Его улыбкой можно было вскрыть вены на запястьях. ©
— Ну, я люблю тебя. Голос Кисе, эхом разносящийся по актовому залу, кажется мне совершенно не лишённым ноток смеха и обыденной лёгкости. Когда я ловлю на себе беглый взгляд карих глаз и замечаю, как парень в руке крутит проводок наушников, внутри становится особенно обидно от собственной глупости. Кисе лишь на долю секунды позволяет улыбке появиться, продолжая на указательный палец наматывать тонкий белый провод, а я думаю о том, что с такой фразой он смело может делать шаг назад. Конечно же, в это мгновение по помещению разносится громкий смех присутствующих, выбивая из головы почти все мысли. Мне становится ужасно неловко, и Кисе раздражённо качает головой, резко отмахивается и разворачивается к своему месте, но я позволяю себе облегчённо выдохнуть, ведь всё это: его взгляд, красивая улыбка, сказанные на «отвалите» слова, — похоже на шутку, которая вот-вот пролетит мимо, и всё станет прежним. — Стоп-стоп-стоп, Кисе-кун, — преподаватель останавливает парня, мгновенно хватая за руку и не давая больше и шага ступить. В тот момент, когда блондин вновь оказывается напротив меня, я ощущаю, как внутри всё начинает сжиматься. — Мы все должны тебе поверить, понимаешь? Ты должен смотреть на неё и видеть самую красивую женщину в мире. Свою женщину. У меня даже не получается поднять взгляд, стоит только подумать о том, что Кисе на данный момент действительно смотрит точно на меня. Вокруг становится невыносимо тихо, все наблюдают за нами с неподдельным интересом. Женщина-преподаватель ободряюще кивает парню, беря его за ладонь и прикладывая к его же груди, точно где сердце (оно ведь там есть, правда?). — Просто вспомни ощущения, когда ты влюблён. Не спеши. Меня резко бросает в дрожь, хочется поскорее провалиться под землю. Сам взгляд мгновенно падает на толпу улыбающихся и хихикающих учеников, но мне вообще несмешно. — Присмотрись. Запомни каждую черту лица, — спокойный голос учителя едва-едва приводит в равновесие. Кисе сильнее сжимает чёрный галстук в ладони, смотря на меня. — Сердце и чувства связаны. Ощущения идут точно изнутри. Давай ещё разок. Женщина отходит в сторону, теперь расстояние между мной и Кисе становится большим, словно бы здесь одна сплошная пропасть. И он стоит, весь совершенно потерянный и будто драгоценный. Смотрит не на меня, а сквозь, напрягая до невозможности. Светлая чёлка ложится на лоб, слегка прикрывая карие глаза, и я ощущаю спазмы далеко внутри, наверное, в грудной клетке, где однажды всё разбилось. Но потом собралось обратно по маленьким осколочкам, только уже не так, как было раньше. Боже, пожалуйста, пусть глупое сердце перестанет так быстро биться лишь от одного его взгляда. — Я люблю тебя. Я поднимаю голову, в карих глазах яркой карамелью расплывается полнейшая серьёзность. Свет актового зала падает на силуэт блондина, в его взгляде играют яркие огни, оттенок напоминает янтарь. Кисе не любит, Кисе просто медленно-медленно убивает. — Судзуки-тян, ты веришь? — негромкий голос преподавателя позади мгновенно достигает меня, заставляя лишь на секунду отвлечься. — Он может сделать шаг? Я ощущаю лёгкую дрожь и закусываю губу едва ли не до боли. — Сделай шаг. Фоном слышится лёгкое хихиканье. Девчонки на первом ряду руками прикрывают лица от умиления и нежелания смеяться хотя бы сейчас. Но именно в тот момент, когда расстояние между мною и Кисе становится чуть больше двух шагов, я взглядом цепляюсь за его фигуру. За ворот рубашки, ровно повязанный галстук, застёгнутый лишь на одну пуговицу школьный пиджак и за взгляд, конечно же, тоже. Кисе негромко выдыхает, выравниваясь в осанке, и вновь медленно поднимает голову, словно бы боясь чего-то. — Я люблю тебя. Нотки обычно высокого голоса приобретают совершенно другой, более уверенный тон, а взгляд в одно мгновение меняется до неузнаваемости. Кисе ладони убирает в карманы брюк и смотрит на меня так серьёзно, осторожно и по-другому, что от этого становится особенно больно. Неприятно, потому что я едва могу сдерживать слёзы, правда. Едва получается преодолеть удушающий ком в горле. — Сделай ещё шаг. Я почти сдерживаюсь от того, чтобы не отступить назад, когда понимаю, что могу дотянуться до Кисе, коснуться его, сильно зажмурив глаза. Словно бы в противовес этому меня накрывает чувство ужасного волнения, когда я вновь поднимаю взгляд. Карие глаза настолько близко, что мне хочется исчезнуть, распасться на кусочки. И мне так по-глупому хочется обнять Кисе, но я останавливаю себя в одно мгновение, руки крепко скрещиваю на груди, пальцами цепляясь за ткань одежды. Парень напротив лишь прикрывает глаза, опуская голову, и ровно выдыхает. — Я люблю тебя. Он смотрит исподлобья на меня. — Сделай ещё шаг, Кисе-кун. И он