Кризис среднего возраста

POV Моринаги Смотрю на него. Ками, как же я скучал. Самое удивительное, что таким… отвязным что ли, он нравится мне не меньше, чем прежде. Не могу даже представить, чтобы раньше он набил себе татуировку. Семпай просто на дух не выносил людей с " размалеванным" телом или пирсингом. Как мало мы все-таки знаем друг о друге. А часто даже себя знаем недостаточно. Хотя… это, ведь, не первый переворот в мире Тацуми. Когда-то, казалось бы так давно, когда мы только встретились, он так же нетерпимо относился и к геям, но тем не менее, мы даже провели Обряд, хоть и через много лет. Он всегда казался мне похожим на ангела. Чисто внешне, я имею ввиду. Длинные светлые волосы, нежная кожа, прозрачные глаза цвета спелого меда. Но сейчас… пожалуй, он не менее привлекателен. Этакий падший ангел, словно символ анархии и свободы. Я часто думаю, что долгие годы, прожитые без Тацуми, я старался убежать от самого себя. Старался переделать свое нутро, выбрать иное. Наверное все потому, что здравый смысл твердил мне о том, что если Тацуми предал меня, то на самом деле, это мое спасение свыше. Ведь если невеста уходит к другому, то неизвестно кому повезло, верно? Каков был мой возлюбленный? О, он, действительно, истинный тиран: скорый на расправу и тяжелый на руку, гневливый, несдержанный, сварливый. Не лучше ли, в самом деле, просто бежать от такого, как от огня? Плюс я явно достоин лучшего: партнера, который будет уважать и слушать меня, который будет дорожить мной, и даже не просто дорожить, но и показывать мне это и не стесняться. И я без проблем находил себе надежных, спокойных и улыбчивых мужчин. Мне было легко и уютно с ними, вот только… вот только через несколько месяцев, или даже недель мне становилось с ними смертельно скучно. Никакого адреналина: все гладко, мило, уважительно… бесконфликтно. И… мне этого не хватало! Мне не хватало сопротивления, волнений, противостояния… да даже ругани, черт возьми! Без всего этого даже самый классный и сладкий секс казался пресным. И вот я снова увидел его, когда-то бывшего моим, Тацуми. Но теперь он еще более неистовый, дикий, бунтарский… Мне даже страшновато, однако мое сердце знакомо замирает, а после бьется, словно крохотная загнанная пичужка. Может я мазохист? Он весь перебинтован: грудь, голова… Левая рука и правая нога — в гипсе. В затуманенных лекарствами глазах, я с волнением и трепетом вижу изумление, неверие, сумасшедшую радость и… возможно ли это… любовь? Я так хочу этому верить, но… не знаю, смогу ли, и поэтому страшно боюсь. ******************************************************************** Первое время, пока Тацуми был под лекарствами наше общение, если так сказать, было легким. Большую часть времени мой бывший Тиран просто спал. А потом… даже и не знаю, чего я ожидал. Возможно извинений и просьбы остаться. Может быть принятия нынешней ситуации, как данности и обычного для Тацуми делания вида, что ничего не произошло. Возможно неких, как мне мечталось, хоть и измененных, но отношений. Я был готов к этому, правда опасался, что не смогу верить своему возлюбленному так, как раньше. И я даже был не против вернуться к Тацуми, так как понял, что иначе не живу, а лишь существую. Когда-то давно он настолько влез внутрь меня, настолько пропитал все мои мысли, все мои соки и чувства собой, настолько отравил мое естество, что без него я уже не представлял себе жизни. Извращение, мазохизм? Наверняка. Но я любил его. Любил и люблю так, что готов вернуться несмотря ни на что. Но все же… я ждал. Ждал хоть какого-нибудь завалящего жеста или взгляда. И если сначала в глазах полубессознательного Соичи я видел подтверждение своим надеждам, то чем более адекватным становился Тацуми, тем неувереннее ощущал себя я. Почему, спросите вы? Чем здоровее становилось его тело, тем сам мой бывший возлюбленный становился мрачнее и жестче. Иногда он просто придавливал меня своим взглядом словно бетонной плитой. Он был просто переполнен какой-то обреченностью, так что хотелось завыть. Ни следа былой радости или теплоты. Все чаще