Праздник Фонарей в Абу-Аби. Любовь и долг

      Дорога от Абу-Аби до Хейжара петляла по Аравийскому полуострову словно змея. Бескрайние пустыни сменялись высокими барханами и дикими степями, переходя обратно в пустынную равнину. В это время года солнце палило особенно жарко, почти что насмехаясь над отрядом из семи человек, которые решили отправиться в это изнурительное путешествие. Порывы ветра, вздымающие песок, больно били по лицу, как будто заставляя путников развернуться обратно. Невзирая на еле сносную жару и местами опасную дорогу, Фарадж вел своих людей вперед, ни на секунду не останавливаясь и не сбавляя темпа. Он не прекращал подгонять вороного скакуна в надежде поскорее добраться до восточного оазиса. Конь же, переняв желание своего наездника, мчался так быстро, как только мог. Его копыта рассекали раскаленный песок, поднимая за собой ворох пыли.       — Сообщить о нашем визите? — спросил Гердон Фашад, когда на горизонте уже виднелся Хейжар.       Фарадж лишь кивнул, позволяя своему первому советнику отправить вперед одного патрульного, и наконец устало выдохнул, облокачиваясь на лошадь. Они мало ели и практически не спали, поэтому путь выдался нелегким, но чем скорее состоится и закончится тяжелый разговор с Джозефом Фаиль, тем быстрее сердце шейха Абу-Аби найдет покой. Было лишь два пути развития событий, и к каждому следовало морально подготовиться.       Их встретили у самого въезда в город, как и подобает. Несколько местных патрульных сопроводили отряд во дворец, где им сразу же оказали необходимое внимание: предложили прохладной воды и легких закусок, а также предоставили отдельные просторные комнаты для отдыха. Встретиться с шейхом Хейжара хотелось как можно скорее, но Фарадж был не настолько слеп к нуждам своих людей, чтобы не дать им передохнуть хотя бы до вечера. И все же путь в зной через пустыню даже таким подготовленным и крепким мужчинам давался нелегко.       К вечеру, после плотного ужина, оценив ароматные и вкусные угощения, выпив немного красного вина для успокоения нервов и тела, большая компания под началом хозяина в лице Джозефа и гостя в лице Фараджа направилась в главный холл дворца, чтобы продолжить беседу.       — Признаться честно, я не предполагал столь скорой встречи, — Джозеф похлопал по спине своего зятя и добродушно улыбнулся своей фирменной «отцовской» улыбкой. Глубоко в душе он все еще сетовал на тот факт, что его средний сын так не вовремя оказался истинной парой шейха Абу-Аби. Но сколько бы и как сильно его это ни огорчало, противиться природе невозможно.       — Признаться честно, и я не планировал так скоро этот визит, — ответил Фарадж.       Они принялись обсуждать мелкие политические проблемы, плавно переходя к главным темам: преследование кочевников аффара и относительно недавняя казнь шейха Муяссара. После произошедшего, которое, на удивление, получило широкую огласку, волнения на Аравийском полуострове еще долго не угасали. Началось массовое истребление кочевников, преследование преступных лиц, ужесточение охраны границ оазисов. Все это делалось в целях обезопасить мирное население и не допустить повторения случившегося.       — Это зверье больше не посмеет топтать хейжарскую землю, — заявил Джозеф, вспоминая, сколько проблем ему доставили своевольства кочевников. — Аллахом клянусь, каждого, кто посмеет, повешу.       Седовласый мужчина засмеялся, словно представив висящего в петле темнокожего и грязноволосого кочевника, чье лицо было перекошено гримасой боли. Кочевые племена, облачающие себе подобных в черные одеяния, промышляющие работорговлей и убийствами, грабежом и насилием, никогда не являлись проблемой для Хейжара. Но в свете последних событий Джозефу пришлось взяться за решение данного вопроса лично.       — В докладах, представленных мне, — произнес Фарадж, усаживаясь в одно из кресел напротив шейха Хейжара. — Говорилось о том, что Ваши люди раскрыли истинные мотивы злодеяний Муяссара.       Джозеф кивнул. Блеск в его глазах мгновенно померк.       — Этот чертов фанатик был моим двоюродным братом, — с горькой усмешкой ответил мужчина. — Никогда бы не подумал, что он настолько легкомыслен, раз поверил какому-то западному Нострадамусу, предсказавшему ему безграничное господство. Он полагал, что брак с моим сыном сделает ему власть и богатства. Глупец.       