Холодный свет

      Почти по-летнему теплым сентябрьским вечером, когда багряные лучи солнца на прощание окрасили верхушку Фрауэнкирхе и крыши близлежащих домов, а огромные часы на Старой ратуше с неизменной точностью пробили шесть раз, умиротворение, уже снизошедшее на город, было нарушено из ниоткуда взявшимся и постепенно нараставшим шумом; по силе своей этот шум напоминал гигантский пчелиный улей. Это потянулись со всех сторон по направлению к главной площади толпы преданных сторонников сравнительно молодой, но перспективной партии.       Обыватель только неодобрительно качал головой да запирал ставни поплотнее: опять беснуются эти штурмовики! Радостно и тревожно было на улицах Мюнхена. Сотни людей, движимые верой в перемены, оставили работу, вышли из своих убогих обиталищ, чтобы присоедениться к всеобщему потоку таких же обездоленных идеалистов, как они сами. Были здесь и женщины. Даже очень много! Нарядно одетые, они несли цветы. Ни на минуту не смолкали торжественные марши. Какой-то малыш на плече отца размахивал алым флажком с крючковатым крестом на белом круге. Повсюду возвышались партийные знамена. Угрожающе посверкивали офицерские кинжалы. И шум стоял такой невероятной силы, что у Евы с непривычки заложило уши.       - Евхен, помедленней! Я за тобой не поспеваю... - Возмущалась где-то позади ее лучшая подружка Герда, изначально не одобрявшая идею тайком от родителей тащиться на предвыборное сборище под конвоем молодчиков, ответственных за многочисленные беспорядки в городе.       - Постой же! У меня шнурок развязался!       Чтобы беспрепятственно выйти из дому вечером в выходной, Еве пришлось в полной мере задействовать дар убеждения, присочинив историю о благотворительном рукоделии. Богатые набожные дамы преимущественно пожилого возраста иногда устраивали такие вечера, собирая у себя компанию из не менее набожных и трудолюбивых девушек, приходивших послушать унылую проповедь под щелканье вязальных спиц. Герда в свою очередь оставила домашним записку, в которой сообщала, что пойдет в кино и допоздна пробудет там с друзьями. Родители фройляйн Шнайдер были излишне мягкие, доверчивые люди, и обдурить их не составляло труда.       Приостановившись на углу улицы, всего в нескольких метрах от пугающе торжественной процессии, Ева подала замешкавшейся спутнице руку, не сводя горящих глаз с марширующих колонн.       - Может, все же лучше пойдем в кино? - Без устали взывала Герда к ее благоразумию и умоляюще тянула Еву за рукав в обратную сторону, прочь от возбужденной толпы. - Сегодня покажут "Эмиль и сыщики"... Пойдем, а? Ну что мы здесь забыли? Не ровен час, нарвемся на неприятности!       Как ни странно, Ева вовсе не обижалась на подругу за эти слова. Уже тот факт, что Герде пришлось участвовать в обмане, повергал ее в неловкость и тревогу всю дорогу, за исключением тех минут, когда она думала об отце. "Болтун и выскочка! Прощелыга! Такому только дай волю – подведет под монастырь всю страну!" - Вот как отзывался Фриц Браун о дорогом для нее человеке, при любом удобном случае костеря его на чем свет стоит, и сердце Евы сжималось от тоски: чтой-то будет, ежели отец узнает?.. Совсем другое дело – Герда! С Гердой они дружны с самого детства, ей можно доверить любой секрет!       - Послушай, - многозначительная пауза; заранее предупреждая возражения, Ева крепко сжала ее худенькие плечи и сбивчиво заговорила: - Я тут пораскинула мозгами и решила. Ступай-ка ты домой. Пожалуйста, Герда. Я не прощу себе, если с тобой что-нибудь случится... Твои папа с мамой всегда так добры ко мне! Прости, что втянула тебя в эту авантюру. Дальше я пойду одна.       - Уверена? - В широко распахнутых глазах Герды на мгновение мелькнуло облечение, а ноги сами собой попятились назад. - Имей ввиду, я волнуюсь за тебя не меньше...       Согласный кивок. Все будет хорошо. А людской поток все ширился и прибывал, словно речка по весне, теплым солнечным лучом освобожденная от ледяных оков. Неудержимые пестрые волны катились по городу, сметая на своем пути все чужеродное, враждебное по отношению к многовековым законам природы. Так уж повелось, что в природе всегда побеждает сильнейший – тот, у кого зорче глаз и острее когти; тот, кто питается кровью своих врагов и привык получать удовольствие от убийства, даже когда не голоден. Природа сполна вознаградила человека за его жестокость, а наказание каждый избрал для себя сам.       