Одна хорошая новость и две плохие
30 марта 2019 г. в 13:39
— Три новости: одна хорошая и две плохие, — не здороваясь, Орочимару сразу перешёл к делу на утренней пятиминутке. — С какой начинать?
— С хорошей, они у нас редкость, — скептически хмыкнул Сасори.
— Не будьте пессимистом, Данна, — поддел его локтем Дейдара. — Если бы всё шло так плохо, вы бы отсюда давно уволились, да.
— А между прочим, тебя это касается больше остальных, — Орочимару указал бледным пальцем на кукловода. — Твой пациент в реанимации, Кабуто его еле откачал.
— С чего бы?! — возмутился Акасуна.
— С яда, — сквозь зубы процедил Змей. — Следи за своими веществами получше. Это тебе не марионетки, а живые люди. И им вовсе не нужен секретный компонент в протезе.
— Очень жаль, — небеса бы разверзглись над клиникой, если бы Сасори признал свой просчёт хотя бы раз. — Вот потому я и считаю людей несовершенными существами.
— И он работает в благородной структуре! Лечит пациентов! С такими-то моральными устоями! — воскликнул Дейдара. — Орочимару-сама, увольте его.
По правде говоря, гуманистом Цукури не был, но лишний повод поддеть оппонента предпочитал не упускать.
— Ша! — Орочимару присёк зарождающийся спор. — Никого я увольнять не стану. По крайней мере, пока что. Нас и так немного.
На какое-то время в ординаторской воцарилась тишина, позволившая каждому подумать о своём. Сотрудники переглядывались, будто верифицируя утверждение о своей немногочисленности, и очень скоро эти взгляды стали откровенно враждебными. Дейдара косился на Итачи и поправлял при этом волосы, стараясь поднять хвост как можно выше, дабы минимизировать сходство с причёской Учихи. Когда-то он завязывал их целиком и довольно низко, но когда увидел, как ходит Итачи, начал творить на голове любой хаос, лишь бы на кровного врага похоже не было. Чего греха таить, Дейдара даже задумывался о том, чтобы коротко постричься, оставив лишь чёлку для прикрытия механики на глазу. Пусть и хуже, но не так, как у соседа!
Сасори тем временем в открытую сверлил глазами Кабуто. Так и не простив своему шпиону перебежку на другую сторону, он часто посылал Якуши скрытые угрозы. Тот, конечно, был закалён причудами Орочимару, но намёки кукловода его пугали. В конце концов, слишком много видел, слишком много знает. Вот и теперь: по спине Кабуто пробежал холодок, а глубоко внутри затрепетало желание свернуться калачиком в дальнем углу, когда Акасуна, прищурившись, указал двумя пальцами сначала на свои глаза, а затем в сторону оппонента. Вот уж из огня да в полымя, ей-Ками.
— Кхе-кхе, — Орочимару обратил на себя внимание. — Кажется, у нас был разговор.
Коллеги несколько отвлеклись от меряния хладнокровностью и перевели взгляды на руководителя. Сам же Саннин почувствовал себя учителем Академии, только вместо шестилетних детей в классе сидели трудные подростки, для которых личностная вражда перекрывала необходимые дела при каждом удобном случае.
— Вы уже услышали первую плохую новость, — продолжил Змей. — Пациент загремел в реанимацию по нашей вине. А второй пациент наотрез отказывается оперироваться.
— Это ещё почему? — возмутился Дейдара. — Зачем тогда вообще припёрся, если не собирался оперироваться, м?
— Он не знал, — вмешался Кабуто. — Думал, мы его, как в провинциальных больничках, травками покормим и отпустим. А теперь не соглашается на операцию, потому что уверен — мы заберём его органы.
— Будто вы не заберёте, — фыркнул Итачи.
— Только не пациентов, — покачал головой Орочимару. — Мы приличная клиника или где? У нас даже халаты есть.
— Разве есть? — удивился Дейдара.
— А вот и хорошая новость. Да, у нас всех теперь будут фирменные халаты, — Саннин указал на шкаф под ближней стеной. — Закончим обсуждение, подберёте себе размер. Кабуто уже обновился.
Якуши гордо прокрутился на пятках, и присутствующие только сейчас заметили, что халат на нём не обычный, а с вышивкой на спине.
— Проклятая печать? Очень оригинально, — съязвил Сасори. — Спасибо, хоть на халате, а не на шее.
— Моё лучшее творение, — развёл руками Змей. — А с недавних пор — одно из лучших, потому что второе — эта клиника. Две моих гордости в едином целом!
— Намёк на то, что обязательно должен получить пациент, если хочет госпитализироваться? — предположил Итачи. Дейдара еле сдержал смешок, так как шутка ему понравилась, но демонстрировать это Учихе было бы ниже его достоинства.
— Смотрю, у нас тут юморист завёлся! — раздражённо произнёс Орочимару. — Ты, кстати, не смейся. Сейчас пойдёшь уговаривать пациента дать согласие на операцию.
— Почему я? Я — патоморфолог, я вообще не обязан с людьми контактировать, — возмутился Итачи. — Во всяком случае, когда они в сознании.
— Он мог бы заплатить неплохие деньги. А ты — чёртов пацифист, — заявил Орочимару так, будто это страшнейшее ругательство. — Вообще удивляюсь, как тебя с такими жизненными принципами в преступную организацию взяли. Побеседуешь с ним о птичках, солнышке, радости жизни и всякой такой радужной ерунде. А если по-прежнему станет упираться — сделаешь свои страшные глазищи и на фоне красного неба детально объяснишь, как болезнь спрогрессирует при отсутствии лечения.
— Отлично. Я теперь ещё и психотерапевт, — всплеснул руками Итачи, но к шкафу всё же подошёл, вытащил из него халат своего размера и зашагал по направлению к палате проблемного больного.
Посторонний наблюдатель мог бы удивиться, почему преступники, только вырвавшиеся из одной преступной организации и шефства её главаря, так сразу влипли в другое дело и позволили обращаться с собой, как с подчинёнными. Но взаправду Орочимару давал куда больше свобод, чем Пейн. Просто никто из компании, пусть пока и небольшой, в жизни не признался бы, что у них на душе. А на душе теплилось осознание, что такое благородное дело им нравилось, хоть бы как ни помотало их в жизни по разного рода преступлениям, и клинические случаи они находили весьма интересными. Да и как часто организация собиралась вместе? Почти ни разу, не считая дистанционную проекцию с целью извлечения хвостатых. С одиночеством и скудной компанией в виде единственного напарника они давно свыклись, но только сейчас начинали осознавать: привычка не всегда означала удовлетворение ситуацией. Впервые за много лет каждый из них чувствовал себя частицей по-настоящему общего дела. Практически семьи, в которой не все друг друга обожают, но неизменно друг за друга держатся.