отчего нам, вымотанным, переигравшим, но очень довольным, пришлось позже выбираться с территории через покосившийся в одном месте забор, что находится далеко за стоянкой на территории, точно у одного из старых школьных автобусов. — Мне всё равно кажется это ерундой, — голос Шинтаро разрывает тишину, и я невольно жмурюсь, подавляя желание вновь облокотиться на спинку стула и закинуть уже обе ноги на стол. — Как-то... самонадеянно, наверное. — Ты чего такой пришибленный, Мидорима-ччи, м? — подкидывая телефон в руке, интересуется Рёта, шутливо изгибая бровь. Звуки кондиционера отходят на второй план. Только, вот, от раскрытого настежь окна больше не чувствуется прохлады. — Тебе доставляют удовольствие разговоры с мрачным Шинтаро? — перевожу взгляд на стоящие по периметру шкафы с книгами, даже не обращая внимание на обоих парней. — Я нестандартная личность, иначе говоря, — усмехается Рёта. — Иначе говоря, придурок, — Шинтаро кидает в его сторону ручку, и тот сразу же с лёгкостью ловит её, вновь подкидывает и поднимается со своего места, но даже не старается разыгрывать ту пустую драму, на которую он способен. Между ними я ни разу не замечал проявлений дружбы; они, скорее, держались холодно и обособленно, хотя у Рёты всегда были попытки найти общий язык — такой уж человек. И, в принципе, возможность всегда есть. Они ведь спокойно могут поговорить о баскетболе, в конце концов, не считая собственного положения в обществе. Даже я с Кисе нередко пересекался на каких-либо светских вечерах, путь и встречи эти были не из самых приятных. Когда я замечаю, что время на часах постепенно близится к четырём, дверь в кабинет распахивается громко и слишком резко. Я ничего не ощущаю, но Рёта вздрагивает, а Шинтаро лишь вполоборота приветствует только что ворвавшуюся сюда Момои. Провожу рукой по волосам, убирая непослушную чёлку назад. Признаться, мне очень хочется просто выгнать её, но я ничего не говорю ей, лишь молча продолжая следить за тем, как эмоции на лице девушки меняются с особенно быстрой скоростью. — Банда идиотов, — резко выпаливает она, сразу же поймав мой взгляд на себе. — Что случилось? — устало киваю ей, рукой поправляя собственный галстук, который словно бы на шее затянулся тугим узлом. — Почти сожгли парня в коридоре. Шинтаро изумлённо поворачивается в сторону девушки, будто теряя дар речи в одно мгновение. Я же пальцами массирую виски, чувствуя, как постепенно начинает болеть голова, пусть и едва ощутимо на первый случай. — Чего? — теперь не выдерживает Рёта, подходит ближе к девушке, нервно покручивая кольцо на безымянном пальце. — Хайзаки-кун и Аомине-кун, — Сацуки растерянно вскидывает руками и качает головой, совершенно не зная, что ей делать. — И, конечно же, все решат, что это было просто недоразумение. Я едва удерживаюсь, чтобы не приложить ладонь ко лбу, но вместо того, чтобы сказать хоть слово, в очередной раз отворачиваюсь к окну, ловя взглядом всё такие же яркие солнечные лучи, когда напуганный Рёта сглатывает. Они с Шинтаро сразу же переглядывается, и Сацуки исчезает за дверью следом за ними. Внутри становится особенно тихо, когда я слышу удар деревянной двери о стену, даже то самое неясное журчание кондиционера оставляет осадок более приятный, нежели вечные перепалки, ничем не обоснованные. На секунду мне даже кажется, что я чувствую какое-то странное облегчение, когда все те, кого я всё же изредка позволял себе назвать друзьями, исчезают из кабинета, громко хлопнув дверью. Монотонное тиканье настенным часов как бы напоминает о том, что время всё-таки не стоит