Мы с тобой настолько разные, что едва поймёшь. Мы не пара и, уж точно, не два в одном. Для меня загадка, как ты живёшь, И тебе не понять, что я за существо. Если ветер в моей голове строит замки и облака, То твоя заполнена планами и трудами. Мы настолько разные, что на небе наверняка Сам всевышний развёл руками. И по всем законам больших планет Нам никак, ни за что, невозможно было найтись, Но однажды мы встретились. Что ж, привет, И теперь, судьба, берегись. <…> И в каких бы точках не искать подходящий пазл, Мы никак не сойдёмся в одну картинку. И про нас не сложишь мудрую фразу Про вторую точную половину. Здравый смысл, гороскопы, приметы, известия — Всё нам вторит, что чуда не состоится, Но какое чудо должно быть чудеснее Твоего поцелуя в ключицу?©
Иногда нестерпимо хочется проткнуть насквозь сердце тому, кто тебе небезразличен. Ещё сильнее разрастается желание столкнуться в школьном коридоре, схватить за рукав аккуратно разглаженной рубашки и прижать к стене, чтобы он понял, осознал, что это очень дурная черта у мужчин — стыдиться своего же сердца. Это самолюбие, но фальшивое. Лучше бы постыдились своего ума: он намного чаще ошибается. А меня это убивает, на полном серьёзе хочется разбить вдребезги, что перестали творить глупости. Ведь мы всё ждём подвигов, а их нет. Букеты полетят мимо или будут использованы как счастливые талисманы. Никто даже не заступится, потому что, ну все-все-все слишком замечательные, чтобы опуститься (по мнению того же Кисе) до такого. Иногда мне кажется, что их характеры совершенно не закалены, они бегают-бегают-бегают от своих ошибок. И будут продолжать убегать, пока лицами кто-то не ткнёт. Однако мне было смешно, когда Сато назвала меня феминисткой. Только и она прекрасно понимает, что хрупкое женское сердце превращается в алмаз, когда оно полюбит героя. Несмотря на всю силу характера, мы преклоняемся, и по-другому быть не может. Мысли в голове от одного лишь воспоминания перестраиваются с оскорбительной лёгкостью, мне хочется сильнее вжаться в кожаную спинку дивана, до хруста в плечах. Очень тяжело живётся, когда получаешь многое, но не можешь получить какого-то сопляка(?). Папа изредка мелькает, пытается ровно завязать галстук, негромко возмущается и параллельно с этим ищет свои часы, которые вчера оставил где-то на первом этаже. У него очередная деловая поездка, кажется, в Киото. А я остаюсь с его пассией, хотя, надо думать, если бы мы уезжали все вместе, то я была бы единственной, кто летел в экономе. А они из бизнеса махали бы мне ручкой. Я даже улыбаюсь и перелистываю очередную страницу описаний Цусимского сражения, когда в мыслях совершенно неожиданно рисуется образ Мидоримы в мундире тех времён. Обыденно гордо держит ровную осанку и по-прежнему со мной не разговаривает, а мне, признаться, очень-очень этого не хватает, будто выжгли изнутри атомным взрывом и ничего не осталось, только пепел кружится среди обломков. Мальчики намного умнее девочек. Они, в конечном счёте, выбирают тех, с кем им будет хорошо и спокойно. А мы выбираем горьких мальчиков, когда они либо держатся отстранённо в стороне, либо уже заняты кем-то другом. В конце концов, тому же Кисе нравятся десятки девушек, но любит он одну. Просто, наверное, в каждом из нас есть что-то такое — хоть кричи, хоть плачь, а с этим не совладать. Мы такие как есть и ничего тут не поделаешь. Как птица, запертая в клетке: бросается грудью на стальные прутья, и с пронзённым сердцем исходит песней и умирает. Она не может иначе, такая её судьба. Пусть мы и сами знаем, что оступаемся, знаем даже раньше, чем сделали первый шаг, но ведь это сознание всё равно ничему не может помешать, ничего не может изменить. Каждый поёт свою песенку и уверен, что никогда мир не слышал ничего прекраснее. Мы сами создаём для себя драму и даже не задумываемся, чего это будет стоить. А потом только и остается терпеть и уверять себя, что вообще-то дело в окружающих, а мы мучаемся не напрасно.