Остаток недели мы проводим в подготовке к поездке. Один из друзей Джорджа из бомбоубежища, Алексис, помогает мне обменять Чикагскую валюту в деньги, которые будут цениться в Питтсбурге, и я меняю достаточно, чтобы была возможность в разумных пределах покрывать расходы. Но, будучи предусмотрительным человеком, я также покупаю несколько украшений, которые беру с собой на всякий случай. Если возникнет необходимость, у меня будет что продать или обменять.
Какое облегчение, когда Алексис предлагает одолжить нам машину. По всему городу много заброшенных автомобилей, но это риск — полагаться на какую-нибудь из них для такой долгой поездки, так что лучше взять ту, которая, мы знаем, исправна. Мы также запасаемся бензином, даже если на этот раз заправляться по пути должно быть безопасно — не будет солдат НСША, поджидающих нас в засаде.
Джордж хорошо справляется с сеансом терапии в понедельник, или, точнее, Амар хорошо реагирует на него, избавляя меня от сомнений, что у меня были, и я чувствую себя необычно расслабленным в эту ночь. Впервые с момента приезда Юрайи я сплю спокойно, и мне почему-то снится то, как Трис и Анна гуляют по Питтсбургу и раздают бедным кольца.
Выезжаем мы с Кевином рано утром во вторник, оба в удивительно хорошем настроении. Я не питаю иллюзий, что это будет легкая задача, но прошло много времени с тех пор, как я что-то совершал, и я чувствую, что поступаю правильно.
Похоже, поездка займет вечность. Сложно сравнить ее с предыдущей: тогда рядом была Трис, и мы направлялись в неизвестную опасность, но нет никаких сомнений в том, что дороги по-прежнему в ужасном состоянии, и в том, сколько времени мы будем тащиться по ним. В конце концов, я учу Кевина, как водить машину, чтобы убить время и дать себе отдохнуть от сидения за рулем. Он быстро схватывает, что неудивительно для Дивергента — он подходит к Бесстрашию и Эрудиции, — и, похоже, ему это нравится.
Во время поездки мы болтаем обо всём на свете — больше, чем я ожидал. Наверное, то, что Кевин прожил десять лет в Эрудиции, изучая тысячи бесполезных фактов и с ними некоторые интересные, тому виной. Я никогда не разделял увлечение Калеба оборудованием для фильтрации воды в Дружелюбии, но довольно интригующе слушать о том, как расширяли и уменьшали линии поездов в Чикаго на протяжении многих лет и как поезда функционируют.
Мы заправляем топливный бак в Толедо, и я замечаю пятна крови на том месте, где когда-то лежали Роберт и солдаты НСША, которых мы убили. Кто-то, очевидно, убрал тела, так как нет никаких костей или разлагающихся форм, и мне интересно, кто это сделал и было ли это приказом Трис. Меня бы не удивило, если бы она вспомнила своего мертвого друга, а я бы оставил его лежать без всяких раздумий.
После небольших дебатов мы решаем переночевать в давно заброшенном здании в нескольких кварталах от заправки. Расстилаем спальные мешки на жестком полу, но в итоге засыпаем на них, поскольку они слишком жаркие. Это, конечно, неудобно, но я сталкивался с гораздо худшим, поэтому ничего не имею против. Кевин тоже не жалуется. Я не уверен: всё дело в том, что он Бесстрашный, или в его бывшей девушке, которая была вынуждена стать афракционером, после того как сбежала от него.
Выезжаем утром в пятом часу и едем прямо, почти не сворачивая; останавливаемся ненадолго, чтобы перекусить тем, что взяли с собой. Вскоре после полудня мы добираемся до холмистой местности за пределами Питтсбурга. В этот момент я за рулем, и я думаю поменяться с Кевином, однако, как мне кажется, лучше взглянуть в лицо своему страху, когда я управляю машину, поэтому решаю остаться на месте и сосредоточиться на дыхании при пересечении вершин.
