«Америке всегда мало», — думает Артур.
И всё равно англичанин дал ему всё, что мог. Свою любовь и заботу. То, что никому не давал и ни от кого не получал. Новый Свет был счастлив, по крайней мере, так казалось. Артуру, несомненно, и до Войны за Независимость приходили в голову мысли о том, что он нужен Альфреду гораздо чаще, чем раз в несколько месяцев (а то и лет). Что ему нужен родитель и опекун. Но на континенте же оставался Франция! Глупо было оставлять какое-либо живое существо на чёртового француза, вон, к чему это привело. Злорадство — не совсем подходящее слово. Не это Кёрклэнд испытывал, когда смотрел за Альфредом во время последнего собрания. Он испытывал чувство отмщённости. Даже, можно сказать, превосходства. Ему нравилось смотреть на то, как Америка плачет и пытается позвать на помощь. Хотя, нет… На помощь голосом он не звал. Но это выражение лица, эти глаза! «Пожалуйста, помогите мне. Остановите это. Пожалуйста!» — говорили они. Да уж, такой жалкой страну нечасто увидишь. Особенно Сверхдержаву. Да, Артур всё-таки немного злорадствовал. Теперь Альфред точно понял, что такое — быть преданным. Ему вогнали в спину нож. А в задницу и рот кое-что другое. В общем-то, и правильно. Есть за что. Ему давно пора повзрослеть и снять свои розовые очки. В конце концов, большая часть стран это на себе испытала. Ему и так дали долгую отсрочку от подобного вида извращений. Для них всех, это — просто развлечение. Способ присвоить или показать, кто тут прав. Кто тут победитель. И кто тут проигравший. Ведь Джонс проиграл им. Он не смог отбиться и не смог принять того, что с ним произошло. Как Англия узнал? Да просто. Он маг, и как бы кто этому не верил, он в самом деле им был. В начале собрания у Америки была сильная, почти перекрывающая остальные, энергетика. Он был полон жизни, энтузиазма… веры? Вероятно, так. А уже к концу… Артур ещё когда Канада это делал почувствовал резкий слом. Возможно, сам акт насилия забирал у Джонса силы, но кому, как не Артуру знать, что у себя в голове американец ломает себя сильнее, чем это делают внешние обстоятельства. В любом случае, заставлять Альфреда терять всю браваду и ломать его было весело. Особенно заставлять его говорить те самые вещи. Да. Особенно заставлять его признать то, что он не достоин статуса Сверхдержавы. Англия прямо чувствовал, как энергетика Альфреда слабнет всё сильнее, ему даже не надо было смотреть в его глаза. Он знал — они не оставили от характера Америки камня на камне. Они не оставили ничего, чем можно было бы вернуть прежнего Джонса. Однако, всё же, какую-то долю вины британец чувствовал. Он понимал, на что идёт, когда позволял всем остальным вот так унижать и откровенно втаптывать его воспитанника в грязь. Было немного жаль, что, скорее всего, больше не будет тех тёплых вечеров вместе. Не будет больше этих доверчивых объятий. Артур умел заставлять людей отворачиваться от него. И Джонс точно не вернётся, он просто в глаза ему посмотреть не сможет, считая себя виноватым во всём. Потому что, о, Артур знал — Америка не сможет его возненавидеть за то, что он сделал. Слишком Джонс ценит воспоминания с детства. Порой было странно осознавать, что его, Англии, жизнь после Инцидента почти не изменилась. В ней только не было Америки. И иногда проскакивали мысли, что без него всё же довольно непривычно. В глубине души, Кёрклэнд понимал, что он поступил не как ответственный взрослый или любящий родитель. Его немного мучила совесть из-за минувших лет, только вот Альфред ему не является ни родственником, ни другом. Да, иногда они «зависали» вместе, но это не было чем-то близким. Просто совместное времяпровождения. Как тогда Джонс решил отвернуться от Артура, так и сейчас тот от него отвернётся и вонзит в спину острейший нож.***
Видео уже в который раз проигрывается на повторе. Телефон давно отложен. Боже. Боже. Ольга пытается прийти в себя, пока в конце концов не выключает его дрожащими руками. Чёрт подери. Это было неожиданно. Верилось с трудом. Она без проблем узнала лицо американца в первую же секунду. И голос брата. Её привычный мир сейчас стоял на краю пропасти. Как это произошло? Почему в этом участвовал Ваня? Оля помнила их обоих ещё детьми. Ивана и Наташу она вырастила, а Альфреда просто… видела. Она вообще всегда наблюдала за ним издалека, молча подмечала детали и… если честно, любовалась. Ивану это не нравилось, конечно же, но он выражал это только взглядами. Несчастный брат. В прочем, судя по всему, он просто ревновал… Альфреда? Черненко пыталась убедить себя в том, что это было по согласию, но она просто не могла. Не было это похоже на согласие. В комнате как минимум три человека помимо Ала. Да и выглядел он так жалко… Ольге казалось, что прошли те