Акаши, весь из себя такой важный, ненадолго цепляется за меня взглядом, когда я после перерыва захожу в кабинет и замечаю его за игрой в сёги. У него не хватает даже желания поздороваться — всё внимание принадлежит мелким фишкам на доске с золотой тесьмой, а я совершенно не стараюсь отвлекать его, ведь такой уж он… Акаши Сейджуро. В классе пахнет новыми книгами, слышатся громкие голоса за стенами, но относительно спокойно. Я подхожу к своей парте тихо, едва ли не затаив дыхание, аккуратно касаюсь стопки учебников складываю учебники в сумку и негромко выдыхаю, когда ветер с улицы чуть шире приоткрывает окно. — Накаяма, — моё внимание мгновенно привлекает голос Мидоримы, в голове странно мешаются мысли, едва ли не бьются друг о друга. Я поворачиваюсь лицом к нему, краем глаза замечая, что даже Акаши отвлёкся от игры в сёги. — Какая у тебя группа крови? Я смотрю на сидящего парня, замечаю малейшие детали внешности. Ровный нос, дорогие очки и по-особенно серьёзные глаза, словно бы он задал самый важный вопрос на света. Я чувствую, как на лице совершенно внезапно появляется лёгкая улыбка, неимоверным усилием воли подавляю само желание разулыбаться шире, ведь открыто над людьми смеяться — некрасиво. — Четвёртая отрицательная. — Какая ты, — Акаши задумчиво переставляет очередную фигурку, полностью сосредотачиваясь на игре вновь, — необычная. — Да, — я рукой машинально провожу по волосам, слыша порывы ветра у верхних этажей главного корпуса школы. — Особенно когда приходишь в больницу, и ты там никому не нужен. Мидорима медленно кивает мне, взгляд кидает на стоящий рядом кактус (талисман?), заботливо отодвигает от солнечных лучей и едва заметно хмурится, касаясь тонких иголок растения. Я мгновенно упускаю возможность не смеяться, ладонью прикрываю лицо. Внимательный едкий взгляд зелёных глаз направлен к окошку. Кулак сжимается так, что непременно треснет грифель карандаша, а Акаши качает головой и погружается в сёги, не отвлекаясь более. Потом я множество раз видела Мидориму с талисманами во время разговора с другими. При мне он их даже не доставал.
Папа, проходя мимо, не забывает поцеловать меня в макушку, быстро хватает чёрный пиджак, параллельно негромко браня запаздывающего водителя, которого теперь уволят, не иначе. Я отвлекаюсь на только что пришедшее сообщение, на секунду даже жмурюсь от яркого света экрана после страниц книги. Чёрные строчки едва ли не мешаются в глазах. «Если мои родители будут спрашивать, то я у тебя. Хорошо?» Брови сами приподнимаются в немом изумлении, я едва ли не давлюсь воздухом, чувствуя, как изнутри захватывает полное разочарование. Хитоми в очередной раз сходится с парнем, который живёт в доме, что находится в квартале от моего. Родители могут отслеживать её через GPS на телефоне и каждый раз думают, что она остаётся на ночёвку у меня. Но Хитоми такая странная, что невозможно даже злиться на неё. Каждый раз, когда у неё появляется парень, она блокирует меня во всех социальных сетях. Когда этот парень её бросает, она сразу же пишет мне. А он... очень неприятный. Я отчего-то вновь вспоминаю, как Акаши говорил, что в Кирисаки Дайчи вообще очень мало хороших людей учится. Но Хитоми часто утверждает, что любит кого-то уже спустя два часа знакомства, а я в такие моменты чувствую себя... до ужаса ледяной. — Почему мне скучно с ними? — неожиданно спрашиваю я, вновь перелистывая страницы книги. Шелест бумаги словно бы разносится по всему первому этажу. Папа, стараясь правильно завязать галстук, мгновенно ловит мой взгляд. — Отвечай, — Наоми аккуратно касается ладонью его плеча и кивает в мою сторону. Мужчина, глубоко вдохнув, сдаётся и теперь смотрит на меня через зеркало, обдумывая слова. В его глазах я замечаю глубокую мысль, и в один миг становится не по себе. — Мизу, ты любишь клубничное мороженое? — Люблю, очень сильно, — отвечаю я, взглядом цепляясь за красивые