Въезд в город — тот же ад, который я помню с прошлого раза, — с бесконечным туннелем, который выходит на мост высоко над водой. Кевин продолжает смотреть на меня с тревогой и напоминает мне дышать, и я почти уверен, что навечно оставлю свои отпечатки пальцев на руле, но добираюсь до конца моста в целости и сохранности. Это вроде как считается победой.
Мне не вспомнить маршрут отсюда, так как было темно в тот раз, когда я был в этом городе, и я был слишком поглощен своими страхами и обществом отца, чтобы запоминать каждый поворот. Поэтому я съезжаю с шоссе, а затем останавливаюсь на обочине.
— Приехали? — спрашивает Кевин, неуверенно оглядываясь, будто ждёт, что ломбард будет где-то рядом.
— Мы близко, но я не знаю, как добраться, — говорю прямо. — Отсюда нам придется спрашивать дорогу и много искать.
Он кивает, сжимая губы и осматриваясь. Я не могу его винить. Местность выглядит ужасно по сравнению с фракционной жизнью в Чикаго: на многих зданиях какая-то слизь и мусор на улице. Для меня, однако, условия жизни не кажутся такими экстремальными, как в прошлый раз, когда я бывал здесь. Ну хоть тут нет шалашей вблизи зданий, и когда я открываю дверь автомобиля, зловоние человеческих страданий не похоже на нападение. Трис явно добилась прогресса в улучшении жизни людей.
Кевин вылезает из машины и сразу морщит нос от отвращения.
— Ты не шутил насчет запаха… — бормочет он, и в ответ я немного ухмыляюсь.
— Не хочу тебя огорчать, но это еще лучше, чем было. На самом деле, учитывая, что сейчас лето, а в прошлый раз была зима, запах заметно улучшился.
Он недоверчиво смотрит на меня и медленно качает головой.
— Ауч, — бубнит он. Но, кажется, принимает это, небрежно шагая рядом со мной по направлению к небольшой группе людей, стоящей на обочине дороги и разговаривающей.
— Простите, — говорю я, когда нахожусь достаточно близко, чтобы меня услышали. Двое людей оборачиваются; их выражения наполнены вежливостью, которую я ассоциирую с Отречением. Немного нервирует видеть это здесь. — Я ищу ломбард, который находится где-то в этом районе. Не подскажите, как мне до него добраться?
Женщина средних лет с любопытством оглядывает нас сверху донизу. Мы одеты в самую старую, самую рваную одежду, которую удалось найти для этой поездки, но, несмотря на это, выглядим лучше, чем люди перед нами. Их вещи грязные и рваные, и очевидно, что они не мылись неделями. Внезапно я остро осознаю, что наша жизнь проще, чем жизнь людей, которых я прошу о помощи.
— Я видела несколько ломбардов, — задумчиво говорит женщина, — но не знаю, как их найти. — Она улыбается уголками губ, прежде чем добавить: — У меня никогда не было денег, чтобы позволить себе купить там что-нибудь. — Чувство вины во мне возрастает, когда думаю о деньгах и драгоценностях, которые взял с собой, но я ничего не говорю. Я не в силах решить проблемы этого города одним человеком за раз, и у этой поездки есть конкретная цель.
Женщина обращается с вопросом к своим собеседникам, и они начинают бессвязный разговор, похожий на те, которые я видел много раз в своей жизни, — когда никто ничего не знает, но все полны решимости помочь. Я даю им несколько минут на обдумывание, и это окупается, когда один из них в конце концов уходит, чтобы спросить у друга.
Он возвращается с молодой девушкой, скорее подростком, которая подходит к нам несколько настороженно.
— Вы ищете ломбард? — спрашивает она, и я киваю, пытаясь не выглядеть слишком устрашающе. Было бы лучше, если бы мы с Кевином не были выше метра восьмидесяти, тогда как эта девушка — ростом как Трис.
— Мы хотим найти тот, что я видел некоторое время назад. На нем была вывеска «PAWN» с драгоценностями. — Понимаю всю ничтожность этого описания, но это все, что у меня есть.