на месте. Я тянусь к самому нижнему ящику стола, нащупываю медную ручку и медленно раскрываю его, сразу же взглядом цепляясь за когда-то изъятую у Дайки или даже у Шого пачку сигарет. Золотые буквы на чёрном фоне так и говорят о том, что идея эта самая отвратительная — ещё хуже той, когда мы решили отказаться от командой игры. Солнечные лучи освещают край поверхности стола. Из-за несильного ветра окно раскрывается шире, снова впуская в кабинет звуки большого города. Я сжимаю сигарету губами и чиркаю спичкой о коробок, прикуривая. Дорогой диван с клетчатым узором теперь чуть прогибается под весом, когда я спокойно пускаю в потолок кольцо дыма. Я даже не реагирую на то, как с лёгким скрипом раскрывается дверь в кабинет, который, верно, насквозь пропах этим едким сигаретным дымом, что очень медленно уплывает в окно. — Травишься? Или лёгкие таким образом бережёшь? — ехидно интересуется Мизуки, машинально махнув мне рукой в знак приветствия и заходя во внутрь. Я запрокидываю голову назад, затылком касаясь холодной кожаной спинки дивана. — Подумать только, благородная фамилия... Что же куришь тогда? — Свои бы поберегла, — я флегматично приподнимаю бровь, затянувшись и следя за тем, как девушка качает головой и проходит вперёд, поставив средний стакан горячего кофе на подлокотник справа от меня. В нос сразу же ударяет сильный аромат, отчего я лишь хмыкаю. — Кофе такой себе. — Вообще-то я тебе приношу один и тот же кофе уже три дня подряд, — Мизуки присаживается за стол, одной рукой зарываясь в свои волосы, легко и плавно закидывая ногу на ногу. Конечно же, я слежу за таким жестом. С её лица даже не сходит улыбка. — И те три дня ты был практически в детском восторге. Полосатая блузка в лучах солнца кажется немного кремовой, когда девушка делает пару оборотов на стуле. Я даже не думаю о том, чтобы выбросить сигарету, хотя так можно было бы и задохнуться. Причём нам обоим. Хотя... Мог ли я вообще потерпеть, чтобы девушка вот так просто погибла из-за меня, не будучи погублена лично мною? — Я видела, как Кисе-кун и Мидорима-кун буквально вылетели отсюда, — Мизуки после очередного оборота на кресле вокруг своей оси останавливает свой взгляд на мне, я же в очередной раз изгибаю бровь. — Что-то случилось? — Простая мелочь, — я отмахиваюсь, чувствуя, как внутри становится уже горько и даже тошно от плотного сигаретного дыма. — Да и это я у тебя должен спрашивать. И если не про Шинтаро, так про Рёту. На чувствах людей играть не очень правильно. На секунду мне кажется, что Мизуки даже слегка обижается. Но я понимаю, что это заблуждение, когда она вновь смотрит мне в глаза. И, признаться, такому женскому взгляду мне хочется лишь усмехнуться. Её мысли словно бы читаешь — ни капли добра, один лишь смех и невинная улыбка, которая так и говорит, что оно как-то само произошло. Мизуки, конечно же, просто мимо проходила. Кто-то, может быть, вообще вскрыть вены готов, мало ли таких дурачков? А она головой качает. Разве вообще виновата в том, что влюбляются? — Кто бы говорил, — девушка чуть прищуривается, глядя на меня, и, конечно же, отворачивается первой. — Хорошо, — я медленно тушу сигарету о стеклянную пепельницу и всё же киваю ей, тоже чуть сощурив глаза. — Но давай хотя бы без баскетболистов. Вот как только соревнования пройдут, можешь продолжать. Тогда мы уже вряд ли встретимся. Когда я поднимаюсь с места, чтобы куда-то деть потушенную сигарету, Мизуки лишь внимательно смотрит не меня. Под ногами едва слышно поскрипывает пол, а прохладный воздух всё так же заполняет собой кабинет. — Я думала, ты