Уже поздно исправляться.

- Ушёл... - пораженно вздыхает Дания, уже обыскав весь коридор и комнату Альфреда. Он был абсолютно обескуражен. Как же так? Как это произошло? В голове не укладывалось, что Альфред действительно пережил это. Да еще и умудрился сбежать. Насколько они его напугали? Наверно, он испугался крика. Или... Хенрик прокручивает всё в голове, пока не доходит до момента перед тем, как оставил Альфреда. Ключевое слово в этом моменте было "заслужил". - Конечно! - Дания ударяет ладонью по столу и смотрит на Исландию. - Это ты его спугнул, Ис! Тот всё ещё был при своём мнении и не отступал от него, лишь воинственно хмыкнул. - Господи, да какая разница, спугнул я его или нет? Он ушёл. Всё. Может, его уже убили где-нибудь на улицах Москвы, или он вернулся домой. - Ис, нельзя так говорить, - вздыхает Финляндия. - Такого нельзя никому желать, и нельзя относиться к этому безразлично. Понимаешь, это мало того, что ужасно, так еще и противоречит всем нашим соглашениям. Мы все договаривались после Второй Мировой, что больше никогда не будем творить беспредел над другими. И сейчас... - 'н прав. - Как обычно ледяным тоном говорит Швеция. За время ссоры сожаление в его глазах исчезло и теперь по ним нельзя было ничего прочитать, кроме безразличия. - А может это ты слишком мягок! - Взбушевался Исландия и ткнул финна в грудь пальцем. - Сколько бед он принёс нам и всему миру-... - А разве он? - неожиданно спокойно спрашивает Хенрик, уставший наблюдать за их ссорой. - Ребята, в этом зале изнасиловали моего лучшего друга, а вы спорите, правильно это или нет! Черт возьми, что с вами не так?! - Но я... - Молчи, Финляндия! Ты мог сразу помочь ему. Но нет, вы решили разругаться. Он наверно решил, что вы тоже хотите сделать это с ним, потому и убежал. Дания хмыкает и немного брезгливо берет со стола окровавленный и жутко грязный Техас. На его памяти Америка никогда не оставлял слишком важный аксессуар без присмотра. На душе заскреблись кошки. Без слов он направился в номер Альфреда, чтобы убрать царящий там беспорядок и отмыть очки. Это процедура вызывает массу неприятных ощущений, потому что было не по себе от осознания, где они побывали. Мерзость. В прочем... Так легли карты и нельзя было винить Альфреда в том, что случилось. И уж тем более его очки. Когда все скандинавы отправляются домой, так и не проведя собрания, Дания думает о том, куда пошел Америка. Что делает? И как он сбежал, если даже ходить не мог. Хансена мучает совесть. Нужно было увести Альфреда. Он ведь хотел уйти. Просто уйти. Но Дания повел его в место, которое могло быть опасно для него... Хенрик вздыхает и трет переносицу. Пожалуй, вся эта ситуация нуждалась в мыслях. В одиночестве. *** "Мэтти..." Канада качает головой, пытаясь отогнать навязчивый голос Альфреда. Вернее, наоборот не навязчивый. Жалобный. Дрожащий. Молящий. Неверящий. Мэттью видел перед собой лицо Альфреда. Его красивые голубые глаза, которые смотрели на него сначала с надеждой, потом с ужасом, и, наконец... с болью. Канадец вздыхает и усмехается. Совесть его не мучила. Наконец-то назойливый братец утихнет, на время. Так как Мэттью прекрасно знал брата, он понимал, что тот не будет выходить из дома. Незачем больше. Может быть, позовёт своих... друзей. Канада крепко задумывается. А есть ли у его брата друзья? Честно говоря, сначала он подумал о Хонде. Но того Альфред не захочет видеть. Англия... На вряд ли. Америка никогда не любил жаловаться опекуну. Да и Артур тоже внес свою лепту в это действо. Ночь, а он не спит. События этого дня были такими живописными. Месть Альфреду была действительно хороша. И не важно, что американец обиделся. Не важно, что Мэттью изнасиловал и избил его. Хотя, это важно. В конце концов, Уильямс и сам терпел побои. От Кубы, например. Америка просто получил по заслугам. И его мольбы. Мольбы сквозь крики и рыдания. Мэттью поджимает губы и закрывает голову подушкой. Эти видения порядком ему надоели. Но в ушах стоял крик брата. А перед глазами его заплаканное лицо. Руки до сих пор слегка сжимались, словно Америка извивается в них. Словно пытается уйти. Канада понимает, что у него