— Ох. — Она сплетает свои грязные каштановые волосы в косу, когда думает. — Ну, я не видела на вывеске какие-то драгоценности, но я пыталась устроиться на работу в ломбард, что находится в нескольких милях отсюда. Хотите я расскажу, где это?
Я сомневаюсь, но Кевин говорит:
— Конечно. — Взглянув на меня, он добавляет: — Если этот ломбард не тот, что нам нужен, возможно, с помощью него мы выйдем на другие. Люди хорошо знают своих конкурентов. — Это справедливое замечание.
— Да, мы послушаем, — соглашаюсь я.
Девушка явно старается сориентировать нас по возможности, но потому, что мы не знаем местности, а она не может вспомнить детали маршрута, быстро становится очевидно, что ничего не выйдет.
— Может, мы отведём вас туда? — предлагает наконец её друг всё тем же услужливым тоном, который напоминает мне об Отречении. Как так получилось, что через трансляцию передалась данная фракция этим людям?
Но его слова, похоже, совсем не устраивают девушку, потому что по выражению её лица понятно, что она не в восторге от предложения. Думаю, из-за того, что мы с Кевином пугаем людей, хотя в каком-то смысле я рад этому прямо сейчас. Мы и так одеты лучше, чем обычно одеваются в этом городе, так что походим на тех, кого можно ограбить. Прекрасная возможность побыть Бесстрашным.
Но нашим потенциальным гидам не обязательно это видеть…
Я стараюсь вежливо улыбнуться и мягко проговорить:
— Если у вас есть время, это было бы очень полезно. — Я ненадолго останавливаюсь, а затем добавляю: — И мы будем рады заплатить вам за вашу услугу. — Было бы справедливо таким образом разрешить расхождение материальных благ между нами.
По лицу девушки расплывается улыбка, когда она наконец кивает в знак согласия.
— Следуйте за мной, — радостно говорит она, начиная идти по направлению к ломбарду. Её друг шагает позади неё, проходя мимо нас и одаривая тёплой улыбкой.
— Меня зовут Иммануил, — говорит он. Указывая на нашего проводника, говорит: — А это Эмили.
Я киваю в знак приветствия.
— Это Кевин, а меня зовут Тобиас.
Что-то вроде признания мелькает в его глазах, когда он слышит моё имя, и я напрягаюсь. Он, вероятно, узнал меня по трансляции, но по многим причинам я не хочу обсуждать это в данный момент.
— Ты кажешься мне знакомым, Тобиас, — говорит он шуточным тоном, и я понимаю, что он меня не вспомнил. — Мы раньше не встречались?
— Я так не думаю, — отвечаю я, пытаясь отговорить его от продолжения темы. — Я не живу в этом районе.
По выражению его лица видно, что он знает, что я что-то скрываю. Но он решает не посягать на моё личное пространство, так что просто кивает и опускает глаза на тротуар, идя в тишине и изредка осматриваясь вокруг.
Удивительно, как сильно изменился город. Шалаши, что тогда заполняли каждый укромный уголок и закоулочек, похоже, полностью исчезли, и я вижу, как люди активно очищают улицы и здания, выполняют строительные работы. Я испытываю такие же ощущения, как и дома, когда фракции создавали своё пространство. Эти люди конструируют здания, чтобы жить в них, и им не терпится закончить.
Настроение остальной части населения также заметно отличается. Тогда, когда я здесь был, мы чувствовали пронизывающий дух подчинения, но сейчас народ встречает друг друга приветствием и собирается компаниями, оживлённо разговаривая. Оптимизм, кажется, словно парит в воздухе, напоминая мне о Дружелюбии, хотя больше ощущается энергетика Бесстрашия и Искренности.
Однако есть то, что привлекает моё внимание больше всего. Во время миссии я находился в напряжении оттого, что видел, как кто-то бьёт другого человека, и слышал крики боли женщин и детей. Сейчас этого нет.
Не знаю, что со всем этим делать. Нет никаких сомнений в том, что нищета по-прежнему является здесь проблемой, по крайней мере, судя по старой, изношенной одежде, в которую все одеты. Но люди не выглядят голодными, как я помню. Наоборот — если кто-то ест, то обязательно делится с рядом находящимся человеком. Мне это напоминает жизнь афракционеров в Чикаго.