времена, когда страны совершали такое друг с другом. Она на себе знала, что это за унижение и насколько это страшно. Однако ей повезло, её родственники её спасали, когда могли. Однако, Артур с видео этого не сделал. Из глаз сами по себе льются слёзы. Не верится. Разве это возможно? Сейчас страны должны быть цивилизованными, они должны понимать друг друга, а не… Не совершать таких актов насилия только ради того, чтобы отомстить! Или они получали удовольствие? Господи, как дрожит голос несчастного юноши. Он буквально рыдал на камеру и повторял за остальными, оглядывался назад, смотрел в камеру, ворочался. Украина не может выкинуть это из головы. Альфред. Как они его заставили? Он же такой сильный. Украина вытирает рукавом слёзы и тут же те появляются на щеках. Она моргает, пытается убрать их. Америка был ей дорог. Да, он не всегда был милым и дружелюбным, но он всегда был сильным, уверенным. Он мог вести за собой, Украина видела. Черненко попросту не могла отвести от него взгляда. И поэтому, когда их страны пошли на сближение, она приняла это. Черненко могла видеть Альфреда чаще! Она понимала, что неправильно вот так поступать. Понимала, что Россия злится и всё сильнее пытается отстранить её от Джонса. И что это может привести к серьёзным последствиям. Хорошего, в самом деле, было не шибко много. Но эти голубые глаза… Теперь уже сломленные, не улыбающиеся и не искрящиеся. Что примечательно, Украинка никогда не видела слёз этого юноши. Как бы больно ему не было, он лишь хрипло смеялся. Если и страдал, то молча. Возможно, не хотел казаться слабым. В этом они с её братом были похожи. Они оба Сверхдержавы, они значимы в мире и должны держать планку сильных. Только Россия пугал, а Америка… Нет. Да, некоторые азиаты (и не только азиаты) после двадцатого века заметно охладели к нему, но Альфред никогда не позволял себе издеваться над кем-то, кроме Ивана. Подбирал себе равных? Возможно. От него всегда разило приключениями и, как казалось Оле, морем. Да, морем. Потому что он много путешествовал в своё время. Черненко снова берёт в руки телефон, дрожащими руками набирает номер Вани. Слышатся гудки. Сердце бьётся внутри, как бешеное. Она не верила, что её братишка мог так поступить. Она не так его воспитывала! Хотя Россия уже давно забыл те времена своего детства. — Да? «Почему твой голос такой весёлый?» — пальцы Оли сжимают смартфон. — Ванюша, милый… Ты… Ты видел? То сообщение… На мгновение воцаряется тишина, словно Иван думал. Затем слышится его тихий, сейчас показавшийся пугающим, смех. — С Америкой? Конечно. Засранец получил по заслугам. А что такое? — Это… Ты там? Ваня, там твой голос? Оля не может говорить ровным голосом. Она молится на «Нет». Хоть какое — злое, удивлённое, насмешливое. — Конечно же. Странно, что ты спрашиваешь. Оль, какая разница? Он будет в поряд-… — Чем ты думал?! — Черненко сама не замечает, как переходит на истеричный крик. — Разве ты не должен был первым подумать о том, что так нельзя? Ваня, так дела не делаются! Разочарование и слёзы застилают глаза. Ванечка… Украина понимала, что всё не так просто. Она понимала, что у него есть все основания отомстить Джонсу. Но не так. Не втаптывая его в грязь вместе с Англией. Не возвращаясь к Средневековью. А Россия, кстати, растерянно и как-то даже виновато молчит. Да, Черненко чертовски хотела, чтобы он почувствовал вину. Чтобы он понял, что поступил неправильно. — Но ведь он заслужил… — голос Ивана и правда растерянный. Больше никакого веселья. — Тогда ты тоже! — Ольга говорит внезапно холодно, с прикрытым презрением. — Чёрт подери. Я бы никогда не подумала, что ты тоже в компашке «сексуальное насилие — лучшее решение всех проблем»! Что дальше? Пойдёшь делать это с Германией? Или ты уже сделал это? Ох, конечно же, ты это сделал. Тебе всегда было плевать на то, что люди вокруг тебя тоже живые. — Пожалуйста, Оля, не надо. Не смей меня отчитывать! — Россия заметно злится. — А что я должна сказать?! «Молодец, Ванечка, ты такой хороший, сделал другому человеку больно и к тому же позволил снять его страдания на видео»? Смешно! Кто тут из вас ещё не достоин звания Сверхдержавы! — Оля… — На меня больше можешь не расчитывать! Украина сбрасывает. Она закрывает лицо руками, дышит глубже. Надо успокоиться, всё взвесить, решить, что делать дальше. Она не может просто так заявиться к американцу с конфетами. Это будет ужасно неловко. С другой стороны, оставлять всё как есть крайне плохое решение. Остаётся только ждать следующего собрания.***