считаешь их своими друзьями, — девушка подпирает голову ладонью и взглядом следит за тем, как я пепел просто высыпаю в окно. — Потом одна школа, общий путь, баскетбол. Ну... о чём ещё могут мечтать мальчишки? — Я, в принципе, иду, куда глаза глядят. Мне всё равно. — Ты уверен? Без выбранного пути многие люди ходят по кругу, — Мизуки одним движении руки перебрасывает волосы на левую сторону. — А такой путь выглядит не очень привлекательно. — Кажется, я не спрашивал твоего совета, — облокачиваюсь спиной о стену позади неё и скрашиваю руки на груди. Книжные шкафы, что стоят по обе стороны от двери, кажутся тёмными в контрасте с солнечными лучами, которые ложатся на поверхность стола. — Могу сказать тебе, что эта дорога не приведёт никуда или точнее ты движешься точно в тупик, — Мизуки поворачивается на кресле в мою сторону и теперь с лёгкой улыбкой смотрит мне точно в глаза. — А пока я предлагаю тебе билет в театр. Хочешь сходить? — А почему бы тебе не сходить со своими друзьями? — с лёгкой ухмылкой интересуюсь я. Девушка ладонью подпирает голову, локтем упираясь в поверхность стола. — Или... их просто нет? На долю секунды она отводит взгляд, но тут же вновь переводит его на меня. Легкомысленно пожимает плечами, верно, слова все эти не воспринимая всерьёз. Хотя, может быть, всё совершенно наоборот. Просто этого я не стараюсь заметить. — Глупые и меркантильные девушки в компании с пошлыми, беспринципными парнями. Чудесная компания на вечер, да? — Мизуки поднимается с места и отводит взгляд. — Что я забыла в такой грязи? — И правда, — я машинально прижимаю свою ладонь к губам и отворачиваюсь. Отросшая чёлка из-за лёгкого ветра укладывается на правую сторону. — В такой грязи делать точно нечего. Девушка, по своему обыкновению, улыбается мне и кивает в сторону стакана кофе, который всё так же стоял на подлокотнике дивана. Он наверняка уже перестал быть горячим, потерял весь свой аромат, вкус, поэтому я лишь отражательно качаю головой. Мизуки забавно хмурится, словно бы я только что безмерно обидел её. — С водителем или на такси? — спрашиваю я, не особо внимательно следя за тем, как стрелка на настенных часах проходит цифру четыре. — Пешком, — отвечает мне девушка, проводит рукой по волосам, убирая длинные пряди назад. Когда и она решает обратить внимание на время, то на её губах вновь появляется та беззаботная улыбка, и она вновь поворачивается ко мне. — Мы богатые что ли очень? — Родители так и не вернулись? — Нет. Зато я впервые до школы ехала на автобусе. Только пятьсот йен я всё же брезгала отдавать. Всё-таки на них можно лапшу быстрого приготовления купить. — Как жаль, что я каждое утро езжу с водителем. Мизуки издаёт лёгкий смешок, облокачивается о стол, не отрывая своего взгляда от меня. Я же, по её мнению, должен чувствовать вселенских масштабов неловкость, избегать, как дурачок Кисе, бояться смотреть ей в глаза и заводить простой разговор хотя бы о погоде. Мне же должно быть стыдно лишь от одной мысли об этой девушке; сердце, в принципе, должно гулко биться внутри, голос — дрожать, тело — гореть лишь об одном приятном воспоминании того, что было. Или, как сейчас, — видеть перед собой, замечать мелочи, как, например, яркая пряжка ремня на тёмных брюках, заправленная в них блузка, едва заметный, тонкий браслет из белого золота на запястье, которое хочется поцеловать, словно бы я здесь самый галантный джентельмен. Но именно в тот момент, когда я делаю небольшой шаг в сторону девушки, дверь в кабинет раскрывается с громким хлопком, будто её просто безумно хотели снести