и чаще он грубил мне, а я, будучи в раздрае от внутренних противоречий, просто не знал, как себя вести. Я уже совсем убедил себя в том, что счастливые глаза Соичи, когда он впервые увидел меня после беспамятства мне просто привиделись. Поверил, что как и обычно в отношениях с ним, принял желаемое за действительное, и нафантазировав себе невесть что, собрался посвятить ему всю оставшуюся жизнь, забыв и простив прошлое предательство. Но как и прежде, снова совершил ту же самую ошибку: я не спросил у Тацуми, а нужно ли ему мое самопожертвование? Судя по всему — нет. Все его поведение буквально кричало об этом. И я понял, что как бы я не любил его, я не согласен выносить все, как в первые годы нашей совместной жизни , тем более, что это было бы совершенно бесполезным. Тогда он любил, теперь — нет. И я не должен отравлять ему жизнь и питать ложные надежды. Лучше уж наблюдать издалека и просто радоваться счастью любимого человека. Конечно, это сейчас все выглядит так красиво и благородно, но на самом деле, подобное решение далось мне неимоверно тяжело. Я разрывался на части: хотел быть рядом — хотел смотреть в глаза и держать за руку; заботиться и оберегать, любить во всех смыслах этого слова, впитывая его каждой клеткой. Хотел заставить заново влюбиться так, чтобы он не то что жить, дышать бы не смог без меня. И в то же время я не мог доверять ни единому его жесту, ведь он уже недавно так страшно обманул мое доверие. За это чувство беспомощности, ущербности, зависимости от него, иной раз я Соичи просто ненавидел. Я хотел бы бежать от него без оглядки на край света и забыть навсегда, и в тоже время, хотел быть все время рядом, чтобы ничего и никого не подпускать к нему. Я ревновал ко всему: людям, мыслям, чувствам и взглядам, и при этом презирал его, вспоминая, как он обошелся с моей любовью. Я хотел бы остаться с ним, стараясь склеить наше разбитое счастье, но сам Тацуми с каждым новым днем подталкивал меня к противоположному решению. После выписки из больницы, я окончательно удостоверился, что не нужен своему бывшему супругу. Когда я помог ему добраться до служебной квартиры, он, конечно, пригласил меня зайти, но любезным хозяином даже и не стал прикидываться. Мы поужинали в мрачной, обезличенной кухоньке, и мой бывший семпай осчастливил меня тем, что собирается принять душ и лечь спать, а я могу остаться, если мне некуда идти. Конечно, с одной стороны это было неприкрытое приглашение, но… все это было сказано настолько сухо и холодно, что я сразу понял, что Тацуми предложил мне это только из чувства ложной благодарности. Эх… если бы в этот момент мне вспомнить, что Соичи никогда не умел, да и боялся выражать свои чувства прямо… Я отказался, сославшись на то, что за мной забронирован номер в гостинице, да и на то, что я должен скоро уезжать, так как отпуск мой уже подошел к концу. Перед тем, как выйти за дверь я пожелал Тацуми окончательного выздоровления, успехов в работе и разрешения иногда навещать его. Он ответил мне какой-то схожей банальностью и мы раскланялись, словно просто знакомые. Правда на одно мгновение мне показалось что в его глазах промелькнули горечь и сожаление, но вглядевшись в них снова, я увидел только сдерживаемое и уже привычное раздражение. За все время болезни Тацуми мы ни разу не поговорили ни о том что было, ни о том, зачем я приехал. Ни разу не поговорили о нас. ***************************** POV Тацуми Первое время в больнице, когда я в-основном находился под действием лекарств, мне казалось что я просто вижу привычный счастливый сон, в котором не было никакой Хосино и никакой измены, никакой Фукусимы и ссоры с родными. Все так, как было когда-то в безмятежном прошлом. Ну… просто я попал в аварию, а любящий и, уж чего теперь отпираться, любимый Моринага со мной и преданно просиживает в больнице дни и ночи около моей кровати. Но чем быстрее я поправлялся, и чем яснее становился мой разум, тем понятнее становилось, что оставлять все так, как есть — нельзя. Я не мог понять, зачем Тецухиро разыскал меня и зачем он приехал, но… я не мог