Стоявший позади своего господина Гердон нахмурился, решившись высказаться по этому поводу:       — Некоторое время один мой подчиненный пытался выследить Алдува и его шайку. По его словам, они переметнулись на север полуострова и вот-вот должны отправиться в Европу. С какой целью — пока неизвестно.       — Сбежать пытаются, собаки, — почерствел Джозеф, принимая от слуги бокал с медовым элем. — Предоставьте более подробную информацию моим людям, Гердон. Они займутся этим делом. Пора отобрать у Алдува то, чем он так дорожит, — голос мужчины стал загробным. — Его жизнь.       Гердон, переглянувшись с Фараджем, который одобрительно склонил голову, направился из холла.       Какое-то время они еще обсуждали этот вопрос. Слово за слово, и Фарадж медленно стал подводить беседу к главному. В холле становилось все меньше и меньше людей. Стрелки часов давно перешли за полночь. На Аравийский полуостров пришла тихая, безмолвная ночь.       — Говори, — твердо сказал Джозеф, глядя прямо на зятя, который заметно напрягся. — Я же вижу, что есть еще что-то, о чем бы ты хотел поговорить. Не тяни резину.       — Да, Вы правы, — признал Фарадж, потирая большим и указательным пальцами переносицу. — Борьба с кочевыми племенами – это не то, ради чего я приехал на восток. Я приехал просить у Вас развода с Араем.       По холлу прокатилась волна шепотков. Те, кто остался подле беседующих (несколько из прислуги и приближенные шейха Хейжара), затаили дыхание после произнесенного. Джозеф Фаиль, помедлив и осмыслив услышанное, посмотрел перед собой. Отчего-то удивленным он не выглядел.       — Сын мой, — произнес старик спустя какое-то время, отставляя в сторону опустевший бокал. — Ты любишь дождь? Такой отвратительно мокрый, за которым всенепременно следуют раскаты грома. Иногда такую погоду можно предугадать. А иногда… Как средь ясного неба. Понимаешь? Пусть я и старой закалки, человек высоко принципиальный, но я готов был к этому дождю, хоть и надеялся, что темные тучи не посмеют сгуститься над моим домом.       Фарадж тяжело выдохнул, всем нутром ощущая немой укор, с которым Джозеф и все вокруг на него смотрели. Он хотел было сказать что-то в свое оправдание, заверить, что так будет лучше для всех, в том числе и для Арая, но не успел. В холл вбежал, прервав тяжелый разговор, запыхавшийся мальчишка. В руках он нес, крепко удерживая, небольшого пустынного сокола, у которого к лапке было привязано письмо, адресованное шейху Абу-Аби.       — Он прилетел только что. На письме красная печать, — запричитал мальчишка.       Красная печать на письме могла означать либо «срочно к прочтению», либо «совершенно секретно». Фарадж сразу же вскрыл ее и провел взглядом по знакомому, не очень аккуратному почерку.       По мере прочтения взгляд его становился все тяжелее, а сердце билось все медленнее. В конце концов, закончив с письмом и смяв то в руке, мужчина развернулся и с размаху ударил ногой по стоявшей близ вазе, не сумев сдержать эмоции. Звук разбившегося стекла был оглушителен. Часть присутствующих сейчас в главном холле хейжарского дворца мгновенно опустила головы, дабы не встретиться взглядом с разъяренным шейхом Абу-Аби. Джозеф молча, пусть и не без беспокойства, наблюдал за этим.       — О Аллах, когда же ты наиграешься с моей душой!       Фарадж Абиль не скупился на брань. В руке он сжимал письмо, которое и послужило причиной такого поведения.       — Дайте мне эту чертову птицу! — оскалился Фарадж, жестом подзывая побледневшего от страха подручного.       Как только сокол, принесший из Абу-Аби столь дурные вести, оказался в его руках, птице сразу была оторвана голова, а кровь разбрызгана по белому мраморному полу. Несколько слуг дружно охнули, прижимая ладошки ко рту, но сейчас Фарадж был беспристрастен к окружающим его людям, в его голове билось лишь несколько строк, которые явно дрожащей рукой написал ему Виктор: «Господин, возвращайтесь как можно скорее».       