Кризис среднего возраста

Когда меня вызвали к ректору, я уже примерно представлял, что услышу. И даже представлял, чем это закончится. Все это конечно было ужасно, и не могу сказать, что мне было все-равно, но я знал, что рано или поздно правда выплывет наружу. Выходя из института, в котором я провел столько счастливых, наполненных наукой часов, я не испытывал сожаления. Как ни странно, я испытывал только злость. Даже не так - ярость. Вот как! Если человек, хоть на секунду выпадает из приуроченной ему колеи, его тотчас же клеймят, словно преступника! Конечно связь преподавателя со студенткой - не очень хорошо, но в нашем современном мире - это не такая уж редкость! Но, что, действительно, меня удручает, так это то, что мне придется еще объясняться и с Моринагой. А я, черт побери, все еще не хочу его терять! Где логика, спросите вы? Вот именно, логики нет никакой, но ... теперь все так просто прекратить не получится. Ведь увольнение, это не пара отгулов и подобное от него не скроешь , тем более, что весь университет гудит, словно улей, а уж в нем, впрочем, как и везде, у Тецухиро масса знакомых. В-общем, думаю не надо объяснять , что к нашему дому я подходил в наимрачнейшем настроении. Дома, впрочем, никого не было, что тоже не было удивительным, так как вышвырнули меня из университета рекордно рано. Однако время шло, а Моринага так и не появлялся. Когда в десятом часу вечера он так и не вернулся, я начал обрывать телефон. Абонент был недоступен, поэтому я начал обзванивать всех знакомых, даже в этот его любимый гомосяцкий бар позвонил. Но - ничего, мой бывший кохай словно сквозь землю провалился. Всю ночь я не находил себе места от беспокойства и чувства вины , и решил, что если к утру он не объявится, пойду с заявлением в полицию. Правда, уже бывшее руководство, внесло некоторые коррективы в мои планы, поэтому для начала мне пришлось наведаться напрежнее место работы и оформить необходимые документы. Да уж... в нашем мире, без бумажки просто никуда. Ну а когда я, буквально на несколько минут заскочил домой, обнаружил, что все вещи моего бывшего кохая бесследно исчезли. Осталось только то,что мы покупали вместе, да мои редкие подарки ему. И еще... парное кольцо. Оно одиноко и грустно лежало у зеркала в прихожей, без слов намекая о том, что мой возлюбленный все знает. Знает, и больше не хочет меня видеть. Я ударил по стене кулаком, донесли, с..ки! Но с другой стороны... Гнев вспыхнул, как порох и так же быстро погас: ну а чего я, собственно, хотел?! Свинцовая безнадежность навалилась на плечи: вот и чего мне не хватало, а? Промотал, променял настоящую близость на эфемерную глупую свободу. Да и на свободу ли? Странное, непонятное влечение и бесхребетность.... Что это - прихоть, потребность, любопытство?... С жиру бесился? Впрочем, - уже не важно. Раньше я бы бросился искать Моринагу, постарался бы вымолить прощение, вернуть его. Раньше, но... не сейчас. Да уж, так облажаться прежде мне не приходилось ни разу. Обычно я просил прощения за свой норов, за невнимание, брюзжание, вспышки гнева. Но никогда - за измену. Я знаю, что Тецухиро всегда боялся, что я могу изменить ему, но самым ужасным для него была бы моя связь с женщиной. Потому, что этот роман не нужно было бы скрывать, наоборот, им можно было бы даже гордиться, в некотором роде. И вот я воплотил в жизнь его самый страшный кошмар. Как просить за такое прощение? Не знаю. Я бы не простил , да думаю, что он и так слишком многое прощал мне и принять меня снова просто не сможет. Я бы не смог. Да о чем я вообще?! Я не имею права так унизить его, а потом прийти виниться, как ни в чем не бывало. И не смогу умолять о прощении - просто язык не повернется. На самом деле, после того, как я обманул его надежды, я осознаю, что... ему будет лучше без меня. Я никогда не смогу стать таким отзывчивым и нежным, как он того заслуживает. Раньше я хотя бы утешал и его и себя тем, что по-крайней мере, я - надежный человек, а теперь и этого крошечного утешения у него не стало. Я больше не имею никакого права навязывать ему себя. ************************************************ Одиночество... В тот самый первый раз, когда Моринага сбежал от меня я тоже чувствовал себя одиноким. Но все же оно никогда не было таким. Полным. Тогда, раньше у меня еще оставалась семья. Сейчас же... Томоэ и Канако, конечно, встали на сторону Моринаги. Это и понятно: несмотря на всю их любовь ко мне, они просто не могли понять и принять мои поступки. Еще бы! Хех, да я сам себя понять не могу! Но и к Тецухиро они были сильно привязаны. И если Томоэ был далеко и мог читать мне нотации только по телефону, то уж Канако была рядом. Она бесконечно говорила о том, какая я свинья. Напоминала, чем я был обязан своему кохаю: по-сути всем - от налаженного быта до ее жизни. Требовала, чтоб я выпал из прострации и извинился перед Моринагой. О, Ками, извинился! То, что я не делаю этого, вызывало в ней возмущение и протест, а услышать и понять меня она не могла, и, в конце концов, однажды мы разругались вдрызг. Опущу