занавески, которые легко пропускают в дом свет. Солнце изредка проглядывает сквозь тяжёлые облака, лучи через огромные окна ложатся на стены. Папа, наконец разобравшись с галстуком, подходит ближе к дивану, оставляя Наоми у самой двери. Я морщусь, потирая затёкшее плечо. — Но если это самое клубничное мороженое ты будешь есть и на завтрак, и на обед, и на ужин, оно тебе так быстро надоест, что ты даже смотреть на него не сможешь. Папа кивает мне, треплет по голове (чего я никогда не любила, но со временем удалось привыкнуть) и очень быстро скрывается за дверью, я даже не успеваю поблагодарить его. С улицы слышится, как он ругает опоздавшего водителя. Я выдыхаю негромко и перелистываю очередную страницу книги, всё ещё надеясь, что это простая тахикардия, а не отвратительная влюблённость. Часы на стене всё отбивают раздражающий ритм. Мне кажется, что попадает сразу в висок.|||
Ловя прохладный мартовский воздух, я вспоминаю сообщение Хитоми, на которое так и не ответила, и не могу не покачать головой. Мне нередко было смешно лишь от мысли, что люди растворяются в чувствах. Многие совершенно теряют себя, потому что вот это слово — любовь, может быть, влюблённость — слишком уж легко убивает их в то время, как я занята чем-то другим и ничего мне не надо, пожалуйста. По сути, обычно же всё происходит, но зачем им всем было так страдать? Во многих романах жизнь главных героев заканчивается трагической смертью. Они же могли повеселиться и разойтись по-доброму — в дальнейшем обязательно появился бы кто-то другой. Такие мысли нередко привлекают людей. Очень рано я осознала, что это пробуждает интерес. А то, что пробуждает интерес, пробуждает и нечто большее. Но сейчас в моей школьной сумке лежит аккуратно сложенная спортивная футболка Тейко. В голове мигает навязчивая мысль о том, что в школу после наглого прогула приходить — полнейшая глупость. Не так скоро надо будет танцевать вальс, а на репетиции часто ходить сродни собственному разочарованию. Я просто не могу нормально усваивать информацию, когда пялюсь. Так я ответила Кисе, и он посмеялся. Ему ведь приятно, что у меня провал. А ещё теперь мне совсем не смешно. Напротив дверей спортивного зала я достаю футболку из сумки и спокойно выдыхаю, когда очередной порыв ветра треплет белую ткань. Мидорима — красуется на спине. Фамилия тёмная, приятная, и я, глядя на неё, будто смотрю ему в глаза. Число семь огромное. Буквы и цифра на спине вместе выглядят идеально, чёрные, как уголь, бездушные, но изящные. На секунду мне кажется, что я почти вижу редкую ухмылку Мидоримы, его серьёзное лицо и даже слышу его голос. Когда время близится в шести вечера, парни обычно заканчивали тренироваться. Только они не устают обсуждать собственный успех. — Накаяма? — тянет неширокую ухмылку Аомине, когда я подхожу к ним. — И чего интересного расскажешь? — Аомине-ччи, — Кисе сильно пихает локтем собеседника, но стоит нам только встретиться взглядами, как тут же прикрывает глаза и делает глоток воды. На долю секунду кажется, что меня сейчас задушат, а я ведь даже завещание не составила. Только обращать внимание на едкий тон наглой звезды баскетбольной команды Тейко нет смысла. Я киваю Акаши, шнурующему кроссовки. Последние солнечные лучи ложатся на его растрёпанные волосы. На колене белым цветом отливает фиксирующий бинт. — Смотря что ты подразумеваешь под «интересно», — я пожимаю плечами. Аомине покручивает баскетбольный мяч на указательном пальце, отчего я точно не могу распознать выражение его лица. Тусклый свет внутри давит на зрение, силуэты парней немного исчезают в тени спортивного зала. — Хорошо. Нам с Кисе особенно интересно, — Аомине подкидывает мяч и легко ловит его, внимательным взглядом следя за тем, как я присаживаюсь на скамью для запасных и закидываю ногу на ногу, — тебе смеяться нравится или просто выбираешь, с кем выспаться? Я откидываюсь на спинку стула, ловя на себе взгляд Акаши