Праздник Фонарей в Абу-Аби. Любовь и долг

— Все это время я жил в неведении!       Грозный мужской голос ворвался в мир небытия с раскатами грома, заставляя сердце пропустить удар. Грудную клетку как будто сжали чугунными тисками. Огромная волна подбросила тело среднего принца, почти швыряя его о большие острые камни. Он открыл глаза, не ожидая увидеть ничего, кроме кромешной тьмы, но, к его искреннему удивлению, обнаружил вокруг себя скалы, медленно вырастающие из ниоткуда. Привычная тягучая, словно карамель, тьма грязными комьями капала с небес, где средь грозовых туч танцевали змеи-молнии.       Все походило на сон: вязкий, муторный, гнетущий. На смену спокойствию и умиротворению пришли страх и волнение. Кто-то неразборчиво говорил, затем начал кричать хриплым голосом. Было сложно разобрать смысл, но легко уловить в тоне нотки негодования. До боли знакомый голос раздавался отовсюду и ниоткуда одновременно.       — Господин! — вырвалось из уст, когда Идриса в очередной раз откинуло волной к берегу, усыпанному мелкой галькой вперемешку с песком и глиной.       Разве возможно во сне чувствовать отчаяние? Можно ли вообще что-то чувствовать во сне?       Тьма начала быстро превращаться в пронзительный белый свет. Ослепительные лучи заставили омегу зажмуриться и скрестить руки перед лицом. Чья-то широкая ладонь успокаивающе коснулась щеки, ухо обдало горячим дыханием. Идрис распахнул глаза, жадно глотая ртом воздух и хватаясь руками за пустоту. В голове каруселью проносились картинки ужасных событий, после которых сознание Идриса покинуло его и унеслось в чертоги небытия. Те жуткие крики, стоны и отвратительные прикосновения Муяссара.       — Тише, мой маленький омега, — мужской голос, которому удалось нарушить покой в царстве темных вод, сейчас раздавался совсем рядом. — Ты в полной безопасности.       Средний принц неловко приподнялся на локтях, осознавая, что находится в своей спальне. Шейх Абу-Аби лежал на одной с ним постели и бережно обнимал омегу за плечи. На его лице можно было прочесть удивление и радость, смешанные с некой грустью. Больше в покоях никого не было. Идрис открыл рот, но не смог произнести ни слова — легкие болезненно сжались, и он зашелся в кашле.       — Вы... живы...       Идрис вспомнил, в каком состоянии видел Фараджа в последний раз: перед тем, как кочевники схватили его под руки и поволокли по коридорам в дворцовые подвалы. Он облегченно выдохнул. Перевязанное плечо явно свидетельствовало о том, что о шейхе Абу-Аби уже позаботились.       Комнату заливал солнечный свет. Сколько прошло времени с того ужасного вечера?       — Я жив, — подтвердил Фарадж и, притянув омегу ближе к себе, медленно прислонил его ладонь к своей небритой щеке, чтобы тот смог убедиться в реальности происходящего. — Я не посмел бы умереть, так и не услышав о том, что ты от меня так упорно охранял.       Медленно проговорив это, мужчина прошелся взглядом по губам Идриса, затем спустился на шею, прогулялся по выступающим ключицам и требовательно остановился на талии. В комнате было тихо, из открытых окон доносились голоса прислуги, работающей в саду. Все во дворце наконец вернулось на круги своя, после того как в Хейжар из деловой поездки возвратился шейх Джозеф Фаиль вместе со своим младшим мужем.       — Это не то, о чем Вы, — Идрис запнулся на полуслове, пытаясь натянуть на живот одеяло, но мужчина не позволил ему сделать это, перехватив тонкое запястье и поднеся то к губам, осторожно, чтобы не спугнуть, целуя молочную кожу.       Был ли смысл вновь закрываться в себе и прятаться ото всех вокруг? Судя по спокойствию, которое источал альфа, он уже все понял. Понял, увидел, осознал, и сейчас Идрис был не в праве лгать ему прямо в лицо. Любой человек заслуживает правды. Жаль, что осознание этого пришло к среднему принцу только сейчас.       — Я чувствую твое волнение, — произнес Фарадж, продолжая переплетать свои пальцы с пальцами омеги. — Сейчас самое время для объяснений. Когда ты выйдешь за пределы этой комнаты тебя у меня сразу украдут.       — Вы ведь женатый шейх, — хрипло произнес средний принц, немного отодвинулся и упал на подушки, прикрывая глаза. — Могу ли я быть откровенным с Вами?       Самое сложное в жизни для большинства людей – посмотреть на себя со стороны и признаться в допущенных ошибках. Принять свои оплошности, простить себе грубые слова, сознаться перед близким во лжи или подлости. Идрис часто мучился в размышлениях: правильно ли он поступил в тот роковой день, не сообщив никому о своем интересном положении? Вернувшись в прошлое, осмелился бы он изменить хоть что-то?       — Помнится, мы договаривались, что кое-кто будет звать меня по имени, когда мы наедине, — сказал мужчина, опуская голову на соседнюю подушку. — Касательно твоего вопроса: можешь быть не до конца прямолинейным, если сковывает неловкость.       Идрис тяжело выдохнул и выждал минуту, чтобы собраться с мыслями и привести в холодный порядок чувства. Голова все еще гудела, но омега решился... Пора во всем признаться. В том числе и себе самому. Он хранил эту тайну слишком долго.       — Это было тяжело, — щеки среднего принца слегка покраснели. — Знать, что судьба никогда не посмотрит в нашу сторону. Великий шейх никогда бы не связал свою жизнь с простым слугой.       Воздуха словно не хватало, и приходилось чаще делать вдохи. Мужчина аккуратно просунул руку под шею Идриса, чтобы тот оказался у него на плече, и сжал его в своих объятиях чуть крепче, чем следовало. Несмелые протесты омеги подавлялись сразу же — в постели альфа был настойчив.       — Ваша свадьба, злодеяния кочевников, известие о том, что всю жизнь я жил не своей жизнью. Не успевал я привыкнуть к одной правде, как открывалась следующая. О том, что я смог... что у нас получилось...       Им еще не доводилось вот так лежать рядом и изливать друг другу чувства. В какой-то степени мужчина мог понять подобную скрытность Идриса, но все равно пожелал бы знать чуть больше, чем ничего.       — Я узнал об этом в день своего отъезда из Абу-Аби, но так и не смог признаться Вам... — принц Хейжара замялся, чувствуя, как Фарадж напрягся. — Тебе.       — Наше дитя, — тихо произнес мужчина и поглаживающими движениями коснулся выпирающего живота, плотно обтянутого ночной сорочкой. — Наследник крови Абиль и мой сын должен жить в почете у предков, что наблюдают за ним с небес.       Идрис распахнул глаза, поворачиваясь к шейху Абу-Аби, расплывшемуся в улыбке, словно мартовский кот.       — Теперь, когда все перестанет быть тайной, Вы собираетесь забрать его у меня? — Идриса, как бы он не старался, никак не оставляла привычка обращаться к своему хоть и бывшему, но господину с почетом и уважением.       Фарадж довольно ухмыльнулся. От одной только мысли, что сейчас этот голубоглазый омега совсем рядом, хотелось раствориться во времени. Запечатлеть в памяти этот наполненный теплом и нежностью момент. Их тянуло друг к другу, и никто не в силах был оборвать эту связь.       — Я собираюсь забрать вас обоих, — уверенно заявил альфа, продолжая бороться с желанием перевалиться, нависнуть над Идрисом и впиться в его пухлые губы страстным долгим поцелуем.       Когда он уже почти проигрывал схватку с собственной выдержкой, в двери настойчиво постучали. Протянув разочарованно что-то неразборчивое, альфе пришлось подняться с постели и натянуть на плечи хлопковую тунику, наскоро подвязав ту поясом, чтобы впустить в покои Виктора, реплики возмущения которого становились все громче. Он стоял под дверью уже очень долгое время и пытался выждать момент, чтобы нарушить эту беседу своим появлением.       — Благодарю, — процедил Виктор, проходя мимо шейха Абу-Аби и направляясь к постели, чтобы осмотреть очнувшегося принца Хейжара.       — Ты совсем не раскаиваешься, что прервал нас, — спокойно признал Фарадж и плотно притворил за ним дверь. — Ты вообще знаешь, что такое раскаяние?       — Я уже сказал, что не мог раскрыть чужую тайну! — взвинченно бросил врачеватель, поставив на прикроватный столик свой чемодан и начиная извлекать из него бутылки, уселся на постель рядом с Идрисом, который все это время молчал. — Как Вы себя чувствуете, принц?       Идрис сразу почувствовал их противостояние. Словно накануне разразился скандал, после которого им было неловко находиться в обществе друг друга. Это мог заметить только тот человек, кто хотя бы немного знал темперамент абуабийского врачевателя, чтобы отметить холодок в его тоне и скованность в движениях.       — Легкая головная боль не дает ясно мыслить, а в остальном ничего особенного, — омега принял сидячее положение.       В голове крутилось множество вопросов, на которые требовались ответы. Какова судьба шейха Муяссара? Поймали ли кочевников аффара? Как себя чувствует Зафир и все ли в порядке с малышом? На последний тут же ответил Виктор, словно прочитав мысли Идриса.       — Все эти дни я следил за сердцебиением плода. Оно стабильно, — он осекся на шейха Абу-Аби и нахмурился.       — Продолжай, я не маленький. От одного вида крови в обморок не падаю, — съязвил Фарадж.       — Не утрируйте, — холодно ответил Виктор и повернулся к своему господину спиной. Этот жест не остался незамеченным, и Фарадж, довольный тем, что смог вывести собеседника из равновесия, ухмыльнулся. Однако улыбка его померкла после следующих слов: — Просто мои вопросы намереваются быть достаточно личными. Вы уверены, что не смутите принца своим присутствием?       Фарадж перевел взгляд на замявшегося Идриса.       — Хорошо, — пожал плечами Виктор и обратился к среднему принцу. — С какого месяца Вас перестала мучить тошнота? Головокружения больше не беспокоят? Тянущая боль в области паха присутствует? Сколько раз в день посещаете туалет? Молочные железы уже набухли?..       — Фарадж, выйдите! — воскликнул зардевшийся Идрис и указал мужчине на дверь подрагивающим пальцем.       Виктор самодовольно улыбнулся и победно сложил руки перед собой, провожая не менее раскрасневшегося шейха взглядом.