4 и 1

Четыре Началось всё с того, что Каллус надрался. Нажрался так, что его шатало. И Зеб, надо сказать, никогда не подозревал, что сдержанный Каллус в принципе может так напиваться, так вести себя, так блестеть хмельными глазами. А если бы знал, то нашёл бы повод для попойки ещё несколько недель назад, потому что в последнее время он чувствовал себя животным, запертым в клетке на потеху публике, мерившим её взад-вперёд без конца и ждавшим очередной подачки. После той ситуации, когда он вытащил Каллуса из ангара на себе, всё совсем стало хуево — тот тогда цеплялся за него так, что, вспоминая об этом и о его горячем дыхании на собственной шее, легко было представить другую ситуацию, когда бы они просто сидели или лежали вот так, переплетясь конечностями и не споря ни о чем, и время бы текло лениво, бесконечно-тягучее, и дыхание Каллуса бы щекотало его кожу. Зеб в тот вечер решил выпить с несколькими другими парнями из разных повстанческих ячеек, которые давно планировали собраться. Но в итоге он сидел скорее сам по себе и то и дело с раздражением вспоминал собственную недавнюю вспышку из-за Каллуса и Геры в кантине, и это было по всем параметрам отвратительно. Он же не за Геру с Кейнаном на самом деле волновался — они были взрослыми людьми и много что уже как-то сами пережили, без чужого присмотра — а просто его неприятно резануло то, как Каллус спокойно сидел с ней, о чем-то разговаривал, смотрел открыто и улыбался, как никогда даже не пытался себя вести с ним самим. Не пытался, хотя, сам того не подозревая, творил с ним жуткие вещи. Зеб не ожидал, что Каллус присоединится к их компании в тот вечер — но тот неожиданно пришел, когда сам Зеб уже неплохо набрался. Вид у того был уставший, и Зеб хорошо различал его слегка запавшие глаза, которыми тот смотрел на кого блядь угодно, но только не на него. Вообще после той недавней истории они мало пересекались и, казалось, что Каллус старался обходить его стороной — видимо, он и правда его тогда чем-то задел. Но что это вообще у него были за «интересы», которые «лежали совсем в другой области»? И, главное, в какой? Зеб поморщился и опрокинул в себя ещё стакан какого-то пойла, даже не стараясь ради приличия делать это помедленней. Человеческая выпивка действовала на него слабее, чем на остальных, так что он не видел смысла размениваться. — Передайте бутылку, — попросил он, и Каллус в кои-то веки поднял на него глаза, а потом просто толкнул к нему полупустую бутылку по столу и снова отвернулся. Зеб поймал её и, крепко стиснув, сердито плеснул себе ещё. Нахера он вообще в это все ввязался?.. Это с самого начала было очевидно безнадежной идеей, и Каллус наверняка бы охотнее пошел с любым из этих смазливых по человеческим меркам пилотов, не говоря уж о девушках, тоже бывавших на базе, чем даже просто так стал бы проводить с ним время. Зеб пил и сидел все так же через стол от него, чувствуя себя попросту жалким; он понимал, что, скорее всего, уже не слишком себя контролировал к этому моменту и наверняка пялился на смеявшегося с кем-то Каллуса тоскливым и откровенно голодным взглядом — но он достиг той стадии, когда ему уже было на это по большому счету плевать. Он бы и слова не сказал, если бы тот не обращал бы на него все так же внимание, но хотя бы сел рядом, как только пришел — и теперь бы наверняка вот так же пьяно полуприваливался к нему, а не к какому-то типу из Золотой эскадрильи, и Зеба бы это более чем устроило. Каллус выглядел неуловимо раскрасневшимся, глаза его блестели, а сам он на удивление много смеялся — и на Зеба совсем по-прежнему не смотрел. Зеб поднялся и собрался уходить, чтобы