Одиночество будет сидеть над нашими крышами с задумчивыми крыльями
Берлин, 1932 Микки, после стольких лет, всё еще наслаждался своим одиночеством. И дело было не в том, что он не знал себе подобных. Его родная сестра, Аманда, похожа на него... не человека... сверхчеловека... чтобы это ни было, когда в неподвижном мертвом теле отсутствует жизнь, как у любого другого человека. Прежде человека. Теперь же он ходячий мертвец. Микки знал много таких, как он, но предпочитал одиночество. Они с Амандой, Мэнди, — странно было думать о ней сейчас, когда с тех пор, как они виделись последний раз, прошло так много времени — встречались обычно раз в десятилетие, однако последний раз они видели друг друга в начале века, который провели в Стамбуле, когда он еще был столицей Османской Империи. И они даже отправились на экскурсию в Трансильванию ради смеха, но остановились, прежде чем отважиться зайти слишком далеко на свою родную землю, находившуюся в Польше, которая, в их человеческое время, стала Австрией, а теперь новой Советской Украиной. Однако Микки и Мэнди не могли находиться в компании друг друга слишком долго, они снова начали раздражать друг друга, и неизбежно вспыхнула огромная борьба, по которой им пришлось вновь расстаться. Он скучает по ней, если быть честным. И Микки никогда не чувствовал необходимости обращать людей. С тех пор... Боже, прошло 117 лет с тех пор, как он это сделал. Единственный и неповторимый раз. Всё прошло не очень хорошо. Опыт не оставил его желать попробовать сделать это еще раз. И, кроме того, за это время Микки не столкнулся ни с какими особенными людьми. Никого, кого он мог бы отдалённо понять, находясь рядом на регулярной основе. Никого, с кем он хотел бы быть связан таким интимным способом. Никого, кто мог бы приблизиться к нему, по сравнению с... Он не думал о фермерском мальчике в течение очень долгого времени, Микки все понимал. Это странно, потому что раньше он думал о нём всё время. Милкович искал его повсюду, куда бы ни пошёл. Иногда он даже чувствовал смутные следы его пребывания... зная, что тот был там недавно, но также и то, что он уже ушёл. Подобно призраку. Следовать за его фантомной тенью по всему миру было бесполезным занятием, так что после столетних попыток он, наконец, прекратил. Нет, Микки больше не хотел становиться создателем. Это не для него. Он не создан для этого. Очевидно. Так что Микки был непревзойдённым одиночкой. Вечный в своей свободе быть самим собой. Окончательно независимый. Холостяк год за годом, год за годом. И так далее. Это и была его жизнь. Как и большинство из его рода, Милкович много путешествовал. Он мог оставаться на одном месте в течение нескольких лет в то или иное время, но мужчина любил продолжать двигаться. Существовало много причин и преимуществ для этого. Одна из них, что это здорово — видеть мир. Никто не мог предугадать, что бедный украинский мальчик из какой-то безызвестной семьи окажется в состоянии путешествовать на кораблях и поездах, а теперь и самолётах, в любой пункт назначения, который ему приглянётся. Он мог быть где угодно и когда угодно. Что тут могло не понравиться? Еще одна причина, возможно, более важная в великой схеме, заключалась в том, что это помогало избегать такого контроля, который вызвал бы обнаружение и преследование. При неестественном образе жизни, его род склонен нарушать саму атмосферу вокруг себя, и вызванные подозрения не редкость. Нужно знать, когда пора бежать, прежде чем людское любопытство приведёт к расследованию, а доказательства — к осуждению. Каким-то божественным вмешательством, в которое он совсем не верил, его никогда не выгоняли из города с вилами и никакие иррациональные толпы не пытались его линчевать. В его возрасте это требовало определённой смекалки. Лучше всего всегда быть наготове убраться. Это один из его руководящих принципов. Вот почему он приехал в Берлин. И люди намекали ему, что он будет наслаждаться здесь своими пороками в течение многих лет. Когда один человек (или некоторое подобие человека) предпочитает компанию других мужчин, то он должен стать хитрым, как в отправке, так и в получении сигналов такого рода. Для того, кто родился в середине восемнадцатого века, в двадцатом гораздо легче освоить