с петель. Мизуки запрокидывает голову назад, громко выдыхает и лениво поворачивается в сторону только что прибежавшего парня, который уже более десяти секунд пытается отдышаться, но тщетно. Я же становлюсь рядом с девушкой, а он теперь начинает кашлять. Неужели вот таких вообще берут в баскетбольный клуб Тейко? — Там... — на резких выдохах начинает он, почти всем телом ложась на дверной косяк. — Мидорима-кун... — Пожалуйста, скажи, что он там с цветами, — умоляюще просит Мизуки. Я удручённо качаю головой, взгляд опуская ниже, на поверхность стола, потом обратно — на самого парня. — Врезал... Кисе-куну, — буквально выплёвывает он, рукой зарывается в тёмные волосы и, громко кашлянув, едва ли не сползает по стенке на пол. Заметив мой взгляд, он через силу встаёт более менее ровно и, пошатываясь, робко кивает мне, едва ли не цепенея от одного нашего вида. — Напротив кабинета студенческого совета... Акаши-сан. Я подожду... в... коридоре. Он закрывает за собой дверь, оставляя после своих слов отнюдь не приятные ощущения и эмоции. Я же в этот момент перевожу взгляд на Мизуки, и она поднимает обе руки вверх. Мне даже кажется, что выглядит она обеспокоенной, взволнованной даже, потому что на лице я не замечаю ничего более, кроме, вот, только-только пробежавшей нервной улыбочки. И, словно бы уже зная наперёд все мои слова, девушка ловит мой тяжёлый взгляд и ровно выдыхает, ощущая всё тот же прохладный воздух, по-прежнему блуждающий по кабинету. За прикрытой дверью кто-то громко смеётся, когда я скрещиваю руки на груди, а Мизуки поворачивается лицом ко мне и закусывает губу. — Я ничего не сделала, — и пожимает плечами, словно бы стараясь не замечать моего взгляда. — Всё само собой вышло.|||
Я был готов радоваться, возможно, показать даже ту малую каплю эмоций, редких, конечно, но зато настоящих, когда начался антракт. Мизуки всё первое действие восторженно провожала актёров взглядом, но, как только, мы вышли из партера, лишь улыбнулась мне, словно бы я должен сделать что-то особенно важное. Я и сам невольно отмахнулся, но девушке позволил взять себя под руку. Сейчас мы идём по одному из коридоров, по бокам которого, на расписных стенах, висят картины, которые многие люди разглядывают с особым интересом. Какие-то две девушки оглядываются на нас, что-то негромко рассказывая друг другу, а потом останавливаются не так далеко от нас. Мизуки не даёт мне возможности пойти дальше. Мы всё-таки из хороших семей, здоровы, молоды и настолько хороши собой, что и в ресторанах, и, вот так, в театрах нас часто провожали взглядами. Тонкие пальцы девушки смыкаются на моей руке, сильнее сжимают ткань чёрного пиджака, когда мы останавливаемся у картины, на которой изображён всего лишь корнет конной гвардии с яркой серебряной саблей, рассекающей воздух. — Почему у нас нет такого сейчас? — негромко спрашивает Мизуки, выпрямляясь в осанке. Каблуки делают её почти моего роста. — Чего именно у нас нет сейчас? — Харакири*. Усмешка сама касается моих губ, когда я поворачиваюсь лицом к девушке, что ещё с самого нашего ухода из школы думает о чём-то своём, сосредоточенно глядя себе под ноги или на меня. В коридорах театра, как и подобает, тусклое освещение, словно бы лампы здесь керосиновые. Даже едва различишь чей-то взгляд на себе, становится очень трудно заметить что-то особенно важное. — Спасибо, конечно, — киваю ей, вновь поворачиваясь к небольшой картине с несчастным корнетом и убираю одну руку в карман брюк. — Пройдёт у них всё. Он не так уж и сильно ударил его. Считай, задел просто. Мизуки заметно подавляет