встал. Чертыхается и вздыхает, страдальчески смотря в окно. Как-то даже непривычно без теплого американца под боком. Они всегда летели назад в одном самолете и на соседних местах. Оставались друг у друга ночевать. С Америкой он всегда быстро засыпал, ведь Альфред сам быстро уставал. И плакал. Иногда, тихо, по ночам. Мэттью просыпался от тихих всхлипов, но не решался показывать этого. Только сейчас Уильямс задумался о том, что у близнеца, наверно, было предчувствие, что рано или поздно что-то случится. Ему постоянно снились кошмары, что его преследуют другие страны, а он не может сбежать. На моменте, когда его ловили, Америка просыпался и прижимался к нему ближе, словно надеясь получить защиту. Канадец не решается касаться себя. Не хватало ему еще дрочить на брата-близнеца. И на причинение ему боли. Мэттью прислушивается к шуму ветра за окном. Вечер выдался холодным. Интересно, вернулся ли Альфред домой? На запланированном рейсе он точно не полетел. Да и на следующем наверно тоже... Значит, остался в номере. - Мэтти! Альфред как обычно прибегает к нему в комнату перед сном. Они жили в доме Англии вместе, чтобы не скучать друг по другу. Потому что Артур уже видел, что будет, если разлучить близнецов. Франция, например, говорил, что Мэттью часто плакал без брата и всё время просился съездить к нему. А сам Британская Империя терпел истерики и постоянные призывы Альфреда к тому, чтобы съездить к братику. Когда близнецы узнали об этом, они долго смеялись. И столько же обнимались. Всё же, радовало, что они не одни в этом мире. - Что, Ал? - мягко улыбается Мэттью. Кумадзиро, этот маленький милый медвежонок, копошился на его мягкой перине. Туда же забирается и Альфред, чтобы потискать его. Мишке не остается ничего, кроме как терпеть. Альфред неожиданно поворачивается к нему и протягивает руку. Уильямс немного не понимает, чего от него хотят, и потому лишь вопросительно смотрит на счастливо улыбающегося Джонса. - А давай поклянемся друг другу в чём-нибудь! - Поклянемся? В чем, например? - Ну, в самом простом. Например, всегда быть вместе! - Альфред насильно берет руку Мэттью. А тот и не против. Он и сам улыбается. Альфред постоянно просил брата дать какую-нибудь клятву. Эта была самой частой. Может, ему просто не хотелось оставаться одному, но Мэттью все равно невероятно льстило, что солнечный Джонс так хочет оставить его рядом. Как знать, может и Мэттью в его компании станет заметнее? - А давай! - и он пожимает руку брата, довольный. - О, а ещё я всегда-всегда буду защищать тебя! - это тоже было частым предложением. Мэттью тогда не знал, что Альфред действительно будет стараться его защищать. Своеобразно, конечно. Но будет. Во время и после Войны за Независимость, во Второй Мировой он забрал канадца к себе. Да и потом всячески поддерживал. - Я тебя тоже! Альфред смеется и они с Уильямсом обнимаются. После чего каждый расходится по комнатам и засыпает. Альфред просыпается посреди ночи. Он уже не помнит как добрался до кровати и забинтовал руку. Из-за алкоголя болит голова и даже видит он плохо. Будто зрение село. Америка касается своей щеки. На кончиках пальцев остается мокрый след. Наверняка солёный. Заплакал во сне? Какие глупости... В прочем, глупости ли? Воспоминания мучали его часто. Но чаще всего это были какие-то военные действия, плач, крики людей и убийства. Никогда не воспоминания из детства. Альфред ведь был счастлив тогда. Становится горько. Последние его счастливые воспоминания обратились в прах. Альфреду казалось, что его сердце рвут на куски, а он смотрит за этим и беспомощно просит остановиться. А ведь верно. Тогда, когда Мэттью по приказу Британской Империи поджёг Вашингтон... Он почти сжег сердце брата изнутри. Американец отыгрался потом, но осадок остался. С близнецом Альфред с того дня не разговаривал. Вплоть до следующей недели. Это было подсказкой. "Я мог избежать этого..." Эта мысль не давала ему покоя. Столько предзнаменований... Все они, их взгляды, их реакция на его появление... Всё это время они ждали момента. Он мог спастись. Он мог остановить их. Он мог сделать всё лучше... Не значило ли, что теперь он был