не травить себя и дальше, но тут его кто-то окликнул: — Эй, Зеб. Этот ведь из твоих, верно? — кто-то из сидевших рядом с Каллусом указал на него. — Ему уже хватит, не отведешь его? Мы бы просто ещё посидели минут двадцать. Зеб колебался недолго. Он все равно был себе отвратителен, так что терять было нечего — а так хоть проследит, чтобы Каллус остался спать у себя и один. Он подошёл и крепко сжал плечо сидевшего к нему спиной Каллуса: — Пойдем, тебе и правда хватит. Зеб ждал, что тот сбросит его руку или проигнорирует, но тот только откинул голову, чтобы поглядеть на него, и в итоге уткнулся затылком ему в грудь, глядя снизу вверх, и на какое-то время так и остался, пристально изучая его. А потом, нашарив своими горячими пьяными пальцами его руку на собственном плече, вцепился в неё, вставая с лавки, и даже не попытался его отпустить, чтобы идти самому. Его здорово заносило, так что Зеб вздохнул, осторожно высвободил руку и стал придерживать его за плечи. Что ж, хотя бы хромота за последние дни ушла — да, Зеб против воли обращал внимание и на это; он вообще обращал внимание слишком на многое: как Каллус ходил, как выглядел, как смеялся и как хмурился, как не смотрел на него и смотрел на других, и запах его он тоже научился выделять безошибочно, даже его призрачный след. И все это только усиливало ощущение, будто он был диким зверем, загнанным в угол, и загнал он себя в него сам. Хорошо хоть идти им было недалеко, и Зеб надеялся, что дорога окажется быстрой. Но стоило им выйти в пустынный в этот поздний час коридор, как Каллус вдруг повернул голову и потерся щекой о плечо той руки, которой Зеб его поддерживал — и сделал это так, будто ничего странного в этом вовсе не было. У Зеба что-то внутри оборвалось на мгновение. Наверное, тот просто надрался, даже сильнее, чем ему показалось сначала, потому что чем иначе можно было объяснить этот странный, почти домашний жест?.. Но, честно говоря, Зебу вообще не хотелось ничего объяснять, он заебался так много думать об одном и том же. Зеб приложил усилие и никак не отреагировал в итоге на выходку Каллуса; они прошли в странном, звенящем молчании ещё немного, и тот вдруг наклонил голову в другую сторону и потерся теперь ухом и краем челюсти о сжимавшие его плечо пальцы Зеба. Зеб замер, но Каллуса это, кажется, нисколько не смутило, и он невесомо коснулся их снова, на этот раз губами, чуть задержавшись так. Искра возбуждения прошила Зеба насквозь от самых кончиков пальцев. Что это было, ебаный же ты в рот?.. Тому настолько не хотелось уходить с попойки одному, что он даже был согласен на Зеба? Наконец заметил его тоскливые голодные взгляды и решил поиздеваться? Что? Что это было? У Зеба у самого голова была неуловимо мутной от алкоголя, и он чувствовал себя пиздец, просто в край запутавшимся, и больше всего хотелось плюнуть на все и показать Каллусу, насколько он его на самом деле хотел. Останавливало только то, что того это наверняка испугает. И это было как во всех этих дурацких историях про любовь, потому что он с ужасом понимал, что как бы сильно ему бы ни хотелось вжать того в стену, оставить на шее и плечах ворох собственнических засосов и услышать, как бы тот хрипло и тяжело дышал, ему важнее было того не испугать. Расскажи Зебу кто несколько месяцев назад, что он дойдет до подобного, он бы незамедлительно порекомендовал выбросить себя в ледяной холод космоса без скафандра без всякого промедления. — Прекрати, — хрипло попросил Зеб, но руки не убрал — ему всё ещё надо было проводить того до крохотной комнаты и проследить, чтобы ему не стало плохо. Каллус резко вскинул голову и посмотрел на