***
Проснувшись ещё когда вставал Корея, Альфред слышал большую часть разговора. Он видел японца и в голову снова рвётся паника. Он в опасности. Он в опасности! Больше нет смысла лежать в кровати, это только приблизит его судьбу. Поэтому он осторожно поднимается, накидывает поверх голого торса большую футболку и затем, на боксёры, — шорты до колена. Чтобы было сложнее. Он поднимается и тихо, осторожно выходит в коридор. Оба уже жителя этого дома смотрят на Кику. Хорошо. Америка поднимается по лестнице, по выверенному пути, неуверенными шагами, он идёт к углу. Слышатся шаги в доме. Кое-как Джонс встаёт во весь рост, чтобы дотянуться до почти незаметной ручки на потолке. Он тянёт её, медленно появляется лестница. На чердаке будет безопасно. Никто не знает, что он есть, и никто не дотянется. Разве что Хенрик… Неважно. Хотя бы на время. О ноги трётся что-то мягкое и ласковое. Ал дёргается и опускает взгляд вниз. Кот? Котёнок. Слышится тихое «мяу». Времени нет. Слабыми руками он поднимает животное, начинает подниматься, осторожно переложив котёнка на своё плечо. Несколько раз его ноги соскальзывают, но страх подгоняет. Поднявшись, он быстро захлопывает дверь. Всё. Никто не знает. Всё будет хорошо. Тут тоже светло, но немного пыльно. Он идёт как можно дальше в угол, но не в самый тёмный. Животное тихо мурлычет на его плече, это удивляет, но немного успокаивает. В конце концов, он не находит ничего лучше, чем сесть на кресло рядом с окном. Тут тоже есть немного убранства: журнальный столик, одно кресло, книжные полки. И всё, в общем-то. Это укромный уголок, тут не нужно больше. Котёнок сползает с его плеча и усаживается на коленях. Альфред снова замечает, как исхудал. И обессилел. Сейчас Америка ощущал себя таким жалким существом — он бесполезен и слишком боится других. Даже ничего не может сказать. У него нет голоса. Маленькие коготочки впиваются в кожу. Вернее, даже не впиваются, это больше похоже на ласковый массаж. Ал вздрагивает, но не более. Это маленькое существо казалось таким похожим на него. Только оно правда искало заботу — вот и сейчас прислоняется к его животу головой и, мурча, потирается. Американец неуверенно гладит его по голове, за ушком, по загривку. Котёнку это нравится, он сворачивается на его коленях, продолжая тихо мурлыкать, и это вызывает у Ала лёгкую улыбку. Он и не замечает её, он гладит этот доверчивый маленький комочек белого цвета, что так мягко поддавался ласке. Это так странно, понимать, что кто-то не хочет делать больно и любит тебя. В голову приходит мысль о том, что его вовсю ищут по дому. Ну и пусть. Он в безопасности, хотя бы сейчас. Даже если они решат, что он умер, то вот он — ему больно сидеть, но он всё равно в кресле, а на его коленях котёнок. Такой же голубоглазый, худой, облезлый… Но тёплый и доверчивый. Это всё ещё так невероятно, Альфред всё пытался осознать — это существо дарит ему ощущение покоя просто в обмен на ласку. — Альфред! — зовёт Корея. Совсем рядом. Он на втором этаже. Джонс старается не издавать ни звука, не скрипеть креслом, не двигаться — он способен на это, он способен не попадаться на глаза другим людям. Всё будет в порядке. Эти мысли так неожиданны. Почему он так спокоен? В прочем, разве это важно? Шума внизу всё больше, но они, кажется, даже не догадываются, что в этом доме есть довольно просторный чердак. Кажется, котёнок на его коленях уснул. Он такой тёплый и лёгкий, пусть и не самый пушистый. Ал уверен, что это существо вырастет большим и пушистым, просто сейчас, от жизни на улице, он стал вот таким.***
Они уже отчаялись искать. В самом деле, это было бесполезно. Уже час прошёл. Альфред просто пропал. В какой-то момент, Япония тоже подключился, но кореец решил не прогонять его, вдруг найдёт. Сейчас вся компания сидела на кухне в напряжённом молчании. Датчанин не наблюдал ругани между азиатами, и его это успокаивало. Он первым заметил, что Ала нет на месте. — Стойте. Слышите? — шёпотом спрашивает Кику. Снова молчание, а затем тихий скрип наверху. И не менее тихое мяуканье. Кику слабо улыбается — котёнок сам решил, кто будет его хозяином, и отчего-то это стало таким милым. Остаётся надеяться, что Ал это оценил. Тот начинает спускаться по лестнице, тихо. Белые лапки опережали ноги Джонса, но вскоре и те показываются. Очевидно, американец подумал, что они ушли. Все затаили дыхание. Альфред спустился достаточно, чтобы их видеть. Секунда, две, три, полминуты. Он открывает рот, в основном смотря на Японию. Горло внезапно заболело, а сердце застучало как бешеное. «Он убедил их тоже сделать это?» — Альфред… — Хонда первым подаёт голос. Он говорит тихо, осторожно, ненавязчиво разглядывая визуально изменившегося Ала. Тот дёргается от звука его голоса, чуть не падает, но хватается за перила. — Не бойся меня. Я пришёл, чтобы… Но это слово не вырывается с уст. Это всегда