виноват... Сам? "Исландия прав... Я сам виноват. Я заслужил. Я должен был слушать босса, но я..." Не стал. Каждый раз, когда он встречался с боссом, его тело сковывало напряжение, в горле пересыхало. Альфреду он не нравился. Никакой свободы. Прослушка везде, где только можно. И где нельзя. Наказания. Америка поднимает свою руку и смотрит на изодранное запястье. Даже не может сжать в кулак. Жалкий и слабый... Все они правы. Он не должен быть сверхдержавой. Он всего лишь жалкая оболочка. С жалкой душой. Жалкими надеждами. И жалкими слезами. Альфред хватается за голову и жмурится, позволяя слезам снова потечь по лицу. Они все правы. Правы! Их желание причинить ему боль было объяснимо. Хотели выбить юношескую спесь, заставить увидеть реальность. Он сам виноват, что не видел этого раньше. Альфред Франклин Джонс, жалкая пташка в золотой клетке. Раб. Все они были рабами, но он... Вырвавшись из одной клетки, сам сел в другую. Пообещали лучше. Но тогда... С Британской Империей... Было так просто. Так легко. Никакой ответственности, никакой боли. Повышение налогов? Чёрт с ним. Американец всхлипывает, сжимаясь в комок. "Ты слишком человечный...". Эти слова отдаются эхом в его голове. Это говорил еще Вашингтон. Отец. Единственный, кого он мог любить хоть какой-то любовью. И неважно, что Джордж не был его отцом. Он был так похож. "Не уходи отсюда. Оставайся на своей земле... И не лезь к чужим. Ты должен быть осторожен." Надо было послушать его... Надо было послушать. Ничего бы этого не было. Боли бы не было. Всё было бы хорошо, прекрасно... Он бы развивался самостоятельно, может быть, даже забыл бы про войны... В прочем, разве возможно забыть о них? Может, они с Мэттом бы накинулись друг на друга и перервали горла? Брат на брата... Напоминает гражданскую войну. Живот болит. Альфред прижимает одну руку к низу живота и жмурится. Боль снова появилась. Регенерация протекает медленно... Потому что это сделали другие нации. Американец хочет исчезнуть, лишь бы не чувствовать это. И горло болит. Но сильнее всего голова. Воспоминания, кошмары и собственные мысли... Джонс понимал, что калечит себя сам. И почти затянувшийся шрамик от осколка на руке тому доказательство... Но ведь, раз они могут... Почему не может он? От таких мыслей отвлекает вибрация телефона на тумбочке. Глубокая ночь. Кто это..? Альфред понимает, что лучше не делать этого, но все же приподнимается и тянется к телефону. Всё тело пронзает боль, но он дотягивается до заветного предмета. Яркий экран слепит, но то, что он видит... Нет. "Ты не говорил, что не читаешь мои документы." И всё. У Джонса больше нет сил сдерживаться. Он кидает телефон в стену со всей оставшейся силы и хватается за голову. Один. Даже его боссу всё равно на то, что с ним произошло. Его лучшее друзья сотворили с ним это... Никого нет. Он один. Альфред задушено всхлипывает, сжимая пальцы в грязных спутавшихся волосах. Почему? За что с ним так? Почему нельзя было просто... Альфред смотрит на вырванный клок волос с каким-то... остолбенением. Он всё ещё сильный. Почему он не мог тогда вырваться? Предотвратить? Почему он не сбежал? Просто испугался... Но ведь от ужаса, он должен был стать сильнее. Головная боль усилилась. Ему было жаль, что всё произошло. Но он не ненавидел эти нации. Не мог. Он ненавидел себя. За слабость и трусость... За то, что позволил сотворить с собой такое. Разве достоин человек, который не смог остановить какую-то кучку наций, быть государством? Глупости... Он не достоин быть этим. Наверно, судьба просто наказала его. Альфред касается своей шеи и неожиданно понимает, что не помнит, где его крест. Был ли он на нём? Точно был... Где же тогда? Неужели кто-то забрал? А Техас... "Потерял всё, остался один... И останешься." Джонс больше не будет выходить. Он жалкий трус. Он не достоин. Может быть, если удастся заморить себя голодом... Тогда он будет свободен? Просто остаться тут, забыть про них, и умереть. Альфред не считал это чем-то достойным. Не считал достойным разорванные ради них документы, исчерканные подписи, отвергнутые законопроекты. В этом не было смысла. И в нем, в общем-то... Тоже. "Бесполезный."