него, прищурившись, почти с вызовом, а потом вдруг качнулся и привалился к нему боком, прижимаясь всем телом. — А если я не хочу прекращать? — тихо спросил тот, и мягкие, вкрадчиво-хриплые интонации, которых Зеб у него раньше не слышал, заставили его вздрогнуть. Зеб стиснул зубы и протащил его ещё несколько шагов до ближайшего поворота, надеясь, что там будет кто-нибудь, и Каллус одумается, но в том коридоре было так же пустынно, только он ещё и заканчивался тупиком. Зато в дальнем его конце среди других тускло поблескивала дверь комнаты Каллуса, если Зеб ничего не путал. — Ты ведь здесь спишь? Он почувствовал его кивок — тот все ещё прижимался к его боку, но к этому моменту ещё и положил ладонь ему на живот и рассеянно поглаживал пальцами. Зеб чувствовал, как против воли под этими прикосновениями его собственные мышцы напрягались, и он ощущал, как в груди поднимался, нарастал глухой рык. Блядь, ведь он так долго не протянет. Пока он вел его до дверей, Каллус жарко дышал ему в грудь и в плечо и приваливался к нему так податливо, что это выходило за всякие рамки. Хотя, за всякие рамки оно давно уже вышло этим вечером, и оставалось только гадать, что этот незнакомый ему, пьяный Каллус ещё мог сделать. В душе Зеб, в общем-то, был согласен на всё, что бы тот мог ему предложить, хоть и знал, что на деле обязательно уйдет, как только удостоверится, что тот лег и не собирается умирать от алкогольной интоксикации. Потому что Зеб не был человеком, и его опыт показывал, что люди редко находили ласатов привлекательными — даже, в общем-то, никогда не находили, по крайней мере лично его, и, скорее всего, на Каллуса просто навалилась пьяная, леденящая тоска одиночества, подкарауливавшая многих на дне бутылки. В такие моменты кто угодно сошел бы для компании. Каллус убрал руку с его живота, чтобы нащупать в стене панель управления дверью, и Зебу стало остро не хватать этого прикосновения, хотя какие-то секунды назад он только и мечтал, чтобы тот перестал гладить его так интимно-рассеянно. Дверь с шипением отъехала, и Зеб, вздохнув, сам перехватил Каллуса за пояс вместо плеч — иначе он его через порог вряд ли перетащил бы. Каллус не возражал — наоборот, накрыл его пальцы своими, словно велел не отпускать. Они шагнули внутрь, Каллус нашарил пульт, располагавшийся по эту сторону, и дверь закрылась за ними. Комната оказалась и правда крохотной: небольшая кровать, стол, стул, в стене явно угадывалась панель, за которой наверняка было несколько полок для личных вещей. У Каллуса было по-военному чисто, но всё-таки не безжизненно. Зеб повел носом: здесь даже сквозь принесённый ими тяжелый, душный запах алкоголя можно было уловить тонкую ноту собственного запаха Каллуса; запаха его кожи, волос, одежды, который был здесь гораздо сильнее. И эхо запаха его возбуждения, осевшее здесь тоже, запоздало понял Зеб, и это открытие на доли мгновений даже выбило его из колеи. Он втянул воздух ещё раз, с каким-то мучительным злорадством ожидая уловить здесь примесь запаха других людей, но — ничего. Словно Каллус всегда спал здесь один. И возбуждался здесь тоже в одиночестве. У Зеба перед глазами пронеслись яркие картинки, которые он постарался отогнать — у него и без того в штанах было тесно, и думать ещё и о том, как тот выглядел, когда дрочил здесь в одиночестве, было, определенно, очень плохой идеей. Зеб собирался совершить последний рывок и дотащить Каллуса до кровати, но тут что-то неуловимо переменилось; если до этого Каллус был податливо-послушным, неловким от разболтавшего его движения алкоголя, то теперь, когда за ними закрылась дверь, тот отлип от него и сам толкнул к