В самом деле, чем больше я смотрю вокруг, тем сильнее всё, что я вижу, напоминает мне Чикаго.
Яростно. И это со всей убедительностью показывает, откуда вытекают все изменения. Наша миссия. Моя трансляция. Президентсво Трис.
Мы сделали это.
Смущающая реальность.
— С тобой всё в порядке? — спрашивает тихо Кевин, и я понимаю, что учащённо дышу. Сложно этого не делать, так как результат наших действий во всём объёме поразил меня. Было так трудно делиться тем, что я открыл в этой трансляции — все самые интимные части меня, — и я никогда не хотел думать об этом с тех пор. Но теперь я окружён последствиями своих решений… и впервые мне кажется, что, возможно, я сделал правильный выбор.
— Да, — говорю я слегка натянуто, поглядывая на Кевина. — Всё просто очень отличается от прошлого раза.
Прежде чем он сможет ответить, Эмили останавливается, величественно указывая на ломбард. Видимо, она гордится собой за то, что нашла его, но моё сердце немного сжимается при виде. Это не тот. Тем не менее, как сказал Кевин, отсюда мы и начнём, поэтому я не жалуюсь, когда мы направляемся внутрь. Надеюсь, работники помогут нам добраться туда, куда нам нужно.
***
— В Питтсбурге более сотни ломбардов, — говорит нам управляющая с нотками раздражения в голосе. — Если вы хотите найти конкретный, вам нужно предоставить мне больше зацепок.
— Он находится на этой стороне реки, — заявляю я. Я не удивлён, когда женщина поднимает бровь. Очевидно, это мало сужает список. Обращаясь к нашим гидам, я добавляю: — И, думаю, в двух часах ходьбы от того, с которого мы начали.
— «Centre and Vine»? — услужливо предлагает Иммануил, но управляющая качает головой.
— Вам потребуются недели, чтобы посетить каждый ломбард в этом радиусе, — говорит она. — Что ещё у тебя есть?
Все они обращаются ко мне, и я ломаю голову, пытаясь вспомнить что-нибудь примечательное в невзрачном ломбарде, который мы посещали давным-давно. Я могу довольно хорошо представить себе внутреннюю часть, но она была заполнена временными предметами — вещами на продажу, ничего организационного или опознавательного, что помогло бы нам сейчас. За исключением, может быть, одной детали…
— Он был в трансляции, — говорю я с нажимом.
На мгновение в комнате воцаряется мёртвая тишина, а затем глаза Иммануила расширяются от шока.
— Я знал, что чем-то ты мне знаком, — задыхается он. — Это ты делал трансляцию.
Эмили подносит руки ко рту и с благоговением смотрит на меня.
— Боже мой, — шепчет она, а затем переводит взгляд на подругу. — Ты была права…
— Это невозможно, — говорит управляющая, выглядя чрезвычайно ошеломлённой, и, поскольку действительность свалилась на неё, как снег на голову, она стала гораздо менее уверенной. — Это сделал ты? — наконец спрашивает она, её голос тихий и наполнен надеждой.
Я не знаю, как реагировать, и долгое время мы просто стоим и смотрим друг на друга. В итоге Кевин отвечает за меня:
— Да, Тобиас передал трансляцию, которая положила конец НСША.
— Ты освободил нас, — произносит Иммануил, подходя ближе и протягивая ко мне руку, как будто хочет убедиться, что я настоящий. Но я инстинктивно отступаю на шаг назад. Мне никогда не нравилось, когда ко мне прикасались, за исключением очень незначительного числа лиц. Ну, только Трис, на самом деле.
— Я была бы мертва, — добавляет Эмили, также приближаясь, — если бы не ты.
— Моего сына, наверное, тоже не было бы сейчас в живых, — шепчет управляющая ломбарда. — И так было бы со многими людьми. — Она, как Иммануил с Эмили, подходит ко мне, чтобы дотронуться до меня, и я вновь отступаю; дискомфорт бушует в каждой части меня. В это разговоре нет ничего легкого.