из-под надменно опущенных длинных ресниц. Аомине громко выдыхает и пропускает его, накидывая капюшон тёмной толстовки на голову, слишком быстро теряя интерес к разговору. — Тебе и первый встречный подойдёт или мы с Акаши-ччи просто особенные? Только слова Кисе не обжигают совершенно. Более того, даже яркий свет экрана мобильного причиняет больший дискомфорт, нежели вся концентрация желчи и яда в его голосе. — Ты так очарователен, когда тебе что-то нужно, — на долю секунды я жмурюсь, но взглядом цепляюсь за силуэт парня, который скрещивает руки на груди и так же внимательно, даже в какой-то степени въедливо, смотрит на меня. — Накаяма-чан, — и не теряет вежливости, прикрывая янтарные (может быть, медовые — в темноте не разглядишь) глаза. Акаши впервые кажется мне особенно равнодушным, ещё более тёмным человеком, пресекающим в Кисе постепенно нарастающую эмоциональность. Когда мы сталкиваемся взглядами, я не могу не выдохнуть. В глазах, цвет который разглядеть по-особенно тяжело, не играет решительно ничего. Лишь странное спокойствие и уверенная поза — всё-таки... это Акаши Сейджуро, по-другому у него и быть не может. — Зависит от того, как вам будет приятнее думать, — произношу я, взглядом ловя его надменную полуулыбку. Акаши качает головой, как будто бы всё время знал, что я отвечу именно так. — Вы либо особенные, либо действительно первые встречные, которые ничем не отличаются от серой толпы. По залу летает лёгкий сквозняк, в отдалении слышится вой ветра и неприятный скрип баскетбольного кольца. За окнами спортивного зала всё так же продолжает заходить солнце, изредка заставляя жмуриться. — Вообще никакой разницы, — мрачно замечает Кисе. Голос звучит намного ниже, чем обычно. Возможно, это от того, что его заглушают удары баскетбольного мяча о паркет. Он качает головой, убирает руки в карманы толстовки, через секунду достаёт белые наушники. А мне отчего-то кажется, что за всё это время он возмужал. Может быть, дело в том, что обычно совершенно не сутулится, стоит ровно и сверкает замечательной улыбкой, а сейчас лицо не выражает решительно ничего. Брови необычно нахмурены, едва заметный синяк на правой скуле и нет даже намёка на положительные эмоции.— Я делаю вид, что мне не всё равно. Всё-таки ты работаешь моделью.
В голове каждая сказанная фраза молоточком отбивает ровный ритм. Акаши рядом в знак прощания кивает нам, молча подхватывает ветровку и направляется к выходу из спортивного зала. Сейчас мне даже хочется, чтобы он пришёл и точно так же принёс кофе. Чтобы сказал, что всё вокруг просто замечательно, а не тренировался в игре на скрипке. Или в игре на моих нервах.— Но ты на полном серьёзе устраиваешь представление.
Аомине оставляет баскетбольный мяч не так далеко от скамьи. Я в последний раз ловлю на себе вкрадчивый взгляд синих глаз из-под тёмного капюшона.— На чувствах людей играть не очень правильно.
Дверь хлопает очень громко, когда следом спортивный зал покидает Аомине. Внутри становится по-странному тихо. И только Кисе весело смотрит на меня, прекрасно понимая, каким именно баскетболистом я интересуюсь больше всего. Качает головой неодобрительно и продолжает улыбаться, к своим промахам и неудачам относясь уже обыденно и совершенно адекватно, без каких-либо ненужных страданий и самобичеваний.— Пять. В этот раз выбросил ровно пять писем. Забавно, да? — В следующий раз разорви их у них же на глазах. Вот это будет забавно.
Я замечаю полосу заката на небе и не могу не отвернуться, ведь лучи по-прежнему слепят. Кисе смотрит на экран мобильного, параллельно закрывая спортивную сумку.— Девчонка едва ли не вскрыла вены в женском туалете. Пришлось поцеловать. — Ты словно бы бьёшь беззащитных.
Но ведь случается такое, когда вот, не предугадывая, встречаешь человека, действительно похожего на тебя.— Просто посмотри на меня. Я разве похож на этих дурачков, что на всё пойти готовы ради любви? — Этого ещё не хватало!