желание усмехнуться. Мимо нас проходит пожилая парочка. Я краем глаза замечаю бокалы шампанского и золотой монокль, отстранённо думая о том, что нечто подобное мне бы точно пошло. Девушка же, как и я, поворачивается к картине. — Да мне всё равно, что там у Кисе-куна, — она ладонью касается моего плеча, заставляя отвлечься и повернуть голову в её сторону. — Почему, вот, нельзя как раньше? Просто посмотри, как прекрасно было, — Мизуки указывает всё на того же корнета, размахивающего саблей и едва не слетающего с лошади. — Посвящать хокку** любимой девушке, защищать её, стреляться и умирать. И всё ради её чести. Действительно, почему сейчас я просто не могу вот так взять и застрелить кого-то? И всё ради чести какой-нибудь любимой девушки. Это же самое лучшее оправдание. Именно так я и скажу когда-нибудь в суде, если не будет возможности заплатить за нормального адвоката. — Сейчас люди не те, — я пожимаю плечами, прекрасно чувствуя, как внутри градус заинтересованности подобным диалогом всё возрастает. — Ты сама знаешь. Я не готов распрощаться с собственной жизнью ради какой-то там любви. Мимо нас проходит какая-то шумная компания, отчего становится неприятно. Какая-то девчонка сзади смеётся особенно громко. — Если честно, я думала, ты уверен в том, что не промахнёшься, — Мизуки улыбается, провожая эту компанию чуть равнодушным взглядом. — Если так, то Шинтаро стреляет куда лучше. Девушка закатывает глаза на мои слова, чему я мысленно не могу не порадоваться. В отдалении слышится первая мелодия, оповещающая о том, что антракт в скором времени подойдёт к концу. — Люди и правда сейчас другие, — немного погодя, девушка соглашается со мной. — Почему-то мне кажется, что будь мы в том же девятнадцатому веке, не было бы такой неопределённости и обычной настоящей глупости. Я же в самом начале года считала Мидориму-куна ужасно странным. Он же в школу таскает какие-то странные вещи постоянно, ну чем не глупость? А теперь в его присутствии робею. Мне так хочется, чтобы он сделал что-то для меня вместо того, чтобы изредка вступать в диалог или просто подолгу смотреть на меня, а потом отворачиваться. Может быть, я и не заслуживаю подобного. Я перевожу взгляд на наручные часы, не особо радуясь таким разговорам. Правда, от Мизуки почти никогда не получалось добиться чего-то серьёзного, появлялись лишь беззаботная улыбка и лёгкий смешок. Через некоторое время девушка просто уходила, оставляя лично у меня внутри не слишком приятный осадок. — Рёта, конечно же, просто так получил, — равнодушно замечаю я и вдыхаю тёплый воздух, пропитанный парфюмом и лёгким ароматом дорогих вин. — Мне уже становится жаль его. На самом деле, не особо. Мизуки в этот момент крутит тонкую цепочку из белого золота на запястье. — Он не очень обычный мальчик. Знаешь, — я киваю ей, как бы разрешая продолжить. Девушка благодарно улыбается мне и вновь переводит взгляд на картину, что в тусклом освещении кажется теперь немного даже нереальной. Я даже замечаю, что краска на сабле в таком свете отдаёт лёгким серебряным огнём, — вы, наверное, как обычные мотыльки, что хотят добраться до яркого огонька. Вы бьётесь о прозрачное стекло и никак его не разглядите. А уж если ухитритесь пробраться сквозь стекло, так лезете прямо в огонь, сгораете, и конец. А ведь рядом тень и прохлада, та же любовь, верно? Но разве вы это хотите видеть? Я лишь киваю ей, честно, немного поражённый подобными словами. — Ничего подобного, — уголки губ Мизуки тянутся вверх. — Вас опять тянет к этому огню, и вы бьётесь до бесчувствия, пока не сгорите.