душераздирающие подробности, скажу лишь одно: больше у меня не было ни брата, ни сестры. И отца тоже. Ситуация была настолько серьезна, что уж не знаю как, но Томоэ и Канако выцепили отца из бесконечных командировок. Он пригласил меня на серьезный разговор. Это был тяжелый, полный упреков и взаимных оскорблений диалог. Конечно, я понимал, что папа прав, прав во всем: в том, что я подло и бесчестно поступил с Тецухиро, что разрушил свою карьеру и потерял любимую работу, что опозорил свою семью. Безусловно все верно, но нечто во мне, какой-то глупый и злобный ребенок, не хотел принимать его правоту, послушать мудрого совета и попытаться спасти хоть что-то. Он, будто в отместку и назло, хотел сделать все наоборот. Хотел разрушить до основания все, раз уж начало было положено. И несмотря на трезвый рассудок и понимание, что я обрекаю себя на одиночество, я никак не смог с ним совладать. В разговоре с отцом эта неконтролируемая мною волна психопатического цунами достигла своего апогея. Уж даже и не помню, что я кричал ему тогда... Меня будто накрыло какой-то мутной и красной яростной пеленой. Словно я вообще был не я, потому что не могу даже представить себе, чтобы раньше я хоть когда-нибудь говорил с родными в подобном тоне. Помню, что вроде бы упрекал его в равнодушии и в том, что всю заботу о брате и сестре он повесил на мои плечи, забыв о нас, порхая по миру в свое удовольствие. А теперь упрекает меня в том, что и я хочу жить так, как хочу. Бред да и только! Губы отца, сжатые так крепко, что их почти не было видно, побелели. В глазах полыхала настолько разрушительная ярость, что я думал, он ударит меня. И мне, как ни странно, этого в какой-то мере даже хотелось! Но он сдержался. Не знаю, впрочем, чего ему это стоило. Тихо, так тихо, что я едва слышал слова, он процедил: - Вон! Пошел вон отсюда: из этого дома и из нашей жизни! Теперь я вижу, что, действительно, упустил слишком многое... Даже не подозревал, что в нашей семье может появиться такой мерзавец! - он распахнул входную дверь. Я молча вышел, постаравшись, впрочем, хлопнуть дверью, как можно громче. ******************************************************** Возможно вы удивитесь. Да, Моринага сбежал от меня, да, я рассорился с родными, но, ведь, осталась еще и Хосино. Впрочем, все по-порядку. Разорвав прежние узы, я попробовал пуститься во все тяжкие, раз уж больше мне ничего не оставалось. Но... кое в чем, я, видимо, все же оставался прежним. Хождение по барам и клубам не приносило мне никакого удовольствия: люди, музыка, шум - доставали и бесили. Молодая любовница раздражала меня своей тупостью, а я ее - агрессией и социофобией, вот только, в отличии от Моринаги, она не собиралась все мне прощать. Мы цапались каждый день - я ходил расцарапанный ее ногтями или в драках, или в постели. Но по непонятным мне причинам, я никак не мог послать ее куда подальше, хотя и испытывал по сто раз на дню желание придушить. Точку в наших мучительных отношениях поставила сама же Акеми и, как ни странно, Канако. Однажды, прекрасным солнечным утром, где-то приблизительно через месяц после моего увольнения, Акеми заявилась ко мне, и буквально с порога начала верещать: - Я не собираюсь выслушивать оскорбления от твоей родни! Если уж на то пошло, то это я здесь - пострадавшая сторона! Ты соблазнил меня, теперь все преподы в универе меня гонобят, ребята не смотрят - говорят, я - геронтофилка! И вообще... я думала, что ты другой, а ты, как старый пень, только дома у телека валяешься, да пиво глушишь! - Да, милашка, я такой! - я мерзко ухмыльнулся, - И знаешь, что я тебе скажу: надо было триста раз подумать, прежде чем меня за ширинку лапать! Может, узнать получше? Тебе ничего не говорило то, что меня называли Демоном и Тираном? Так что теперь не жалуйся! - Послушай, Соичиро, - притворно ласково проворковала Хосино. Наверное, вот именно за это воркование, я и ненавидел ее больше всего, - Я хотела всего лишь тр...ся с тобой, разборки с твоей бешенной сестрицей мне ни к чему. Если урезонишь эту драную кошку, то ты знаешь, где меня искать. Я подожду, профессор, но... Тацуми, не заставляй меня ждать слишком долго. Ты не единственный в этом мире кобель! - Да пошла ты! - выкрикнул я ей в спину и через минуту услышал тихий щелчок входной двери. ********************************************** Вот так и получилось, что я остался совсем один. Иногда меня это удручало, иногда я был на волосок от гибели. Но большую часть времени я ощущал в себе странное чувство пустоты. Я был пустым, словно бочка. Ничего не хотелось: шевелиться, думать, чувствовать. После еще нескольких недель прострации, я все же встал с дивана. И решил, что уж если начал губить свою жизнь, то могу довести этот процесс до логического конца. Может не так экстремально, как раньше, но уж, наверняка сжигая все мосты. На попавшееся мне на глаза объявление о наборе ученых в рабочую группу на зараженной территории АЭС Фукусимы, я со странной надеждой послал резюме. Во мне жило безумное, иррациональное чувство, что это - мой счастливый билет.