Содержание письма было прискорбным и не вызывало при прочтении ничего, кроме всепоглощающего негодования и откровенной злости. Виктор предельно полно изложил в нем, что в его отсутствие произошло во дворце и по какой причине Идрис сейчас пребывал в медицинском центре, а Арай заперся в своих покоях и отдает приказы через своих подручных. Фарадж был разгневан. Во-первых, потому, что в его отсутствие случилось подобное и никто ничего не предпринял. В конце концов он оставлял там своего второго советника, так какого дьявола он позволил этому произойти! Во-вторых, потому, что под угрозой оказалось здоровье Идриса и ребенка, которого омега носил под сердцем. Усугублялось все тем, что сейчас в этот самый момент Фарадж не мог быть там.       — Успокойся, сын мой, ты пугаешь прислугу, — попросил Джозеф Фаиль, пребывающий в не меньшем шоке, но, в отличие от своего западного гостя, умеющий держать в узде чувства.       — Как я могу, — Фарадж отбросил мертвую тушку в сторону и вытер руки об поданный тут же платок. — Ради Аллаха, появившись в моей жизни, ваши сыны забрали весь мой покой. Один растерзал душу, а второй убил все нервы.       Джозеф приказал всем удалиться из холла, а после попросил Фараджа прочесть ему письмо. Услышав о том, как друг с другом обошлись его сыновья, старик схватился за сердце, удрученно качая головой. Семья – священный институт, охраняемый не только Кораном, но и принципами морали. Два человека, в чьих жилах течет одна кровь, не должны враждовать и уж тем более ненавидеть друг друга.       — Расскажи все Фарвару и передай, что я хочу немедленно его видеть, — приказал Джозеф единственному оставшемуся подле него слуге и снова обратился к Фараджу, продолжавшему яростным взглядом сверлить ненавистный клочок бумаги.       Старик расспросил его о том, как же воспринял Арай приезд Идриса, и Фарадж рассказал все без утайки. Наконец он смог открыто признать, что никогда не был рад этим договоренностям между оазисами, что никогда не хотел видеть рядом с собой Арая, что не испытывает к юноше ничего, кроме раздражения. Джозеф внимательно слушал этот монолог, преисполненный эмоциональностью, постепенно понимая, что же натворил, заключив соглашение с прежним правителем Абу-Аби, отцом Фараджа.       Через некоторое время гневных тирад и еще нескольких разбитых ваз в холл вошел, почти влетел Фарвар в сопровождении Хюрея. Их рубахи были грязными и мокрыми от пота, а сами альфы были взлохмачены: бросив свои сабли в саду, они не медлили ни секунды.       — Как такое могло случиться? — взревел Фарвар, уже успев отдать приказ о подготовке лошадей.       Момента обменяться любезностями с Фараджем, который прибыл в Хейжар этим утром, не представилось возможным.       — Все в порядке с... — Хюрей запнулся. — С ребенком?       Фарадж лишь провел ладонью по волосам. Даже если вопрос адресовывался ему, желания отвечать на него не вырисовывалось. Потому что он и сам не смог понять, все ли в порядке.       — Отправляемся в Абу-Аби немедленно, — заявил Фарвар, но, наткнувшись на прямой взгляд Джозефа, поспешил встать перед ним на колено и попросить: — Отец, позвольте мне отправиться в Абу-Аби. Я, как никто другой, должен сейчас быть рядом с братьями.       Старик ничего не ответил на просьбу сына, лишь повернулся к Фараджу Абиль и с горечью произнес:       — Я никогда не хотел, чтобы мои дети враждовали между собой. Я чувствую, как Аллах смотрит на меня с небес и с прискорбием качает головой. Арай приходится тебе законным мужем, — сказал старик. — Но Идрис – мужем по велению божьему. Какое я могу принять решение?       — Отец! — встревоженно воскликнул Фарвар.       — Привези нашего Арая назад, — на несколько секунд в холле воцарилось молчание.       — Отец! — снова воскликнул Фарвар, не в силах сдержать срывающийся голос. — Наша семья будет опорочена! Возможно, есть иной выход...       — Замолчи, — строго ответил Джозеф. — Я доверил этому человеку самое дорогое, но он не смог, как и полагается мужчине, позаботиться о своих мужьях. Ни об одном из них. То, что произошло в его доме с драгоценными принцами хейжарского народа, уже о многом говорит.       Фарадж, разрываемый противоречивыми чувствами, смог лишь склонить голову. Это был самый тяжелый разговор за всю его недолгую жизнь, но он знал, что все это было неизбежно и хотел отстаивать свои позиции до конца.       — Мой отряд отправится в Абу-Аби немедленно. Я лично исполню Вашу волю и оповещу Арая об этом решении, — с неспокойной душой, но уверенным шагом шейх Абу-Аби направился прочь из главного холла хейжарского дворца.