Уже поздно исправляться.

Время шло. Неумолимо медленно, неумолимо быстро, но оно шло. Мэттью то кружился в вихре работы, то целыми днями сидел дома и пил. Он взял за привычку курить. В общем-то, у него просто не было должной компании. Альфред не выходит на связь, а Англию и Францию видеть не очень хочется. Их отношения охладели достаточно давно. С Англией так точно. Значит, вот что это было? Зависть? Потому что Америка банально получал больше внимания в детстве? Канада понимал, что это бредовая причина, и у него был ещё миллион таких же. Это было так странно — уже через два дня его день рождения. Вернее, День Независимости Канады. Для него это никогда не было особым поводом гордиться. Всё же, он стал просто чуть более свободным, получил больше обязанностей… Мэттью затягивается, смотря в небо. Все праздники за него устраивал Альфред, вот уж кто умел и любил пошуметь. Интересно, это изменится? Кто знает. Мэтт ощущал, что хотя бы по старой традиции надо позвать ближних — Францию, Англию, может быть Россию, и… Америку. Он морщится. Странное дело, но, когда имя Альфреда всплывало в мыслях, ему неумолимо хотелось сплюнуть и стереть эту мысль быстрее. Полностью отвращением это не назовёшь, но… Телефон звенит. С чего бы? Канадец берёт его в руки, оставив сигарету во рту. Ах, вот оно что. «Абонент снова в сети». Ну, не помер, — и то хорошо. В голове проносится вихрь мыслей. А затем пальцы сами начинают печатать, в заведомо фамильярном тоне: «Хей, Ал. Мы давно не виделись, и скоро 1 июля. Ты придёшь? Обещаю, будут фонтаны газировки и шоколада!» Немного хмурясь, Уильямс собирается убрать телефон. Но передумывает. Он кусает нижнюю губу, небрежно бросает сигарету в сигаретницу и глубоко вдыхает. Как бы он не избегал этих мыслей, это было бесполезно. Им с Алом нужно поговорить. Желательно с глазу на глаз. Если тот придёт, конечно. Канада перечитывает своё сообщение. Оно кажется дружелюбным, может, американец и поведётся. Поэтому, он снова начинает печатать: «Бро, надо бы поговорить. Ну, на празднике. Уверен, тебе понравится!» На этой мысли Мэттью неуверенно оглядывается. Он в самом деле написал это? После того, что они натворили? Он видел видео, быть может, Ал разглядит угрозу. А, впрочем… Это кажется не такой уж глупой идеей. Почему бы немного не повеселиться с братцем? Тот наверняка до сих пор отходит. Канада представлял это так явно и раньше: когда, в кои-то веки, не он боится Альфреда, а тот его. Смотрит с ужасом, не может нормально говорить, лепечет и чувствует неловкость. Может, даже избегает его. Ведь так и случалось. Канада не мог говорить с братом о чём-то важном для него самого, потому что тот постоянно словно избегал темы или и вовсе запугивал его. О да. А ещё Америка всегда перебарщивал. Неважно с чем, но в основном — с силой. Будет ли так ужасно заставить его вновь испытывать тот ужас, как на собрании? Просто немного припугнуть, не более, это было бы слишком, если продолжить. Но, при мысли о возможном продолжении, Мэттью не чувствует отторжения. Чёрт подери, ему так понравилось видеть американца трясущимся и рыдающим. Это было самой идеальной местью. Но тогда там были другие страны, а один на один с Альфредом он может многое ему сказать. То, что желал сказать всегда, то, что Ал определённо заслужил услышать. Прошла пора его неведения, он больше не будет выходить сухим из воды. Со смешком, Мэтт убирает телефон в карман. Иронично, но он словно герой, борющийся с несправедливостью. А значит, всё и подавно правильно. Осталось только подготовить праздник и, хотя бы для виду, кого-нибудь пригласить.