— Не думаю, что он понимает… — медленно проговаривает Иммануил, его глаза переходят от меня к его другу, а затем снова ко мне. — Ты здесь для того, чтобы оценить последствия твоей трансляции?
Я чувствую себя животным, загнанным в ловушку, и не хочу ничего, кроме как покинуть этот ломбард прямо сейчас. Но часть меня знает, что мне не удастся избежать этой дискуссии. Эти люди испытывают глубокие чувства к трансляции: хорошие или плохие — они имеют право выражать эти эмоции.
— Нет, — неловко признаюсь, — я впервые здесь с тех пор.
Иммануил задумчиво кивает, его глаза тёмные и серьёзные.
— Наша жизнь так изменилась, — мягко говорит он. — Я даже не знаю, как объяснить… — Он проводит рукой по своим чёрным волосам. — Полагаю, нужно начать с изменений, что президент Прайор сделала. Она открыла правительственные здания семьям с малолетними детьми, и она настаивает на том, чтобы заброшенные постройки по всей стране были доступны для любого, кто нуждается в жилье. Впервые на моей памяти у меня есть кров, чтобы пережить зиму. У всех нас.
Эмили следующая, кто говорит:
— И она сказала, что больницы не могут взимать плату за неотложную медицинскую помощь. Я сломала ногу несколько месяцев назад, и они вылечили её и наложили гипс. — Она опускает глаза на правую ногу, постукивая по полу, чтобы показать, что она здорова. — Если бы это произошло раньше, уверена, что я умерла бы из-за инфекции. — Голос Эмили хриплый, и слеза скатывается по её щеке, когда она продолжает: — Как случилось с моей сестрой.
Что-то подпрыгивает внутри меня, и я тяжело сглатываю, внезапно думая о своей сестре Маргарет, которая первые несколько лет своей жизни жила у афракционеров.
— Президент также расширила школы, — добавляет управляющая. — Я и не рассчитывала отправить свою дочь в шестой класс, но теперь она может учиться бесплатно. — Она потрясённо качает головой. — Вы можете себе это представить?
Бесплатная средняя школа.
— Но дело не только в этом, — произносит Иммануил, явно желая, чтобы я понял. — Всё благодаря нашему отношению и тем возможностям, которые у нас появились. Компании нанимают больше людей, вместо того чтобы держать прибыль при себе, а те, кому хватает еды и одежды, делятся ею с нуждающимися.
— Для меня, — говорит управляющая, её голос немного хриплый, — самое весомое отличие в том, что ты упомянул насилие. Мой муж иногда бил меня и наших детей, но теперь не бьёт. Совсем.
Кевин поворачивается и смотрит на меня, очевидно, поражённый этим заявлением, и я осознаю, что должен был рассказать ему больше до того, как приводить сюда. Как и все жители Чикаго, он знает только основную информацию о трансляции: только то, что она остановила войну и свергла НСША. Он не в курсе, что я транслировал, потому что у меня не было никакого желания делиться этим, и я не думал, что это необходимо. Я ошибся.
Прикладываю руку к шее, чувствуя пот и пульсацию там. Это трудно переварить.
— Послушайте, — говорю я, наконец-то обретя свой голос вновь. — Я… ценю то, что вы сказали, но я приехал сюда не для этого… — Я затихаю, когда понимаю, что нельзя говорить им, что мне не нужна их благодарность — это просто будет грубо. Однако потому, что я вырос в Отречении, я не умею принимать благодарность, а только отвергать её.
К моему облегчению, Кевин встревает:
— Мы приехали сюда, чтобы отыскать кольцо, которое принадлежит президенту Прайор, — твёрдо говорит он. Трое наших собеседников мгновенно сосредотачиваются на его словах. — Им с Тобиасом пришлось продать его, и Тобиас хочет найти его и вернуть ей.