такие отношения. Существовали убежища и укрытия, специально для таких людей, спрятанные в крошечных уголках мира. Нужно было просто их искать. Словно определённые города, которые похожи на центры для язычников. Менее опасно было «экспериментировать» там. Больше свободы, чтобы исследовать все в полной мере. Берлин — столица их всех, так говорили. Поэтому он здесь, наконец-то. Много лет спустя, чем он должен был быть, но, по крайней мере, он сделал это до того, как город исчез. Микки хорошо читал исторические знамения, и он знал, что грядут плохие вещи. Милкович находился в городе всего три дня, и уже побывал в ночных клубах, как в больших, так и в маленьких, ярких и блестящих или тускло освещённых. Все предоставляли собой все виды пороков, с которыми он не против был связаться. До сих пор у него всё шло хорошо. Охота, кормление, очарование. Он ждал, что сегодня всё будет по-другому. Микки выбрал популярное место для высокопоставленных состоятельных людей, одетых в шикарные одежды и царственно пахнувших. Иногда ему нравилось выглядеть, словно он вылез из сточной канавы, иногда на что-то между этим, но сегодня он сыграет и эту роль. Микки незаметно проскользнул через заднюю дверь, которую музыканты использовали для загрузки и выгрузки инструментов. Он любил приходить и уходить незамеченным, поэтому никогда не был любителем парадных входов. Он вроде как любил просто появляться. Однако как только мужчина оказался внутри, воздух стал плотным. Это то, как он себя чувствовал, когда кто-то вроде него уже находился в этом помещении... Не просто кто-то... кто-то близкий ему. Кто-то с его кровью. Мэнди? Его глаза метались вокруг, ища самую бледную из бледных кожу, заострённый подбородок, тяжёлые скулы и тёмные волосы цвета вороного крыла, обрамляющие глубокий хмурый взгляд. То, что он обнаружил вместо этого, остановило бы его сердцебиение, если бы его сердце всё еще могло делать такие вещи. Он чувствовал, как его холодное тело становится ледяным с миллионом крошечных мурашек, а его конечности танцуют с фантомной болью полного онемения. Его нос вспыхнул с усилием, чтобы поймать этот старый знакомый запах внутри большого помещения, полного смешивающихся человеческих запахов, когда его кристально синие глаза были нацелены на беззаботно смеющееся лицо, которое он потерял небольшую вечность назад. Микки никогда за все годы даже не видел такого человека, у которого были бы волосы такого же оттенка светящейся меди. И теперь он выглядел еще ярче. Всё, что с ним было связано. Потому что это был Йен. Его Йен. Во плоти. Еще прекраснее, чем когда-либо, ибо он преобразился. У Микки никогда не было шанса увидеть его полностью обращённым. И его красота увеличилась в десять или двадцать раз. Микки пристально смотрел, как Йен очаровывает всех вокруг него. В частности, группу молодых людей, практически мальчиков, и что он явно пытался заманить их куда-то в своих личных целях, в конце концов. Возник острый удар ревности, который разрывал Микки, когда он думал об всех годах, десятилетиях и достойных завоеваниях которые, безусловно, находились за поясом Йена, но также присутствовало и, своего рода, восхищение и желание увидеть его в действии. Как Йен делает это... захватывает их... увлекает... побеждает. Микки задался вопросом, имеет ли он тот же стиль и технику. Но нет, Йен не должен находиться среди прекрасных модников и полуголых блудниц вокруг него. Они никогда не должны были расставаться. Микки не должен был делать то, что сделал. Конечно, как только Милкович перестал искать Йена, после буквально века, он, наконец, нашёл его. Микки задался вопросом, что если бы он перестал искать давным-давно, возможно, он бы нашёл его раньше. Может быть, они оба оказались бы здесь, в этом месте, этой ночью, но вместе. Делая те же самые вещи, которые каждый из них делал отдельно, но как команда. Он смотрел на Йена в течение только нескольких минут, хотя это было похоже на часы, он был так голоден, чтобы увидеть это лицо. Знать наверняка, что он в порядке. Он всегда полагал, что почувствовал бы, если бы Йен погиб, или услышал бы это, но он никогда не мог быть полностью уверенным. А теперь он здесь. Окончательно. Это было такое облегчение. И именно в этот момент