и дальше делать вид, будто ничего не произошло и купаться, как раньше в его любви. Видит Ками, мне ужасно бы этого хотелось. Я нуждался в нем, во всех смыслах, начиная с сердца и заканчивая телом и сексом. Но я не мог принять этот подарок небес после всего, что натворил и, главное… не теперь. Слишком поздно. Когда я был здоров и силен, я по глупости, по ребяческому желанию поступать наперекор всему, оттолкнул Моринагу от себя. А теперь… теперь я болен, и просто не имею права привязывать его к себе, ведь стоит ему узнать о моей болезни, он не оставит меня. Он будет до конца, он будет видеть, как я слабею и угасаю. Возможно, даже если он приехал сюда лишь для того, чтобы плюнуть мне в глаза, то он, конечно же, не сделает этого, а останется и будет со мной из жалости. Слишком большое и доброе сердце. Я этого не вынесу… мне не нужна его жалость! Мне нужно много большее, то, на что я теперь не имею права рассчитывать. На самом деле, мне следует лишь попросить у него прощения, за свое предательство и оттолкнуть окончательно, чтобы он больше никогда не захотел меня видеть. Все это было просто прекрасно и ужасно благородно, только вот я совершенно не представлял, как это сделать. А пока я метался от одного варианта к другому, продолжая купаться в участии Моринаги. Постепенно мое физическое самочувствие улучшалось, но вот морально я очень устал. Как всегда моя усталость выливалась в ослабление самоконтроля, а в следствие и в грубость. Я видел, что отталкиваю этим Тецухиро от себя, видел, что он абсолютно не понимает того, что я чувствую, и ощущает себя несправедливо оскорбленным. Видел, как с каждым днем в его глазах тают надежда и любовь и появляются презрение и ожесточение. Это было совершенно естественным, ведь он, как и все нормальные люди, рассчитывал хотя бы на сожаление из-за того, что я по-свински поступил с ним, а то и на расскаяние. Возможно, что и на благодарность, а в итоге — не получил ничего. Я видел, что окончательно все разрушаю и отталкиваю его от себя. Но так же я понимал, что сейчас это было бы единственно правильным. Если он останется, то снова привяжется ко мне и потом… когда все произойдет, ему станет больно. А я и так уже причинил ему боли более, чем достаточно. Так что то, что в конце концов я останусь один — мое заслуженное наказание. Да я и не собираюсь долго тянуть. Чтобы там не решили Боги или Судьба, у меня тоже есть выбор. Все и всегда говорили, что у меня отвратительный, упрямый и деспотичный характер. Так почему бы мне не остаться верным самому себе до конца? Жаль, конечно, что не удастся сохранить лицо, и все узнают, какой я слабак и трус. Впрочем… сожалеть об этом некому, а мне уж и подавно скоро будет не важно. *********************************** POV Моринаги В последний вечер перед отъездом из «Полосы отчуждения» я решил сходить в местный бар. Несмотря на принятое мной решение, на сердце все еще было безрадостно и как-то муторно, и мне хотелось немного развеяться. Подойдя к стойке, я увидел уже знакомого мне по больнице интерна Маэду. Этот веселый приветливый парень часто поддерживал меня в самом начале у постели Тацуми и поднимал настроение в последние безрадостные дни перед выпиской. Мы так много пересекались, что немного подружились и стали хорошими приятелями.  — Добрый вечер. Решил освоить нашу злачную жизнь? — улыбнулся Кента, — А чего один? Где своего друга оставил? Хотя и то верно — с теми лекарствами, что Тацуми-сан должен принимать, алкоголь лучше не смешивать. Сотрясение — это не шутки, тем более такое.  — Добрый, — улыбнулся я, пожимая протянутую ладонь, — Да нет, просто я завтра уезжаю, захотелось немножко расслабиться перед отъездом. Как-то… тягостно тут. — Это верно. Недаром эти места «Полосой отчуждения» называют. Радиация, да и просто… деревни эти заброшенные… словно в царстве призраков обитаешь. Долго здесь лучше не задерживаться. А Тацуми-сан тоже уезжает? Он нам ничего об этом не говорил. Мы же должны рекомендации подготовить… а потом он же так и не подошел к Хаяси-сан за назначениями. Мы — травма, а онкология-то совсем другое отделение.  — Нет, семпай остается, — безразлично заметил я. Внезапно последние сказанные Маэдой слова дошли до моего разума. — Постой, какая онкология? Разве семпай не просто попал в аварию? — Обычная. Вообще-то, при том сколько он здесь торчит, этого следовало ожидать. У него доброкачественная опухоль. В-принципе, ничего такого уж страшного, но он то ли не понял всей серьезности диагноза, то ли наоборот перепугался до смерти, но до доктора Хаяси, насколько я знаю, так и не дошел, чтобы лечение пройти. Такое часто бывает — мужчины болезней вообще больше женщин боятся. А как про рак услышат, так некоторые и вовсе голову теряют, — думают их смертный час пришел. Нет чтобы просто к врачу сходить, да пролечиться, как следует. Может, и твой Тацуми из таких.  — Что ты имеешь в виду?! — я едва сдерживался, чтобы не схватить Маэду за грудки и не начать вытрясать из него подробности.  — Да понимаешь, — он как будто нарочно мучая меня, говорил неторопливо, смакуя свое пиво, — народу-то тут немного. А тех, кто не на разовые заработки приехал — и подавно. Старичков, то есть тех, кто несколько лет тут живет, практически все знают. Ну, а Тацуми-сан… он-то сам по себе весьма… заметный. Хоть внешность возьми, хоть характер. Он и сюда иногда захаживает. Пару раз его отсюда чуть не выносили, так «хорош» был, а пару раз и "склеили" в невменяемом состоянии. Есть тут любители… Но водит он всегда аккуратно: понапрасну не гонит, да и нетрезвым на байк не садится. А тут — авария! Да какая — лобовое столкновение! А погода ведь была хорошая — ни дождя, ни ветра, ни заморозков. Мне тогда еще все это странным показалось, ну, а потом…  — Что потом? — спросил я обмирая.  — Да ничего… как ему о Хаяси-сан напоминали, так он то глухим прикинется, то отмахивается. А чего, спрашивается, отмахиваться? Онкология хоть и другое отделение, но здесь же, в этой же больнице. Отчего бы сразу к лечащему врачу не подойти, да лечение заодно начать? Так нет. Вот я и подумал, что он настолько диагноза испугался, что решил покончить прямо со всем сразу. Глупый… чего бояться зазря? Доброкачественная опухоль — это не злокачественная, не приговор. Да и со злокачественной люди годами живут. Главное бороться. А у него организм выносливый. Вон сколько лет здесь проработал, при таком-то радиационном фоне! А только доброкачественную и получил. Маэда продолжал бормотать что-то про беспечность Тацуми, но… мне было уже совсем не до него. В груди зрело тяжелое чувство приближающейся беды. Я знал, что интерн прав. Более невнимательного к своему здоровью человека чем мой семпай, нужно еще поискать. Особенно, когда он захвачен новым проектом. Но стоит ему серьезно заболеть, он впадает в настоящую панику, предпочитая переждать, но не лечиться. Ох уж этот Соичи… совершенно не переносит больниц, боится их, как огня. Могу представить себе, что он навоображал себе когда услышал про диагноз. Наверное решил, что не сегодня-завтра умрет. Теперь я, возможно, понимаю его холодность и отчуждение. Может это вовсе не равнодушие? Ведь когда он был под лекарствами и не мог хорошо контролировать себя, я видел в его глазах совсем иное. Возможно он решил, что может стать для меня обузой, а учитывая его "художества" в прошлом, решил что не имеет права меня "обременять". Ох, Соичи, Соичи… Возможно ты наконец-то научился быть честным с собой, но так и не научился быть открытым со мной. Так что же мне делать? Нет… после всего, что я узнал, я не смогу его оставить, а потом я должен убедиться, что… Так… завтра утром приду к нему и заставлю поговорить о том, что происходит сейчас, а заодно и о том, что произошло тогда. Я думаю, что уже давным давно пора расставить все точки над «I». И к сожалению, Тацуми, как всегда, в этом мне не помощник. Надо приготовиться и к отрицаниям, и к ругани и к тому, что мне придется изо всех сил давить на него. Нет, не могу, ждать до утра… меня просто гложет какое-то страшное предчувствие. Пойду к нему прямо сейчас. Пусть ругается, пусть дерется, главное увидеть, что все с ним в порядке! Чертов Маэда!