И когда в толпе завязалась словесная перепалка, быстро перешедшая в нешуточную драку, многими овладело тупое безразличие – еще худшая эмоция, чем ярость. Какой-то мужчина, в бессмысленной попытке помешать шествию, с окровавленным лбом упал на брусчатку, над ним продолжали глумиться обидчики, а толпа - поистине стадо овец! - продолжала свой путь, распевая песни и выкрикивая лозунги, от которых в жилах стыла кровь и содрогалась земля.       При виде этой картины Ева побледнела и поскорее отвела взгляд. Узнай отец, куда и с кем она направилась теперь, прихлопнул бы ее как муху! А большинству было хоть бы хны, некоторые даже не побоялись взять с собой детей, и уличное побоище встретили с воодушевлением, как будто только дожидались повода пустить в ход кулаки. Внезапный толчок в спину заставил ее отпрянуть и с ужасом съежиться изнутри. Но каково же было облегчение Евы, когда, обернувшись, она увидела перед собой Герду, - чудесную, смешную, явно запыхавшуюся Герду! - и не раздумывая прижала ее к груди!       - Думала, я оставлю тебя одну? Да ни в жисть! - Почти с угрозой выпалила Герда, и сама засмеялась от своей серьезности, нахлынувшего на обеих облегчения.       - Дружочек мой! Дружочек ты мой миленький... - Расчувствовшись, повторяла Ева, сжимая девушку в объятьях. И поскольку толпа, окружившая их плотным кольцом, все время двигалась вперед, идти пришлось незамедлительно, не расцепляя рук.       Дальнейшие объяснения между ними были излишни. Не зря говорят, что дружба, зародившаяся в детстве, как и первая любовь, самая чистая и крепкая. Ева понимала Герду как саму себя, и Герда отвечала ей взаимностью, безмерно дорожа проверенной годами дружбой. Приятные воспоминания из детства, общность интересов, сходные взгляды на жизнь и диаметрально противоположные вкусы в отношении мужчин – вот залог их тяготения к друг другу, которое обычно называют родством душ.       За без малого два года Ева не обмолвилась о Гитлере ни словом. В этом просто не было нужды: Герда и так догадывалась обо всем по прозрачным намекам и ее приподнято-мечтательному настроению, которое не всегда удавалось скрыть. "И что ты нашла в нем такого?" - С удивлением и добродушной насмешкой, казалось, вопрошали девичьи глаза. - "Ведь он уже стареющий, несимпатичный холостяк! И характер у него, как у всех холостяков, небось, прискверный!"       Впрочем, Ева еще будучи подростком влюблялась в мужчин постарше – известных актеров, певцов и даже разведенных сослуживцев своего отца; не всерьез, конечно, но Герда приметила за ней эту особенность: Еву никогда не интересовали юноши – те, с кем она пересекалась ежедневно, настроенные на создание семьи молодые люди; понравиться ей у них просто не было шансов.       - Он хотя бы знает, что ты здесь? - Напрямик спросила Герда, вынырнув из задумчивости. И тут же мысленно хлопнула себя по лбу. Ну конечно, не знает, иначе бы не допустил столь небезопасного самоуправства! В подтверждение этим догадкам Ева отрицательно замотала головой:       - Нет, и ему это не понравится.       Раньше, в начале двадцатых, когда еще, можно сказать, новорожденная партия только-только вставала на ноги, Гитлер мог для бравады приглашать на партсобрания ничего не смыслящих в политике девиц, которых в ту пору менял как перчатки. Это был один из его фирменных способов воздействия на женское сердце: предстать перед объектом грез в выигрышном свете, знакомой обстановке и досконально изученной роли, ведь где еще, как не на трибуне он чувствовал себя наиболее уверенно и комфортно? И если в повседневной жизни ему подчас не доставало мужества, оригинальности и красноречия – всего того, что так любят женщины, помимо дорогих подарков, то в окружении соратников он представал во всей красе, и все его достоинства, как будто под увеличительным стеклом, мгновенно утраивались, приобретали неземную окраску. Толкая пламенную речь в лучах прожекторов, он становился чем-то вроде божества.Так было когда-то. И даже Мимилейн, последняя из его любовниц, неоднократно удостаивалась права присутствовать на официальных мероприятиях в качестве почетной гостьи. Она и ее замужняя сестра частенько сидели в первом ряду, разинув рты.       