благодарности глубокие глаза Йена устремились на него сквозь толпу. Время остановилось для них двоих. И на наносекунду Йен выглядел счастливым. Удивлённым до мозга костей, но приятно. Однако всё закончилось не раньше, чем началось, так как улыбающееся лицо Йена мгновенно превратилось в испорченную картину чистой неподдельной ненависти. Микки инстинктивно знал, что Йен собрался бежать, и Милкович последовал за ним, даже не думая. Он в меру пробрался через парадные двери и направился по улицам в поисках. Микки уловил малейший запах, слегка изменённый, но всё равно достаточный, чтобы он узнал его. Как тогда, когда ему посчастливилось отправиться в город, который Йен недавно покинул. Было несколько раз, когда он находился так близко. Но время настолько всё исказило, что это не имело никакого значения. Милкович дошел до конца дороги, не решаясь использовать свои настоящие способности так открыто, несмотря на поздний час. Берлин не спал. Он преследовал слабый запах еще несколько переулков, но безрезультатно. В конце концов, это закончилось, и Микки посчитал,что Йен, должно быть, поднялся на крыши. Но это было не важно. Йен здесь. Он видел его. Он знал, что Микки рядом, и что он хочет его видеть. Что-то глубоко внутри Милковича звало его вернуться. Всё, что он мог сделать, это надеяться, что Йен прислушается к его просьбе. Что он вернётся к нему.***
Шропшир, 1810 Он действительно не уверен, почему продолжал использовать своё имя — Михайло Милкович. Микки воображал, что это чистая лень. У него должно быть лучшее чутьё после тридцати двух лет, что он существовал. Он уже видел всё это несколько раз. И когда он говорил всё, он действительно имел в виду всё. Микки видел вещи, которые не должен видеть ни один человек — и некоторые из этих вещей сделал он сам. Милкович набрался довольно знаний о мире и человеческой природе, но он всё еще называл себя старым людским именем из другой жизни. Может быть, это единственное, за что он должен держаться, чтобы не потерять себя. Возможно, он хранил фамилию отца, которого ненавидел, из-за какого-то перенесённого чувства чести и традиции его корней. Патетически. Технически ему уже было пятьдесят семь лет. Если посчитать обе жизни вместе с момента рождения. Он достиг среднего возраста ожидаемой продолжительности жизни в Англии. Конечно, Микки выглядел просто в расцвете сил, и уже созрел для брака и всего прочего, на что люди обязывают полагаться других людей. И он не мог, на самом деле, умереть. Ну, это не совсем точно. Он может умереть, просто его действительно чертовски трудно убить. До тех пор, пока некоторые бродячие лучи солнечного света не ударят его по голой коже, и его сердце не пронзят большим острым предметом, и никто не отрубит ему голову косой или гильотиной, он, в значительной мере, бессмертен. Учитывая огромную силу, непостижимую скорость и хитрые инстинкты, эти вещи было бы очень трудно выполнить. Микки не возвращался в Клун в течение десятилетий, но он и его сестра сошлись, что именно здесь они должны встретиться после разлуки почти восемь лет назад. Она выбрала ближайшее чётное число и сказала, что они вернутся в этот Богом забытый маленький замок и посмотрят, какие планы они хотят воплотить в ближайшие небольшие годы. Все горожане считали поместье своей наследственной собственностью, унаследованной по праву рождения. Это категорически неверно, но Мэнди немного поработала старой магией над каким-то стареющим дураком, на которого она охотилась, когда они еще были новорожденными вампирами, и слухи довольно быстро распространились, как они и хотели. Все уже держались подальше от них и замка, но для того, чтобы место было естественно жутким и тревожным, им нужно было его поддерживать. Реальность такова, что они украли его у человека, на которого работал их отец в молодости. Их не называли рабами или наёмными слугами, но они, конечно же, не получали зарплату, и дома, принадлежавшие мистеру Эзре Блэкберну, не были лишены обильных тёмных секретов. Один из которых привел их к тому, кем они являлись теперь. Это была тяжёлая жизнь, не лишённая боли и пренебрежения, и ужасы, которые они обнаружили в английской сельской местности, которая казалась настолько идеалистической на поверхности, только