***

Это казалось бесконечным. Дни тянулись, словно годы. Ему стало немного легче только после того, как Дания купил ему виски — «Может, хотя бы после этого тебе перестанут сниться кошмары.» Забавно, но в первый раз Альфред вышел на улицу именно за алкоголем. Кошмары не уходили, нет, это слишком плотно сидело у него в голове, но, по крайней мере, на какое-то время он имел возможность забыть. Это так многого стоило. Ал снова начал курить, как только его руки перестали неумолимо трястись. Он таскал сигареты у Кореи и Дании, те замечали, но понимали, что всё бесполезно. Америка просто пытался успокоить свои нервы, просто пытался прекратить думать о том, что он позволил с собой сделать. А ещё ему недавно купили новый телефон. Пришлось вставлять старую симку, писать пару (тысяч) СМС с оправданиями президенту. Слава богу, ему хватило ума не смотреть на переписку ранее. Альфред видел, что ему писали другие, но не читал, не отвечал и, если приходило сообщение от кого-то из них, просто задыхался в ужасе и всегда озирался, словно ожидая, что сейчас кто-то придёт. Корея предложил ему общаться с ними через блокнот, пока он не будет готов. Америка просто писал то, что хотел сказать, они читали и отвечали. Не очень удобно, но язык жестов отвергли единогласно, пусть и знали. Ал не хотел чувствовать себя инвалидом. И всё же, каждый раз, когда он пытался что-то сказать, из горла рвалось лишь мычание, а в голове мелькало какое-то совсем болезненное чувство. Он подозревал, что это барьер. И даже сам не позволял себе говорить. Они хотели его заткнуть, он должен молчать, тогда ничего больше не случится, боль не повторится, всё станет, как было раньше! Глупые мечты. Глупые, но такие желанные. Штатам иногда казалось, что он готов продать душу просто за возможность забыть все те события, просто за возможность проспать хотя бы одну ночь без кошмаров и воспоминаний. Разве это так много? Любимым времяпровождением стало залипание в стену, сидя, лёжа, стоя. Как угодно. И выпивание. Альфред, кажется, уже больше не мог без виски, коньяка, водки… Он больше не брал в рот колу, так что всё это было неразбавленным. Он пил, пил, пил, топил себя во всём имеющемся алкоголе, пытался избавиться от назойливых голосов внутри: «Ты не достоин всего этого. Не достоин заботы. Если бы был достоин, тебя бы не ебали во все щели и не затыкали.» Это получалось. Он научился их затыкать. Однако, увы, противопоставить ему было нечего, он был с ними согласен. Альфред, по началу, часто плакал, а потом практически перестал. Даже в кошмарах. Его это радовало. А потом он понял, что это неправильно. Он больше не мог заплакать, пока не доведёт себя до ручки, и всё копилось внутри, вырываясь внезапным желанием крушить всё вокруг. Или причинять себе боль. Его не раз оттаскивали от осколков, ножей и его же собственного оружия, а он цеплялся за что угодно и бездумно рычал, понимая, на закромках сознания, что они правы, что так нельзя, но… Не имея возможности остановиться. С каждый днём хотелось лишь сильнее разбить себе голову о стену или вышибить свои мозги, или повеситься, или вскрыть вены. Больше всего привлекали пистолеты. — Альфред, прекрати! — рычал на него Корея, пытаясь отобрать пистолет. Но Альфред цеплялся за оружие. — Отпусти его, чёрт подери! Придурок! Руки Америки опускаются, а сам он отшатывается, внезапно зажимая уши и сжимаясь в комок. Любые крики заставляли его впадать в панику, дыхание мгновенно сбивалось, а тело начинало трясти. Как и сейчас. Су решил не обращать внимания и просто ушёл из комнаты, оставляя Альфреда одного. Тот, в итоге, вжался в угол, пытаясь успокоить дыхание и шумящую в висках кровь. Он пытался себя убедить, что всё будет хорошо, что Корея не сделает ему больно, только не он. Не он, не Дания, и не Япония. Позже на кухне разгорается скандал по поводу его поступка. Алу уже плевать, он садится на кровать и пустым взглядом смотрит в окно, вслушиваясь в чужие разговоры. Он снова открывает рот и снова пытается сказать что-то осмысленное, однако с губ срываются только едва ли похожие на слова обрывки. Остаётся только вздохнуть и лечь, попытаться уснуть. Снова кошмар. Кажется, за окном слышатся голоса Японии и Дании. Он просыпается от чужих рук на своём плече. Поднимает голову и видит злого до чёртиков Ёна. Он не успевает ничего сделать, кореец трясёт его, смотря в глаза с… разочарованием и злостью. Внутри Альфреда всё обрывается, он слабо упирается в чужие плечи и отталкивает. — Альфред, чёрт, какого хрена ты пытаешься сделать это? Тупица! — Корея трясёт его, руки Ала опускаются, он пытается