Прорастая из пепла

Эта ночь не была исключением. Вымотанная дневными заботами, я поднялась на крышу базы, едва пробила полночь, и мой мохнатый сосед улегся спать. Легкая ветровка и телефон, подаренный Старком — все, что было мне нужно. Если придет Тор, то у меня будет его плечо чтобы подремать, а если нет, то я вполне привыкла спать на теплом бетоне крыши. Я не могла не слушать музыку, но и не могла заставить себя тронуть плеер Питера, поэтому Старк всучил мне какой-то модный земной смартфон с доступом ко всем музыкальным композициям Земли. Это было приятно. И необходимо. Из колонки звучали слова, выученные давно и наизусть: — Starry night, sunny days I always thought that love should be that way Then comes a time that you're really in doubt You've loved all you can and now you're all loved out…*  — Почему ты всегда слушаешь именно эту песню? — знакомый голос за спиной заставил приглушить звук.  — С чего ты взял, что всегда? — оборачиваюсь я к Тору.  — Я прихожу сюда каждую ночь, когда приходишь и ты. Просто показываюсь тебе не каждый раз… — он явно замалчивает конец фразы. Я хлопаю ладонью по бетону возле себя, приглашая громовержца присаживаться:  — И почему же ты не каждый раз мне показываешься?  — Я присоединяюсь к тебе тогда, когда мне кажется, что я тебе нужен, или когда ты нужна мне. Впрочем, эти ночи обычно совпадают — он буквально падает рядом со мной, но это получается совершенно бесшумно, врожденная грация асов, чтоб её. Я при всех своих навыках создаю в десять раз больше шума. Пару секунд мы молчим, а потом я не успеваю остановить свой язык:  — Солнце воссияет над нами, брат. Что это? Почему ты это говоришь каждый раз? Взгляд Одинсона темнеет, но он быстро справляется с эмоциями:  — Это последние слова Локи, перед тем, как Танос придушил его… — огромный кулачище мужчины сжимается прямо возле моей ноги, и я успокаивающе глажу его — А я… а я ничего не смог сделать, даже зарубить этого… — он сдавлено ругается на непонятном мне языке — А ещё так и не сказал брату, что люблю его. Он умер, думая, что никто и никогда его не любил… Но это не так! Глаза Тора сверкают, и я чувствую, как воздух вокруг начинает сгущаться, еще чуть-чуть и молнии начнут лупить прямо рядом с нами.  — Прости… я не хотела… дурное любопытство — ворчу я, придвигаясь ближе и пытаясь успокоить бога.  — Нет, извини, сам виноват — он выдыхает, и атмосфера потихоньку разряжается. Мы снова молчим, глядя в ночное небо. Трек в плеере играет по кругу.  — Ты так и не ответила, почему именно эта песня? — я знаю, что Одинсон не мстит мне, но ощущается это примерно так.  — Это наша песня с Питером. Всегда была. И всегда будет — я криво усмехаюсь в пустоту.  — Ты его любила? — вопрос бьет больно: — Больше чем брата, да? — ещё больнее. Моя ладонь, прежде лежавшая на кулаке мужчины, начинает сжиматься, но он тут же ловит ее своей рукой и ободряюще сжимает.  — Я… — мой голос дрожит — Я не знаю. Я просто любила его. Всегда. Только его. Я не знаю, как это любить кого-то другого… Тор внимательно смотрит на меня, продолжая баюкать мою руку в своей лапище, и явно ждет объяснений.  — Я же не говорила тебе о своем детстве, так? — бог грома кивает — Потому что его толком и не было. Йонду, наш с Питером приемный отец, единственный отец, которого мы знали, подобрал меня десятилетнюю, голодную, тощую, ничего не помнящую, на какой-то замшелой планетке, просто отбил у компашки бандюганов. Все что я знала, что я с Земли. Я не помнила ни своего имени, ни родителей, даже толком не говорила ни на одном языке. Он привел меня на корабль, там нас встречал Квилл. Ему тогда было тринадцать, мальчишка, худой, взъерошенный, в кожанке не по размеру. Вот таким я его увидела впервые. Йонду пошутил, что привел ему невесту и подтолкнул меня к парню. И Питер стал моим миром. Он дал мне имя — Шарлотта, в честь какой-то паучихи из его любимой сказки, и сам же потом сократил его до Черри, в честь его любимой песни. Фамилию я получила в честь автора той сказки. Он учил меня всему: говорить, читать, воровать, драться… танцевать. Мы были не разлей вода, никогда не ссорились, готовы были умереть друг за друга. И когда Питер сбежал, Йонду был уверен, что я смогу вернуть его. Но он ошибся. Я убежала за тем, кого любила больше всего на свете.  — А Гамора? — голубые глаза Тора разглядывают меня, а тело напряжено, словно он готов броситься на меня с утешающими обнимашками прямо сейчас.  — А что Гамора? Я любила его. Я полюбила и его выбор. Не сразу. Я злилась, я ревновала. Мы даже как-то раз поссорились с Квиллом. Но я ничего не могла сделать. Если я не знала и не видела никого, кроме него, то он нашел её. Мне пришлось только смириться. И потом она… она была замечательная. В меру замечательности киборга-убийцы, конечно — я нахожу силы улыбнуться — Я даже учила её танцевать, представляешь? Подарила ей единственное свое преимущество! Не знаю почему, но от этого тяжелого разговора мне становится легче, словно я сталкиваю, наконец с груди, тяжеленный камень тайны, недосказанности, ревности, обиды.  — Я все равно люблю его. Очень сильно. И знаю, что он любил… любит меня. Но верю, что когда-нибудь найду того, кого смогу полюбить так же, как он Гамору — я снова улыбаюсь, сквозь пелену слез, затянувших глаза, и кладу голову на плечо Одинсона. Он прижимается щекой к моей макушке, и мы снова молчим.