делает, заставляя меня буквально лицом уткнуться в ткань его белого пиджака, вдохнуть терпкий запах одеколона, почувствовать то, что он рядом, такой белоснежный и прекрасный. Когда он чуть склоняет голову, мы несильно сталкиваемся лбами. — Я люблю тебя. Сказано тише. Кисе почти касается моих губ своими, и я полностью теряюсь в собственных ощущениях, стараясь хоть как-то заглушить внутри это нестерпимое волнующее чувство, граничащее с мгновением абсолютного счастья и того, что всё это тянет в бесконечную пропасть. Ведь он близок настолько, что я могу даже ощущать, кажется, его первую неширокую улыбку. Но внутри всё совсем не так. Вместо всего, что могло бы сейчас произойти между нами, я просто... отступаю в сторону, желая оказаться подальше. Мы сталкиваемы плечами, и Кисе остаётся один. — Отлично, отлично! Садись на место. Браво! — учитель позади ободряюще хлопает его по спине, и в зале поднимается гул аплодисментов. — Если бы никто не знал, что вы не встречаетесь, все бы поверили. Когда я присаживаюсь на своё место, Акеми в знак поддержки касается моего плеча, а я просто сдерживаюсь о того, чтобы сейчас не проронить ни единой слезы. — Итак, попробуем по парам, — женщина громко щёлкает пальцами, привлекая внимание всех. — Все вместе.
|||
Выходя из здания школы и ступая по дороге в сторону кованых ворот, я уже заранее думала, что там никого нет, и облегчённо выдыхала. Не потому что мне совершенно не хотелось пересечься с Акеми или хоть с кем-то из своего класса, а оттого, что я чувствовала, что так просто будет лучше. По средам Кисе пропускал школу, по средам мне дышалось легче. Я не могу сказать, что всюду вижу или, по крайней мере, хочу увидеть его машину, но я знаю, как он до школы любит ходить пешком, стоять на светофорах и чувствовать аромат кофе из кафешек, что встречаются на пути к Тейко. Возможно, многие считают, что он и пяти минут в тишине не продержится. Другие — что первый-красавчик-школы-Кисе-кун-который-модель до безумия любит чувствовать себя в центре внимания. А я понимала, что ему тоже иногда нужно спокойствие и умиротворение. И, честно, иногда за подобного рода мысли я ужасно хотела хлопнуть себя по щекам, чтобы вернуть в обычное состояние. При добром сердце лица людей бывают особенно красивыми. Но при злом сердце даже самое красивое лицо становится хуже, чем безобразным. Плохие качества, хочешь-не хочешь, должны отталкивать. Только со мной этого не происходит совершенно, хотя Кисе я сегодня не видела. Но искала. Данный факт обижал меня больше всего остального.|||
Дома мне отчего-то кажется, что телевизор работает слишком-слишком тихо, чтобы просто перебить сказанное пару дней назад «Я люблю тебя». Свет от экрана разъедает темноту внутри, освещает край столика и силуэт старшего брата, который совершенно неожиданно падает на диван рядом и протягивает мне пульт от телевизора. Я отрицательно качаю головой, и Тору начинает переключать каналы, пока не останавливается на каком-то фильме. Я вздрагиваю. — Парню каждый раз на автоответчик приходят странные сообщения с просьбами избавиться от кого-то, — брат указывает на экран, закидывая ногу на ногу. — И так он находит до полусмерти избитую девчонку, разом убивая всех, кто причинил ей боль. От вида крови на экране мне разом становится нехорошо. Тору очень любит фильмы подобного жанра. Кажется, он готов смотреть их днями и ночами, полностью позабыв об учёбе в старшей школе. Меня нередко удивлял его подход к жизни. Тору так часто говорил мне, что всё пройдёт мимо, а он по-прежнему будет на высоте, что я сама почти в этом уверилась, пока мгновения той самой спокойной жизни не разбились вдребезги. Кто знал, что будет так, когда я поступлю в Тейко? Разве в обычной средней школе может случиться что-то слишком неожиданное? Как часто при встрече с кареглазым человеком я буду понимать, что нет-нет, сейчас передо мной не Кисе Рёта, не он? Это ведь очень жестокая шутка. В вечер после бала Тору сначала долго-долго ругался, но от двери моей комнаты даже не решался отойти. Терпеливо ждал, когда я открою, а потом расскажу ему всю историю. Я говорила долго, попеременно всхлипывая и вновь начиная рыдать, пока он молча стоял и вникал. Но на следующее утро сонный Тору буквально бросил в меня книгу с сонетами Уильяма Шекспира.Мои глаза в тебя не влюблены, — Они твои пороки видят ясно. А сердце ни одной твоей вины Не видит и с глазами не согласно. Ушей твоя не услаждает речь. Твой голос, взор и рук твоих касанье, Прельщая, не могли меня увлечь На праздник слуха, зренья, осязанья. И все же внешним чувствам не дано — Ни всем пяти, ни каждому отдельно — Уверить сердце бедное одно, Что это рабство для него смертельно. В своем несчастье одному я рад, Что ты — мой грех и ты — мой вечный ад.