привели к вечному погружению в пропитанную кровью ночь. Однако они с Мэнди отомстили Блэкберну и его соратникам. Заставили их заплатить за многие злодеяния и оставили их гнить. Это было очень освобождающе. Но это оставило их в молодом возрасте без создателей. Чёрт, они всё еще могли считаться детьми в первые пятьдесят лет, а некоторые даже говорят, что в первые сто лет. Чем древнее существо, тем более снисходительны они к молодым. Микки и Мэнди в значительной степени подняли друг друга в своей новой жизни, также, как они это сделали в своей реальной, человеческой жизни. Быть мертвецом — это чувствовать себя очень нереально большую часть времени. Как будто это нарушало все правила, известные во Вселенной. За пределами биологии и научного понимания. Это как если бы любыми физическими свойствами можно было манипулировать, и поэтому это словно как находиться в другом измерении. Микки не уверен, когда начал наблюдать за бедной семьёй сирот по дороге, живущей своей повседневной жизнью. Должно быть, он бродил по лугам в один из туманных вечеров, когда солнце было слишком затуманено, чтобы быть угрозой или неприятностью, и он был разбужен раньше обычного покалывающим обещанием почти дневного света... ближе, чем он мог сейчас. Он полагал, что они напоминали ему о родине и семье. Не совсем о его собственной, потому что они были жестокими и не очень заботились друг о друге, но о других, которым он завидовал в детстве. Смеющиеся сыновья и дочери бегали, но всё еще выполняли свои обязанности, такие грязные с зернистостью рабочего класса. Каким-то образом полные жизни и любви, несмотря на то, что им не все давалось так легко. Иногда он становился одержимым этими концепциями человечества, которые теперь ускользали от него, но он никогда не зацикливался на человеческой семье раньше. Он никогда раньше не зацикливался на одном только человеке. Но насколько он наблюдал за Галлагерами издалека, он тратил непропорционально много времени увлекаясь Йеном, средним ребёнком с яркими рыжими волосами, которые всегда стояли торчком от его работы. Он узнал их фамилию, услышав деревенские разговоры, и имена, когда напряг уши, чтобы услышать их слова друг другу. В высшей степени было глупо чувствовать влечение к кому-то столь молодому. Йену было девятнадцать лет, не больше. Может, если бы Микки на самом деле было двадцать пять, это было бы вполне разумно. Но всё не так. Если бы он был еще жив, он был бы сейчас стариком, развратным и распущенным. Желая высосать молодость какого-то наивного подростка. Ему не нужен мальчик. Он ничего не может сделать с ним. Микки беспокоился о том, что произойдёт, если он осмелится подойти достаточно близко, чтобы коснуться или поговорить с этим мальчиком. Он стал лучше контролировать свой голод, но жажда крови всё еще имела способность иногда подавлять его. Йен был просто человеческим мальчиком с фермы, он ничего не мог предложить Микки, но его плоть и красота... Нет ничего, чтобы они действительно могли сказать друг другу. На самом деле, с глазу на глаз. Микки держал дистанцию, потому что это правильно. И он не часто совершал правильные вещи, но старался, когда чувствовал, что оно того стоит. Он держал дистанцию ради Йена. Таким образом, он мог оставаться этим беззаботным деревенским болваном с его простой жизнью, работой, и его человеческой хрупкостью. Он мог оставаться на свету, и все эти нормальные вещи считать хорошими в глазах общества. Он держался на расстоянии, пока однажды не смог. Сумерки только что опустились, и он медленно спускался с холма, словно патока. Это был вызов самому себе в управлении своими движениями. Было весело — двигаться так быстро, как только он мог, но иногда было развлечением просто едва двигаться, сантиметр за сантиметром, толкая свою силу вниз, а не наверх. Затем внезапно вдалеке послышался грохот, и его гиперслышащие уши навострились, напрягаясь на расстоянии, чтобы интуитивно понять, что происходит. - Карл! Лиам! Убирайтесь оттуда! Он сразу узнал взволнованный голос Йена и на полной скорости взлетел через деревья и траву, пшеничное поле, каменную стену и пару деревянных ограждений. И оказался там. Йен кричал о помощи, его лицо было наполнено бессильным ужасом, и оба молодых Галлагера