стене, прижался к нему теперь уже всем телом, грудь к груди, упёрся коленом между ног. Движения у него все ещё были нетрезво-размашистыми, и глаза блестели хмельным влажным блеском, пьяный румянец затопил не только лицо, но и омывал шею, но он явно не был настолько пьян, как казалось до того в коридоре. Значило ли это, что Каллус отдавал себе отчёт?.. Зеб замер, стараясь запомнить как можно больше из происходящего. — Даже не знаю, как тебя отблагодарить, — прошептал вдруг тот хрипло, глядя ему в лицо снизу вверх. Глядел он открыто, пристально, явно понимая, с кем именно сейчас был. — За что? — За всё, — подумав, уточнил тот, и поднял руку, чтобы погладить его ключицу, затем плечо. — За всё разы, что ты спасал меня, — его пальцы скользнули ниже по его руке, — за то, что сейчас не оставил. Зеб сглотнул, и Каллус внимательно проследил за этим движением. На секунду в его взгляде промелькнуло что-то такое темное и хищное, что Зебу показалось, что тот сейчас рухнет перед ним на колени и отсосет прямо здесь, в качестве пресловутой благодарности. У Зеба от подобной перспективы тревожно и сладко ухнуло в животе. — Ты пьян, — сказал он. — Тебе бы проспаться. Каллус снова прищурился, глядя на него, и чуть отстранился: — Я тебе и правда неприятен, — кажется, это даже не было вопросом. Каллус закусил губу, и на глаза ему упала пара влажных прядей. Он провел ладонью по животу Зеба, словно на прощание, и то, как он внимательно, почти жадно следил за собственным жестом, какой горячей казалась его кожа даже сквозь одежду, доделало свое чёрное дело: Зеб словно со стороны услышал, как в его собственной груди родился звук. Раскатистый, рокочуще-мягкий, утробный звук удовольствия. Каллус замер, так и не убрав пальцев с его живота, и Зеб видел, как в это мгновение практически окаменели его плечи. Затем тот осторожно провел ладонью снова, до груди вверх и затем вниз, остановившись теперь чуть ниже пупка, и рокот в груди Зеба стал ещё громче, отозвался накатившей в ответ на прикосновения волной. Видит Ашла, Зеб уже неплохо справлялся с собой — в последнее время просто неожиданного прикосновения Каллуса было недостаточно, чтобы мурчащий звук в его груди перешёл порог слышимости для людей. Но вот это — вот это уже было слишком, потому что чёртово напряжение копилось в нем весь вечер, а теперь Каллус гладил его чувствительный живот, смотрел на него, как на что-то очень важное, и весь мир вокруг Зеба в этом тесном жилом отсеке пах Каллусом. Тот наконец оторвал взгляд от своей руки и откинул голову, чтобы поглядеть ему в глаза, а потом расплылся в ухмылке: — Так ты действительно мурлычешь. Как большой кот, — в этих словах звучала какая-то такая восхищенная нежность, что это попросту не могло быть ей. Наверняка это было что-то другое, искаженное алкоголем. Насмешка? Любопытство? Пренебрежение? Потому что несмотря на все происходившее, Зеб все ещё сомневался, что ласатские особенности могли казаться тому привлекательными. Но Каллусу, кажется, плевать было на то, что он там думал, и он только прижался к нему обратно, уткнулся носом в грудь, потерся о неё — и в этот момент Зеб как никогда жалел, что на нём была одежда. Потому что тогда бы тот закапывался в короткий мех на его груди, и это было бы самым чудовищным воспоминанием на ближайшие несколько лет наверняка. И он был бы вынужден дрочить на это долгими ночами, как будто снова вступил в сраный период созревания. — Что же ты делаешь, — глухо пробормотал Зеб, чувствуя, как против воли все его существо откликалось на такую близость Каллуса. Он не рассчитывал услышать ответ, но тот неожиданно сказал, даже не отстраняясь от