было трудно — заставлять себя говорить такое. Трудно заставлять себя признавать ошибки, которые он совершил сознательно, иногда даже зная, что он поступает неправильно, но от этого было такое ощущение эйфории, словно всё так и должно было быть. Но, нет. Это неправда. Тогда, на собрании, японец знал, на что шёл, ему казалось, что Америка заслужил подобное, он хотел тоже поучаствовать, тоже получить удовольствие. Сейчас он видел результат этой ошибки — страх в потухших голубых глазах. — Где ты был? — Корея резко поднимается. Ал снова дёргается и качает головой. — Ты хоть знаешь, как мы испугались?! А если бы с тобой что-то случилось? — Не кричи на него, — одёргивает его Дания, опять дёрнув за рукав. — Он в порядке, разве это не главное? Но Им лишь сильнее заводится. Он буквально задыхается гневом и вырывает руку, хмыкая. — Сначала пришёл этот придурок, из-за него пропал ты. Скажи мне, чем ты думал? Ты уже не маленький ребёнок, чтобы прятаться по углам! — Корея, прекрати. Не надо кричать не него, ты сам был таким. Ён поворачивается к японцу и хватает его за грудки. — Да что ты знаешь?! Ты никогда не был на месте жертвы, потому что тот, кто победил тебя, сам отходил от войны. Единственное, что ты испытал — ядерные бомбы, но тебя никогда не брали в плен, никогда не насиловали, никогда не запугивали. Заткнись, Кику! — Я не удивлён, что он спрятался. Ты просто не способен держать себя в руках, как я посмотрю, — японец говорит совершенно спокойно и смотрит в глаза максимально холодно. Всё это время, Ал наблюдал за ними, боясь, что сейчас и ему прилетит. Он не двигался с места, но отчего-то потом стало всё равно. Он спустился с лестницы и уставился в окно. В основном он наблюдал за небом — как движутся редкие облака, как время от времени перелетают с дерева на дерево птицы. Это всё так напоминало то, что было раньше. Корея и Япония всегда ругаются, если не дай бог оказываются в одном помещении. Хотя, даже если они просто в одной стране, Ал был уверен — они найдут друг друга, чтобы поругаться. Разве был сейчас в этом смысл? Эти люди, которые пытаются себя вести как взрослые, сейчас ругаются совсем как дети. Их конфликты должны были исчерпаться ещё в прошлом столетии, но они оба держат в себе всё то, что тогда произошло, просто с разными эмоциями. Япония упивается, а Корея злится. Сейчас они ругались просто ради того, чтобы выплеснуть эмоции. Снова приходит белый котёнок. Он снова потирается о ноги Франклина. И тот слабо улыбается, аккуратно поднимает животное на руки, гладит за ушком. Он даже не сразу замечает, что всё замолкли и смотрят на него удивлённо. Су даже отпустил футболку японца и воззрился на котёнка, так спокойно сидящего на руках Джонса. — Что ж… Ладно. В любом случае, нам надо поесть. И ему. По крайней мере, в скором времени. Что ты принёс? — обращаясь к Кику. — Ну… Чипсы, мороженое, сладости, корм кошачий… Мороженое, наверно, уже растаяло, пока мы искали Альфреда. — Чёрт… — вздыхает кореец, закрывая лицо рукой. — Кому-то надо идти в магазин за чем-нибудь. Тут есть макароны, но… и всё. А, ну и наггетсы, но чёрт их знает, сколько им лет. — Нам сойдёт. Потом сходим. Альфред, всё хорошо? Ничего… не болит? — Япония осторожно подступает к американцу. Тот дёргается к стене, сильнее прижав к себе кота. Но качает головой. — Почему ты всё время молчишь? У тебя болит горло, говорить больно?.. — Правдоподобная версия, учитывая вас, но нет. Он просто потерял голос. Я проверял. И… Не знаю, что делать, — Су говорит всё ещё отчасти враждебно, но сейчас он занят тем, что ставит на плиту кастрюлю с водой и чайник. — Потерял голос? Ал… Как так? Может быть, следует свести его к доктору? Тогда всё, может, отчасти вернётся на круги своя… — Кику тоже начинает осторожно гладить котёнка. Тот ластится к его руке. — Мы не можем, — таки подаёт голос Хенрик. — Врачебная тайна — это ясно, но ФБР всё равно будет всё знать, как только увидит его имя или его фейковое имя в медицинской карточке. Слишком рискованно. — Хорошо… Завтра можно отправиться в Нью-Йорк. Всего час… Уверен, тут также есть железнодорожная станция, — Хонда старался не выдать панику и не напугать стоящего совсем рядом, подрагивающего американца. — Ал, я хотел извиниться перед тобой. То, что я сделал, было неправильно. Мы все были не правы, когда заставляли тебя заниматься этим с нами… Когда позволили снимать это на камеру. Я знаю, что извинения вряд ли могут загладить мою вину хотя бы немного, но я постараюсь помочь тебе. Даже если ты меня не простишь. Тихий вздох срывается с губ Америки. Он опускает взгляд и слабо кивает, неожиданно чувствуя, как котёнок лижет его руку. С душу как будто бы сняли немного от того груза, что там был. Япония не злится. Он даже извинился. Ал понимал, что тому это делать непросто, как и ему самому, но он всё же сделал это. Кажется, сегодня день чудес.