Меня до глубины души тронули строки. Казалось бы, прошло шестьсот лет, а общество не поменялось совершенно. Везде-везде одинаковые проблемы, которые со временем никак не исчезают. И такое чувство, что любовь идеально доказывает это. Тору рядом ёрзает на диване, его тёмные волосы кажутся мне совершенно растрёпанными, и теперь я полностью осознаю, что люблю своего брата очень сильно. Когда дома нет мамы с папой, он рядом. Когда мне плохо, он так странно даёт понять мне, что всё отлично (томом Шекспира он попал мне в лоб), что после у меня и сомнений не возникает, если только не сказанное Кисе «Я люблю тебя». Конечно, игра на публику — нас же просто попросили. Но в эти слова он, кажется, вложился полностью. На моей памяти, Кисе никогда так серьёзно со мной не говорил, у него в голове часто была какая-то шутка, он не старался (но мог) в те моменты быть серьёзным. Мы стояли так близко, что я до сих пору помню аромат его одеколона. А сейчас лишь от одного воспоминания о том, как именно были сказаны эти слова, мне хочется пропасть. И я внезапно понимаю, что пока рада не видеть Кисе. Но это ведь только на первый случай. Внутри всё рушится и бьётся, как и на экране телевизора. — Он мстит за неё, — Тору пожимает плечами, ноги закидывая на журнальный столик и не обращая внимание на мой громкий выдох. — Что случилось? — Любовь. Я горько улыбаюсь, когда начинается реклама. Брат рядом взглядом утыкается в высокий потолок и зевает. Тёмные короткие волосы, доставшиеся ему от папы, сливаются с темнотой внутри, а в глазах узорами играет свет от телевизора. В тот момент, когда он живо выпрямляется и прибавляет звук, я слышу музыку, что обычно играет в спортивных рекламах. Сначала мой взгляд приковывается к виду огромного стадиона в лучах заходящего солнца. На экране телевизора точно в ритм музыки быстро зажигается освещение. Яркие огни ложатся на чёрно-белые кроссовки, они стучат по паркету, и я теперь полностью понимаю такое внимание Тору к рекламе. Он ведь ужасно любит спортивную обувь. Иногда даже доходит до того, что на следующее утро он бежит за новыми кроссовками, долго любуется на них, не разрешает подходить ближе, чем на метр. Я же к спортивной обуви отношусь обыденно. Просто мне больше по вкусу сама реклама. В ней, как правило, много динамики и классная музыка. Баскетбольный мяч на экране ровно три раза стучит по блестящему паркету и через секунду возвращается в чьи-то руки, его крепко сжимают в ладонях. И в тот момент, когда на спортивной майке в темноте возникает яркая восьмёрка, я ладонью сильнее сжимаю подлокотник дивана, потому что отлично помню белую форму с чёрным Rakuten. — Переключи. Тору медленно отворачивается от экрана, смотрит мне в глаза и, возможно, что-то заметив в них, поддаётся. Комната теперь наполняется звуками классической музыки, и брат раздражённо качает головой, как будто бы у него отобрали что-то дорогое. Я же раздосадованно выдыхаю, мне становится противно лишь от мысли о том, что я до сих пор чувствую себя разбито. Беззаботная улыбка Кисе с экрана телевизора заставляет лишь отвернуться от Тору, не замечая его взгляда. — Тебе надо послать его к чёрту. — Что? — я на мгновение отрываюсь от собственных мыслей. Конечно, Тору знает всё прекрасно понимает, но ему здесь намного легче. Стороннему наблюдателю всегда спокойно и иногда даже забавно. — Послать к чёрту, — повторяет он и встаёт с дивана, скрещивая руки на груди и серьёзно глядя на меня. — Не пойми меня неправильно, но лучше уж так. — Я же люблю его, — твёрдо произношу я, неуверенно смотря в глаза своему старшему брату. — Конечно, любишь, — соглашается Тору, удручённо качая головой. — И он тебя любит, я уверен, только такая любовь сожжёт вас, не даст двигаться, она парализует. В конечном итоге, вы останетесь ни с чем. Не проще ли оставить всё, и сохранить то малое, что у вас осталось? Подойти и поговорить? А не перекрывать всё плохим осадком. Я молча смотрю на Тору. Смотрю на него, пока он не решает сесть чуть дальше и не переключить обратно, на тот ужасно жестокий фильм. Я понимаю, что Тору прав, а ещё то, что он, слушая меня каждый раз, всё равно терпеть не может подобного рода разговоры. Только Мизуки однажды сказала, что я уже давно простила. Может быть, уже на следующий день, даже несмотря на то, что внутри всё легко ломается. Но я ведь даже улыбаюсь, в душе надеясь, что всё будет нормально. — Прости меня. Я дура. Тору укоризненно качает головой, не отрываясь от экрана.