Только поначалу Кисе казался мне необычным. Но оказалось, что он обычный, только ещё и подобен мне (идиот). В нас панику вызывает не проигрыш, полёт в пропасть, не грызущее чувство изнутри, а возможность быть серьёзнее.— Медленно и спокойно говоришь ему, что тебе всё равно, Накаяма-чан. Медленно и спокойно.
Мне на телефон приходит очередное сообщение, когда я футболку убираю обратно в сумку.— Он оплачивает все мои расходы, а я... позволяю любить себя.
А ещё мы отлично знаем, какого это любить, когда не любят тебя. Когда ты любим просто не теми, кто тебе нужен на самом деле.— Её зовут Судзуки Йоко. Она даже близко не реалистка. Немного не мой типаж. — У него замечательные глаза, Кисе-кун. Подожди, это же... Мидорима Шинтаро?
Но настроение падает особенно быстро, когда я пальцами чувствую мягкую ткань. Блондин всё замечает, по-другому просто не может быть. — Не надо было смеяться над ним, — его голос приобретает свойственные высокие нотки. — Нет, безусловно, над людьми смеяться весело, но... — ... есть риск остаться ни с чем? — Точно, — Кисе подмигивает мне, ловко подхватывает спортивную сумку со скамьи, на голову накидывает капюшон толстовки и надевает солнцезащитные очки. — Ещё увидимся.|||
Автобус приезжает почти сразу после того, как я прихожу на остановку около школы. Я немного даже расстраиваюсь, что еду не с водителем в этот раз, но очень быстро вспоминаю, что так точно-точно никого из школы не смогу здесь встретить. Конечно же, заходить в транспорт с такой странной мыслью — неправильно, но я всё равно присаживаюсь у самого окна, даже в какой-то степени привередливо оглядывая салон изнутри. Не отдала футболку лично, вновь забираю домой. От крыльца спортивного зала до остановки автобуса я только и думала об этом. Мидорима Шинтаро избегает меня или у него появились важные дела? Почему он ещё не подошёл ко мне первым, а просто смотрит-смотрит-смотрит? Я нравлюсь ему или..? Признаться, даже думать не хочется об этом «или», ведь до недавнего момента мысли были только о том, что вокруг слишком много всего происходит, чтобы вот так подолгу задумываться об одном человеке. Утонуть в глазах и пропустить что-то особенное — не глупость ли? Внимание разве не должно рассеиваться на всех, кто тебе интересен? Так я и думала, пока не поймала себя на мысли, что мне надо поймать взгляд Мидоримы на себе. Девушки в классе нередко говорят о том, что любовь и симпатия к кому-то — самые прекрасные чувства на свете. Они много раз спрашивали и меня об этом, я же пожимала плечами и просто улыбалась, ведь на уме никого совсем не было. Но, похоже, каждому бы хоть раз надо влюбиться, иначе так и будут думать, что это замечательно. — Накаяма-сан? — я отвлекаюсь на тонкий голосок, когда автобус резко подскакивает на какой-то кочке. Неприятная тряска сходит на «нет» достаточно быстро. Я поднимаю взгляд и понимаю, что передо мной младшая сестра Мидоримы. — Привет, — киваю ей и вновь прислоняюсь к стеклу, когда водитель тормозит. — Тебе можно ездить на автобусе? — Да, Шин говорит, что я уже достаточно взрослая, — девчонка усаживается рядом и гордо поднимает голову, что у меня сразу вызывает лёгкую улыбку. Лучи заходящего солнца проникают в салон, заставляюсь жмуриться каждый раз, когда высотные здания исчезают из виду. Они сменяются коттеджами и круглосуточными магазинами. — А где твой старший брат? — неожиданно даже для самой себя спрашиваю я, когда автобус останавливается на светофоре. — Он не смог забрать сегодня, — в детском голосе отчётливо слышится обида. — Но ничего страшного. Родители ему обязательно объяснят, что так делать не надо. — Ты как дьяволёнок, — я усмехаюсь. — Но мой братик самый отвратительный человек на свете. Понятия не имею, как он кому-то может нравиться. Может. Вполне. — Но я его очень сильно люблю, Накаяма-сан, правда. Не расскажешь ему? Я с улыбкой качаю головой и