Это воспринималось как аксиома: все женщины до единой в начале отношений питали жгучий интерес к его партийной деятельности, и Гитлер искренне радовался этому, но стоило им переспать, как ни у одной уже не возникало желания поддерживать и вдохновлять его на новые свершения, напротив, каждая пыталась убедить его уйти из политики, священную борьбу во благо нации сменить на тихую - и унылую! - гавань семейной жизни. "- А что же дальше? Прикажешь мне устроиться чиновником в контору?"- В таких случаях говаривал он с недоброй усмешкой на устах, и девушка замолкала, в скором времени созерцая его удаляющуюся спину. Чтобы не тратить нервы попусту, Адольф уходил молча и навсегда.       К тому времени, как в его жизни появилась Ева, зазывать симпатичных барышень на огонек уже не было нужды. Они приходили сами – разных сословий и возрастов, дарили цветы и сладости, наперебой протягивали к нему руки. То, что доступно, сразу же теряет свою прелесть. И хотя столь пристальное внимание со стороны женского пола не могло не тешить его от природы обостренное самолюбие, подругу он целенаправленно искал попроще, в государственных делах несведущую – такую, чтобы знать о нем не знала как о лидере национал-социалистов, и поменьше интересовалась политикой.       Как же вышло так, что Ева - прежде послушная скромница Ева! - без его ведома ринулась в самую гущу событий? Для чего явилась на увешанную флагами вечно шумную Мариенплац, вместо того, чтобы предаться воскресному отдыху и развлечениям? Ответ был прост: она страстно желала его увидеть. Но не стоит путать это по-детски наивное желание с эгоистичной потребностью докучать любовнику своим вниманием, коей грешат некоторые экзальтированные особы вроде Мимилейн. Евой двигал отнюдь не эгоизм, а любопытство. Сполна насмотревшись на Гитлера в дружеской обстановке, она была не прочь понаблюдать за ним издалека, затерявшись где-нибудь среди сотен других зевак. Интересно все-таки одним глазком взглянуть, как он будет выступать на публике! Из газет и по рассказам Гофмана Ева знала кое-что о том, сколь могущественны его речи и каким гипнотическим влиянием Адольф якобы владеет пред толпой. Настало время лично убедиться в правоте этих утверждений.       Крепче сжав руку Герды, чтобы ненароком не потерять друг друга в начавшейся давке, Ева впервые в жизни ступила под каменные своды Хофбройхауса – знаменитой мюнхенской пивной, по величине своей и антуражу напоминавшей изнутри средневековый замок. Ну вот и все! Нет пути назад. Постоянно движущийся люд тут же оттеснил их от дверей, повлек за собой в парадный зал, откуда уже доносились приветственные выкрики и аплодисменты. Сердце Евы радостно подпрыгнуло. Близок момент долгожданной встречи! Теперь она с удвоенным рвением пробиралась вперед и постоянно вытягивала шею, но из-за своего низенького роста не могла разглядеть ничего, кроме сальных затылков и широких спин. Такое поведение с потрохами выдавало чувства, бушующие в ее душе, однако притворяться перед Гердой дальше не имело смысла, ибо кто, как не Герда всегда лучше всех понимала ее?       Параллельно Ева отметила, что в толпе она такая не одна. Почти все пришедшие сюда девушки и женщины с волнением и неуместным кокетством всматривались вдаль в надежде высмотреть кого-то значимого для себя. Это случайное открытие неприятно удивило ее, и вот еще почему: заветное имя на все голоса раздавалось то тут, то там. О, она была отнюдь не одинока в своей страсти! Впоследствии ей придется очень часто сталкиваться с такими проявлениями всенародной любви к своему мужчине, и каждый раз учиться заново держать себя в руках, чтобы ненароком не наброситься на очередную "соперницу", ведь по части собственничества и безосновательной ревности с виду уравновешанная Ева могла дать фору даже мстительному Гитлеру.       С трудом протиснувшись в уже битком набитый душный зал, где одинаково разило перегаром и конским потом, Ева с Гердой заняли местечко у стены, и в нерешительности топтались там до тех пор, пока их не согнал какой-то рыжебородый верзила с кружкой пива – у него, видите ли, это место давненько было на примете. Ситуацию спас охранник в коричневой униформе – вероятно, один из тех, что маршировали по улицам под знаменем СА; на поясе у него также красовался устрашающий кинжал. Смилостивившись к юным девушкам, "своим появлением проявившим чудеса патриотизма", он проводил их в середину зала, указав на куда более удобные сидячие места. Герда выдохнула с облегчением. Ей, попавшей на это сборище почти поневоле, совсем не улыбалось три часа к ряду выстаивать плечом к плечу с головорезами и пропойцами. Ева же обрадовалась возможности присесть только потому, что отсюда открывался лучший вид на ораторские подмостки, и ее шансы разглядеть хоть что-нибудь заметно возросли. Но где же Гитлер? Нервозное воодушевление в миг сменилось разочарованием: чужие холодные лица маячили впереди.       - Видишь кого-нибудь знакомого? - Полушепотом спросила Герда, не решаясь задать вопрос напрямую.       Она и сама уже смекнула: тот, ради кого они проделали такой путь, просто не соизволил явиться или серьезно запаздывал – не только погрустневшее лицо Евы, но и тревожная суета вокруг рассказала ей об этом. Ропот нетерпения прокатился по залу.       - Подождем немного. Я уверена, он скоро будет тут, - ободряюще добавила она, похлопав Еву по плечу. В ее интересах было поддержать подругу, ведь опечаленное состояние Евы по законам истинной дружбы невольно передавалось и ей.       - Подождем... - Эхом отозвалась та, попытавшись изобразить на лице беззаботную улыбку, но уголки губ поникли, не успев приподняться вверх. "А что, если с ним случилась неприятность? А вдруг ему нужна помощь, а мы здесь теряем время?" - Эти и другие лишенные логики мысли носились в белокурой голове.       В отличие от большинства представительниц слабого пола, Еву нельзя было назвать паникершей – обычно она сама утешала окружающих в трудную минуту, и что бы ни происходило, сохраняла врожденное благоразумие, но на этот раз ее словно подменили. Не просто плохое предчувствие, а ощущение надвигающейся катастрофы посетило Еву. Возможно, виной тому был прокуренный спертый воздух; возможно, она не привыкла бывать в многолюдных местах, но факт оставался фактом – в ожидании Гитлера она не находила себе места.       Тем временем, посовещавшись, партийная верхушка пришла к выводу, что медлить более смысла нет, и в зале Хофбройхауса, будто перед настоящим театральным представлением, погас свет, грянул гимн Хорста Весселя – его многоголосое торжественное исполнение неожиданным образом приободрило Еву. Толком не зная слов, она тихонько вторила толпе, дабы отвлечься от мрачных мыслей, и вскоре сама не заметила, как настроение ее улучшилось; приятно было чувствовать себя не просто взрослой, свободной личностью, - такая роскошь была доступна ей только в отсутствие отца! - но также немаловажной частичкой чего-то большего, чем ее страхи и мирские чаяния. Что же касается Герды, то она не столько подпевала, сколько глазела по сторонам, с интересом созерцая сотни лиц, озаренных фанатичным огнем. Обернувшись назад во тьму, Герда к своему ужасу обнаружила, что толпа, понемногу прибывавшая до сих пор, заблокировала все входы и выходы, обратный путь был отрезан по причине чрезмерного скопления людских тел.       Вступительная часть сего грандиозного действа осталась позади. Под оглушительные овации и бравурные звуки марша на подмостки, прихрамывая, взошел человек, поразивший обеих девушек и вообще всех, кто видел его впервые, своей несимпатичной наружностью, навевавшей смутные воспоминания о злобных карликах из детских сказок. Тщедушное телосложение и хромота, желтоватая бледность кожных покровов придавали ему также сходство с пауком или еще каким-нибудь насекомым из тех, что ползают в сырости трущоб, норовя при случае ужалить побольнее. Имя этого человека Ева не единожды встречала в газетах, его лицо мельтешило на фотографиях почти с той же переодичностью, что и лицо дорогого ей мужчины; о нем, как о невероятно талантливом ораторе и своем ближайшем соратнике, отзывался Гитлер в личной беседе, так что она не могла не узнать его, но испуг и отвращение - естественная человеческая реакция при столкновении с чем-нибудь из ряда вон! - от этого ничуть не уменьшились, ибо чисто с эстетической точки зрения Йозеф Геббельс производил крайне отталкивающее впечатление.       Сотни рук, будто по команде незримого кукловода, взлетели вверх в партийном приветствии под оглушительный рев голосов, на все лады скандировавших всем известный лозунг. И Ева с Гердой не растерялись – тоже вскинули кверху руки, испытав при этом непонятный страх и чувство новизны. Сожалеть о содеянном было поздно. Да и что плохого в том, чтобы поучаствовать в общественной жизни города? Многих, кого Ева мельком замечала в пивной, всякий раз мнозначительно толкая подругу в бок, были уважаемыми в Мюнхене людьми. Некоторым из них – например, ректору гимназии, отец ежедневно кланялся и пожимал руку. В рядах штурмовиков попадались также и его бывшие ученики – теперь уже молодые мужчины, добровольно выбравшие путь беззаветного служения партии и стране. Их сестры и жены, добропорядочные женщины сидели рядом с ней и глаза у них слезились от восхищения. Так почему же ей нельзя здесь находиться в свои почти что двадцать лет?       