находились в его объятиях, они не шевелились и были покрыты кровью. Микки удивился, как легко подавил жажду. Этот запах, как правило, был очень заманчив, и его чувства реагировали, будто в состоянии повышенной готовности к возможности кормления. Однако, он никогда не питался ребёнком, и не планировал начинать сейчас. И кроме того, он чувствовал странное желание помочь. Даже не мальчикам, а Йену. Так глупо. - Двигайся! Шевелись! - прокричал Микки. Прежде чем он смог даже рассмотреть результаты и последствия, он разрезал своё запястье и наклонился к Карлу под прямым углом, чтобы закрыть себя от взгляда Йена, позволяя своей крови течь в рот мальчика. Он не переусердствовал с этим. Отмерив нужное количество, Микки перешёл к Лиаму. Он наблюдал, как жизненная сила снова наполняет их, и они садятся, принимая коллективное помешательство. Микки видел много разных эмоций на лице Йена. Эмоции, которые он не думал, что простой мальчик с фермы может показать или испытать. Эмоции, которые делали его еще более желанным. - Как? - прошептал Йен, встречаясь глазами с Микки на один короткий, славный момент. Он никогда не позволял Йену видеться с ним раньше. Микки был избавлен от необходимости говорить что-либо беспокойным и сентиментальным приходом старшей сестры. Он спешно пересек земли на холм на другой стороне дороги. Он нашел скот и послал им успокаивающие вибрации, оценивая их внимательность. Затем он ждал, чтобы увидеть, как Йен собирает их, загоняя обратно в загон. Он работал в одиночку, укрепляя деревянные столбы и плотно крепя как защёлку, так и петли у ворот. Микки смотрел, как он ходит вокруг, обследуя наличие любых слабостей. Затем парень оглянулся на поле, где всё еще паслась дикая кобыла, и расправил плечи, прежде чем отправиться, чтобы вернуть её. Микки по-прежнему наблюдал, как Йен надёжно отправил её в конюшню, уверенный, что он, должно быть, исчерпал все дополнительные силы для этого дня. Милкович нашел высокое дерево, чтобы подняться, и смотрел, как мальчик готовится ко сну. Он был удивлён, что Йен оставил зажжённую свечу, чтобы почитать, не ложась спать целый час, просматривая пару глав чего-то. Микки вернулся на следующую ночь, и на следующую. Он смотрел, как Йен читает под деревом на закате, пока не стемнеет. Смотрел, как он спорит со своим старшим братом о том, как он ужасно тренирует кобылу, требуя, чтобы тот нанял профессионала, если не может сам справиться с этим. Наблюдал, как он заботится о своей младшей сестре, которая больна и в основном остаётся внутри. Они вместе придумывают истории и рисуют картинки своих фантазий. Микки делал это всё из тени, на расстоянии, невидимый. И иногда Йен поворачивался, чтобы посмотреть в покров темноты, кажется, глядя прямо на него, или сквозь него. Но Микки знал, что это невозможно. Несколько ночей спустя, желание прокормиться стало совсем невозможным, и Микки вышел на охоту. Он находился в переулке рядом с таверной, собираясь затаиться и выкурить вкусного пьяницу, когда кто-то наткнулся на его путь, никто иной, как Йен Галлагер. Его глаза широко раскрылись, когда Йен увидел, с кем столкнулся. - Парень из Милковичей, - выдохнул он. - Эм, можешь звать меня просто Микки. - Микки! - радостно повторил Йен. Его улыбка была широка, а веки нависшими. Он, очевидно, был подвыпивший, если не сильно пьян. - Я Йен! Милкович почти засмеялся, закатив глаза, но вместо этого спокойно ответил.- Я знаю. Йен протянул руку и с силой схватил его за руки, глядя ему в глаза с внезапной серьёзностью. - Спасибо тебе, Микки. За то, что ты сделал. Я... я не знаю, что ты сделал, но спасибо. Я никому не расскажу. - Не расскажешь что? - спросил он. Йен просто хихикнул и покачал головой, его глаза снова стали расфокусированными и стекловидными. - Я знаю, что ты наблюдаешь за мной. Это застало Микки врасплох. Он хорошо скрывался, и его чувства были настолько сильны, что он не рисковал очень близко, когда наблюдал. - Что ты имеешь в виду? Йен пожал плечами, покачиваясь от ветерка. - Я могу чувствовать это. Ощутимая дрожь пробежала по спине Микки. - Йен! - услышали они, как кто-то зовёт из-за угла. Микки узнал голос Филлипа. Йен ещё раз хихикнул и откликнулся на крик брата. Микки решил, что он снова должен уйти.