Ещё никогда Иван не чувствовал себя таким одиноким. В его голове звучал голос Оли. Её гневные выпады, грусть в голосе. Он не понимал, что такого неправильного в его действиях, это ведь в самом деле обычное дело среди стран. На протяжении всей своей жизни Ваня сталкивался с этим. Либо ты, либо тебя. Закон выживания. Закон победителя и проигравшего. Да и просто хороший способ мести. Возможно, он переживал это так часто, что уже даже перестал как-то на это реагировать. Для него это просто акт соития. Неважно уже, по воле или без неё. Главное — попытаться получить удовольствие. Зачастую это унизительно и гнусно, но лучше, чем терпеть только боль. У Америки, вон, кое-как получилось. Хотя напугали они его изрядно. Как лягался в начале, как дёргался при обездвижении, как мычал в галстук, когда внутри был Техас… Зрелище было довольно забавным, если не грустным. Зато участвовать было приятно. Эта приятная узость изорванной и, по идее, растянутой, задницы попросту сводила с ума. Хотелось ещё, ещё, ещё… Он и делал так. Следовать своим инстинктам вполне естественно. Особенно учитывая, что он хотел этого ещё со времён Холодной войны. Да, унизить, втоптать в грязь, чтобы сволочь перестала так кичиться своей военной мощью и сильной экономикой. И, конечно, кучей союзников. Зато теперь они оба знают — у него ни друзей, ни союзников. Ни достоинства. Поделом. Брагинский почему-то заранее знал, как Америка отреагирует на подобного рода действия. И слова. Даже несмотря на этот вездесущий образ сильного лидера, Джонс создавал впечатление чувствительного. Да ещё и смел заставлять остальных бросать его, Россию, в одиночестве! Ушли все, кроме Наташи. Идиот. Он же сам буквально напрашивался на насилие. И на драку. На изнасилование. Господи, какой же это идеальный способ причинить боль несмышлённому неопытному мальчишке. Ещё и очень гордому. Но Ольга в самом деле разозлилась. Иван не хотел её терять. Снова. Он мог говорить что угодно, но семья всегда была важнее чего угодно. Неужели сестра не поняла, что он защищал и её тоже от этого располневшего капиталиста? То губительное влияние, которое он на неё оказывал, нельзя было не заметить. Она уже даже не могла отвести от него взгляда, когда они были в одном помещении! Догадку о влюблённости Украины в чёртового Джонса Иван откидывал, как мог. Но сейчас всё стало ясно как день. Ведь, в конце концов, Украина бросилась его защищать. Позабыв обо всём том зле, что Альфред причинил их семье! Даже в развале СССР виноват был он в большой степени. Нет, он не должен сочувствовать этому ублюдку. Переживёт! Сверхдержавы должны быть крепкими, сильными. Если Джонс сломается от столь незначительной боли, что ему причинили, он действительно не заслуживает этого звания. Он обязан понять главную мысль этого действия. И выплатить долги. Хотя, Ивану вообще было плевать. Он мстил за себя, за сестру, за Союз Советских Социалистических Республик, за своих друзей, за Вьетнам… За всех, кто пострадал. Альфред заслужил. Получил сполна и даже заслужил ещё больше. Они могли сделать ему больнее, но пожалели и просто жестко трахнули. Могли избить, заставить задыхаться, пытать и унижать, но они его просто трахнули. Сам провоцировал на протяжении последних двух веков. Регулярные драки между ними были обычным делом, на них Джонс уже даже не обращал внимания и просто принимал бой. Стало быть, надо вынудить его также привыкнуть и к тому, что его ебут как последнюю шлюху, не так ли? Это и Джонсу на пользу пойдёт, и Ивану принесёт удовольствие. Да, хотелось повторить. Вжать, например, в стену и заставить задыхаться криками, входить жестоко, грубо, безжалостно. Бить о стену головой, напоминать обо всех тех войнах и огромном числе жертв, чтобы тот больше ни о чём не мог думать. Чтобы он считал подобное отношение закономерным и забыл о своей ебучей гордости. И даже если все остальные от него отвернутся, русский не остановится. Сестры пообижаются да и простят, ничего страшного не случится. А те, кто принимал участие в Инциденте, не посмеют даже вякнуть, ведь тоже так делали. Человечность не может относиться к нациям. Они не должны испытывать сильных эмоций и переживаний, не должны обижаться. Они просто территория, целое государство, народ. То, что происходит с их телами ничего не значит. Главный приоритет — народ, жители. Тело — просто чувствительная оболочка, а боль для всех уже должна быть привычна, учитывая все те войны. Америка, правда, всегда был слишком человечным и эмоциональным. Ивана это давно напрягало. Эта живость, стремление к благополучию и главенству, сверкающие голубые глаза. Он не останавливался ни перед чем, называл себя «Героем», нёс разрушение и не мог смириться с болью. Глупый мальчишка, не понимающий сути существования наций. Не понимающий, что они все грешники. Зачем весь этот выпендрёж и ужас, когда чужие руки раздевали? Разве Америка это чувствует впервые? Да сто процентов нет. Какой же он глупый. Но всё же… Красивый.