него, так и пробормотал приглушённо ему куда-то в шею: — Пытаюсь наконец дать тебе понять, что ты пиздец какой горячий, — он рассеянно поглаживал при этом теплыми непослушными пальцами его предплечье. — И я не понимаю, почему ещё не выстраиваются очереди из желающих, чтобы ты их трахнул. Величайшая загадка Вселенной. У Зеба пересохло в горле. Карабаст, вот это уже, кажется, нельзя было понять неправильно. — И ты?.. — начал он, но Каллус его перебил, кивнув: — И я. Но я пойму, если тебе неприятно, — добавил тот тихо, снова отводя взгляд. — Скорее всего, я далек от твоих представлений о привлекательности. Нихуя Каллус, конечно, не понимал: Зеб хотел его до дрожи в пальцах, это и слепому должно было быть очевидно. Но это не отменяло того, что Каллус был мертвецки пьян, пусть и не настолько, как пытался показать раньше. — Сейчас тебе надо поспать, — сказал Зеб, пытаясь сделать это как можно мягче. — И если утром ты будешь готов сказать мне то же самое… — То что? — прищурился тот. Зеб не сдержал многообещающей ухмылки, и, видимо, сказал этим достаточно, потому что Каллус посмотрел на него почти зачарованно, вцепился мертвой хваткой ему в плечи, мимоходом вжавшись в его пах собственным, весьма отчётливым стояком, и у Зеба все поплыло перед глазами. Ну уж нет. Надо было уложить того спать, и к утру тот либо забудет обо всем после такой лошадиной дозы выпивки, либо ужаснется, либо… Что ж, возможно — только возможно — тот и правда хотел именно его, но об этом Зеб тогда подумает завтра. — Пойдем, — сказал он, и практически доволок его до узкой койки. Попытался уложить его и отстраниться, но Каллус, обхватив его за шею, не выпустил его, и в итоге вынудил Зеба, потеряв равновесие, упасть рядом. — Перестань, я тяжелый, — пробормотал он, чувствуя, как в нем стремительно убывает желание сопротивляться. Но койка была слишком узкой для двоих, и он действительно не мог так остаться. Каллус кивнул, а затем перекатился, оказываясь сверху, совершенно бесстыже ухмыльнувшись при этом: — Тогда вот так. И опустил голову ему на грудь, закрыв глаза, словно и правда собирался остаться так спать, наплевав на всё. Прямо в одежде, вовсе не беспокоясь о том, что там о нем подумают, если кто-то заглянет к нему утром, и вцепившись в Зеба так, словно ему и правда важно было его не отпустить. Зеб поймал себя на том, что уже принялся убеждать себя, что у него просто не было возможности уйти: Каллус вцепился в него так крепко, что незаметно выбраться не получилось бы, и вообще не было ничего непоправимого в том, чтобы просто поспать в одной кровати, тем более, одетыми. Мысль о том, что он был гораздо сильнее, и что уж разжать человеческую-то хватку он бы смог без особого труда, он отбросил как несущественную. Каллус же, кажется, и правда быстро засыпал, и был все же настолько пьян, что Зеб надеялся, что тот о последних мгновениях своего бодрствования в хмельном мареве не вспомнит наутро, как и о разговорах. Он осторожно отцепил его горячие непослушные пальцы от собственной спины и переложил его ладонь чуть выше, себе на загривок, потому что это было выше его сил. Он и без того все эти недели вспоминал эти блядски осторожные и чуткие пальцы у себя на затылке после той обработки ран, и готов был сдохнуть, лишь бы ещё раз это почувствовать. Каллус сонно улыбнулся, не открывая глаз, и автоматически погладил шерсть на загривке, закопался в нее пальцами, потом дотянулся и почесал за ухом, так что у Зеба дыхание перехватило. Это было слишком, слишком хорошо, и внутри у него снова глухо зарокотало. А потом он, сам того не заметив, уснул, обещая себе, что вот-вот встанет и тихо уйдет.