вновь перевожу взгляд на улицу за окном автобуса. Пейзаж не сменяется быстро, зато отлично слышно громкий рёв моторов. — Представляешь, однажды он даже залез на дерево за дворовым котёнком, чтобы спасти его, хотя ужасно боится кошек, — в отражении я замечаю, как Акико весело улыбается. Детская улыбка крайне заразительна. — У него... бывают такие моменты. Мне на долю секунды кажется, что внутри от слов, пропитанных искренностью и восторгом, разрастается самая настоящая горечь. Акико рядом продолжает задумчиво следить за тем, как за окном быстрее сменяется пейзаж. Прохладный воздух попадает в салон, отчего по телу бегают едва ощутимые мурашки. Мне хочется, чтобы было теплее, и я несильно сжимаю сумку, пока не вспоминаю, что внутри лежит всё та же футболка с седьмым номером Тейко. — Отдай ему, хорошо? — я ловлю слегка удивлённый взгляд Акико, подёрнутый едва заметной дремотой. — У меня не было времени поймать его в школе сегодня. — Шин никогда не даёт мне в руки свою форму! — восклицает она, выхватывая белую футболку, но тут же более сдержанно кивает мне и вмиг становится серьёзнее. — Спасибо, Накаяма-сан. Но, честно, восьмой номер мне нравится больше. Под ним же Кисе-сан играет, да? — Наверное, — пожимаю плечами, вновь ловя взглядом чуть ли не каждый фонарный столб за окнами автобуса. — Я кроме семёрки ничего не помню, если честно. Девчонка отвлекается от разглядывания спортивной футболки Тейко и поворачивается ко мне. Взгляд зелёных глаз мгновенно становится хитрее, на детском лице появляется широкая улыбка, и я киваю. — Так ты за Шином наблюдаешь, — Акико улыбается и чуть подталкивает меня локтем, отчего я несильно толкаю её в ответ, заглушая такую же беззаботную улыбку. Но через маленький промежуток времени взгляд девчонки вновь меняется. Она разглаживает герб школы на белой ткани и что-то напевает про себя, пока я не решаю отвернуться. — А кто тебе нравится из баскетбольной команды? — Имена бы их вспомнить, — со смешком отвечаю я, немного даже фальсифицируя. Конечно, даже ребёнок догадается, поэтому когда я вновь сталкиваюсь с Акико взглядом, лишь глубоко вдыхаю. — Они... все? Это ведь команда. — А я бы с удовольствием встречалась с Кисе-саном, — мечтательно произносит Акико и голову укладывает на моё плечо. — Рановато тебе о свиданиях думать, — смеюсь я. — Он мне очень нравится, такой смешной. И брата часто бесил звонками, — девчонка чуть ли не комом засовывает футболку в свою сумку и зевает. — А ты любишь кого-нибудь? Я, удивлённая подобным вопросом, даже не знаю, что и ответить. Признаться, подобные темы нередко вызывают во мне чуть ли не приступы цинизма. Мне часто хочется посмеяться даже над самым банальным счастьем, что окружает людей. Я точно могу сказать, что люблю папу, пару друзей, но... — Всех? Акико выпрямляется в осанке, садится рядом теперь совершенно ровно и ладонь прикладывает к подбородку, словно бы я сказала что-то особенно поучительное. Через некоторое время в зелёных глазах вновь загорается тот самый детский азарт, который не перебить уже ничем. — Тогда получается, что тебе все одинаково... безразличны? — высокий голос заглушается шумом автомобилей и открытием дверей. Тебе все одинаково безразличны... ты никогда не была так права и неправа одновременно, Акико. В животе зарождается странно-отвратительное чувство волнения, но мешается с подлинным самодовольством. Очень заметно, что она сестра Шинтаро, честное слово. Более того, оттенок глаз мне кажется практически таким же, как и у него. Перед одной из последних остановок девчонка машет мне рукой на прощание, ещё раз клятвенно уверяя, что старшему брату отдаст футболку и поблагодарит его от меня. Я вопреки всему продолжаю весело улыбаться ей, а когда двери автобуса закрываются, позволяю себе обречённый выдох. В голове молоточком отбивает одна единственная фраза: «Не надо было смеяться над ним»