Словно кто-то щёлкнул выключателем, чтобы погас свет, и они начинают говорить. Они загорелись возможностью помочь Трис, или, скорее, помочь мне помочь ей:
— Мне не знаком ломбард, что был в трансляции, — говорит управляющая, — но я уверена, что смогу узнать, где он находится. Я обзвоню те ломбарды, номера которых у меня есть. — Она уходит в подсобное помещение, очевидно, желая помочь
прямо сейчас.
— Я позабочусь о любых клиентах, которые придут, пока вы это делаете, — трезвонит Эмили, и я вспоминаю о том, что она здесь заполняла анкету на работу. Если ответ она ещё не получила, то у неё есть шанс заработать его сейчас.
Иммануил смотрит на нас, явно желая придумать способ своей услуги, а затем говорит:
— Как только мы выясним место, я отведу вас туда.
***
Следующие два с половиной часа я брожу по ломбарду, рассматривая товар за товаром, в то время как управляющая обзванивает другие подобные заведения, а Кевин разговаривает с остальными. Во мне бушует неспокойная энергия, от которой я никак не могу избавиться, двигаясь. Но я ещё не готов обсуждать это, поэтому просто продолжаю лениво изучать барахло в лавке.
Когда управляющая выходит из подсобки, она горда и взволнована, объявляя, что отыскала ломбард, который нам нужен. Она записывает адрес для Иммануила, и он выводит нас из помещения с высоко поднятой головой и лёгкостью в походке. Я молча следую за ним, пытаясь игнорировать любопытный взгляд Кевина. Несомненно, он добыл интересную информацию из разговора, но он всегда хорошо сдерживал свой порыв задать наводящий вопрос до того момента, когда я буду готов говорить.
Чуть меньше получаса нам требуется, чтобы добраться до двери, которую я видел несколько месяцев назад. Кажется нереальным, что мы уже здесь, примерно спустя три часа после въезда в город. Я не ожидал найти его так быстро.
Моё сердце бьётся быстрее, когда мы приближаемся, вспоминая, как я нервничал с Трис и Юрайей в последний раз, когда мы были здесь. В тот день миссия чуть не провалилась, когда владелец магазина захотел, чтобы Пари выпила сыворотку НСША. Только быстрое мышление Трис спасло нас.
Мы входим, и я подхожу к витринам с драгоценностями, рыская в поисках признаков кольца Анны. Передо мной две большие стойки с множеством полок, переполненными товаром, потому это требует времени.
И даже после первого прохода я думаю, что есть шанс, что, возможно, я пропустил его, так что начинаю снова. Но я ничего не нахожу.
— Помогите мне найти, — говорю я Кевину и Иммануилу; моё беспокойство проявляется. — Это золотое кольцо с бриллиантом. — Однако те украшения, на которые они указывают, совсем не подходят. Его не могли продать. В этом городе не так много людей, которые могли бы позволить себе такое украшение…
Но вскоре становится очевидным, что кольца здесь нет.
— Его нет, — говорю я, чувствуя, что груз безнадёжности снова оседает во мне. Я наконец-то придумал способ помочь Трис, и у меня не получилось.
— Вы ищете что-то конкретное? — спрашивает мужской голос, и я поднимаю глаза, видя знакомое лицо владельца магазина, что тогда купил кольцо.
Секунду мы смотрим друг на друга, и он широко улыбается.
— Я всегда подозревал, что ты вернёшься, — произносит он. — Ты или президент. Помню, как она сказала, что на самом деле не хочет продавать это кольцо, и я был уверен, что вы вернётесь за ним.
— Оно всё ещё у тебя? — Слова практически вылетают из моего рта.
Ответом служит его поникшее лицо.
— Прости, — мягко говорит он. Он определённо сочувствует, но это не мешает сокрушительному чувству потери овладеть мной. — Оно было продано на следующий день после того, как вы были здесь, — добавляет он. — Я, очевидно, недооценил его. — Он печально смотрит на меня, прежде чем продолжить: — Но после трансляции, когда я понял, что продал, я записал все, что смог вспомнить о человеке, который его купил.
Он тянется за чем-то в стойке, а затем протягивает мне листок бумаги.
— Я приберёг это для тебя. Не знаю, поможет это или нет, но, надеюсь, поможет.