выпутаться. — Убивать себя — не выход! Не выход, чёрт подери! Ты просто хочешь сделать мне больно, да? Посеревшие глаза смотрят на него с плохо скрываемым страхом. Америка в панике пытается что-нибудь сказать, жмурит глаза, рвано дыша. Нет, нет. Всё будет хорошо. Но с каждым встряхиванием он был всё менее в этом уверен. Они ведь одни в доме. Су никто не остановит. Сильно начинает болеть голова, а он всё так же не может произнести ни единого слова. А Корея продолжал: — Тебе нравится действовать нам на нервы, да?! — он вжимает американца в постель, паника того медленно начинает перерастать в истерику. — «Ах, какой я несчастный. Меня изнасиловали на собрании, так что я попытаюсь себя убить с 1000 раз и стану алкоголиком», да? Ал, блять, ты сверхдержава. Прекрати вести себя, как тряпка! Штаты застывает, глядя на него широко раскрытыми глазами. Так это выглядит со стороны? Даже это неправильно? Из глаз начинают катиться слёзы, однако, корейца это не останавливает, одна его рука ложится ему на щёку и оттягивает. — Да хоть знаешь ты, что такое по-настоящему страдать? Ты пустил к себе в дом этого урода… Он пытал меня, давно уже, правда. Насиловал, избивал, издевался. Неоднократно. И ничего, живой! — Ён поджимает губы, заметив чужие слёзы. Альфред окончательно замолк, с ужасом следя за его действиями. Только сильнее злит. — Да ты же даже ответить мне не можешь! Тебе что, язык в глотку затрахали или отрезали, а? Это чересчур. Корея это понимает, когда Альфред пинает его в живот со всей силы и с невероятной скоростью срывается с места, задыхаясь от чёртовых слёз. Он не знает, куда себя девать, потому быстро надевает ботинки, уже слыша, что кореец следует за ним, и выскакивает на улицу. Насколько же он жалок, если Су сорвался? — Ал, стой, прости меня! — слышится позади. Ал не останавливается, это лишь прибавляет ему скорости, он быстро выбегает с участка. — Ал, мне правда жаль! При всём желании, Америка бы уже не остановился. Жалкие остатки нервной системы били тревогу, говорили бежать, куда глаза глядят, только бы дальше, куда дальше, только бы суметь избежать повторения. На этот раз Ал слушает свои инстинкты, как бы ему не было страшно уходить. Он успел прихватить только бумажник и телефон. Зачем? Эти вещи он теперь ненавидел больше всего. Словно бегущий от полиции преступник. Кое-как справившись хотя бы со слезами, Ал заказывает такси и показывает направление. В отель. Какой-то захудалый. Ему уже было плевать, где жить, он мог бы и быть на улице, если бы до чёртиков не боялся огромного Нью-Йорка с миллионами людей. Там он объясняется на языке жестов и идёт в средний по цене одноместный номер. Без всего. Он не знал, на сколько тут останется. Так глупо было сбегать. Но и просто принять это он не мог. Альфред долго сидел на кровати, с силой сжимая руки в кулаки и разжимая их, пытался успокоиться, глубоко дышал и считал про себя, пытаясь избавиться от остатков истерики. Дикая паника всё равно накатывала на него волнами, в голове бились слова корейца, хотелось прямо сейчас просто разбить себе голову, избавиться от этих чёртовых мыслей. Почему всё должно быть так? Почему он в самом деле настолько жалок? Он должен быть сильным, а он думает о том, как бы убить себя безболезненно, как бы избавиться от самого же себя, чтобы больше никогда не встречаться лицом к лицу с другими нациями! Альфред слабо бьётся головой о стену, кусая губы, с вечным: «Придурок, придурок, придурок». Внезапно звенит телефон. Трясущимися пальцами Америка лезет в карман. Ему почему-то так мерзко касаться себя ниже пояса сейчас. Словно его снова трогали там, словно над ним снова смеялись. Словно его снова заставили поверить в свою слабость. Так это, в общем-то, и было. Только он и не переставал в это верить. На экране чётко светится имя Мэттью. Штаты застывает, затем неуверенно открывает сообщения. «Хей, Ал. Мы давно не виделись, и скоро 1 июля. Ты придёшь? Обещаю, будут фонтаны газировки и шоколада!» И чуть позже: «Бро, надо бы поговорить. Ну, на празднике. Уверен, тебе понравится!» Хочется прямо сейчас выбросить телефон в окно, однако, Альфред заставляет себя написать короткое: «Конечно, я приду.» Он должен прекратить страдать без причины. То, что случилось, случилось лишь потому, что он сам того заслужил. Судя по тому, что написал Канада, тот вообще не считал это чем-то особенным. Надо забыть об этом хотя бы ради дня рождения брата. И всего-то пожить пару дней в отеле. Хотя… Трясущимися пальцами, Альфред заставляет себя снова печатать: «Бро, можно мне приехать раньше? Мы достаточно давно не виделись.» «Конечно, Альфи.»