А между тем низкорослый докладчик занял освещенную прожектором трибуну, проверил микрофон, и в зале понемногу воцарилась тишина, изредка нарушаемая возбужденным шепотом и приглушенными возгласами. Сказать по правде, Ева не сразу вникла в смысл произносимой Геббельсом речи. Мысли ее были заняты иным и она до неприличия часто вертела головой, пытаясь отыскать глазами своего возлюбленного. Бесполезно! И хотя разумнее всего было осведомиться о нем у своих соседок, она почему-то стеснялась это сделать, в то время как тщедушный человечек с искаженным от злобы лицом пыхтел и распинался обо всем, что волновало его рано очествевшее сердце и тысячи других сердец по всей стране, охваченных чувством несправедливости и неутолимой жаждой мщения. Еву даже позабавило, с каким вниманием и серьезным видом внимала его словам до этой минуты скептически настроенная Герда.       Последовав ее примеру, она из любопыства прислушалась к нему и нашла тираду Геббельса резкой, но правдивой. О, этот господин мастерски владел наукой красноречия! Не только правильно подобранные интонации, но выразительная мимика, движения рук, кулак, грозящий коммунистам, бьющие через край эмоции, когда он рассуждал о светлом национал-социалистическом будущем, которое после долгих лет борьбы вот-вот настанет в Германии – все это преображало сухую предвыборную речь политикана в театральную постановку; накладывало на все, что Геббельс говорил или делал отпечаток высокого искусства. Отнюдь не уродцем, но достаточно разумным и по-своему симпатичным мужчиной показался он всем тем, кто до сих пор ужасался его внешности. И Ева не стала исключением. Ей даже было несколько неловко из-за того, что она недавно про себя насмехалась над ним. Ведь говорят же, что не имя красит человека! Приятная наружность – ничто по сравнению с богатым внутренним миром. И если природа обделила нас физически, то непременно одарит в чем-нибудь ином. Таковы законы мироздания. Так рассуждала Ева, на мгновение позабыв, сколько времени проводит у зеркала, как и все молодые девушки, отдавая предпочтение именно внешней красоте.       Главным преимуществом Геббельса было умение объяснять сложные вещи простым, понятным народу языком. О многом из того, о чем он говорил, она уже задумывалась под влиянием начальства, кое-что слыхала от Гитлера, хотя тот, в противовес Гофману, не любил заумных бесед с дамами, остальное – чувствовала сердцем, не умея толком выразить на словах. Да и не нужно было! За всех присутствующих в этом заведении метко высказался один-единственный человек. Более того, он говорил от лица всей Германии, его уста только что озвучили мысль миллионов других граждан, и ответная волна благодарности не заставила себя ждать. Что тут началось! Люди повскакивали со своих мест, захлопали в ладоши, застучали стульями, пивными кружками, львиный рык и обезьяньи выкрики слились в сплошную какофонию. Человек на трибуне сделал глоток воды. Его горящие глаза с жадностью пожирали беснеющуюся толпу. И Еве почему-то стало не по себе от этого взгляда, как будто к горлу приставили нож. Если бы не твердое намерение дождаться Гитлера, она бы предпочла как можно скорее уйти отсюда – уж слишком накалилась здешняя обстановка. Нет, все-таки политика не для нее!       Нескладное описание приключений Евы наверняка утомило моего читателя. Пора двигаться дальше, навстречу не менее захватывающим и опасным приключениям, только теперь уже с участием Ангелики, ведь как известно, вся ее жизнь в Мюнхене являла беспрестанный поиск приключений, и чем экстремальнее, тем лучше! В своем стремлении жить на полную катушку - естественно, за чужой счет - она не отказывала себе ни в чем, но ей всегда всего казалось мало и удовлетворение не наступало. Что бы она ни делала – примеряла дорогие украшения и платья, поедала шоколад или каталась в новеньком ролс-ройсе с откидным верхом, в голове, словно птица, запертая в клетке, яростно билась мысль: "Мало! Хочу еще!". Невоздержанность в удовольствиях – вот, что послужило причиной притупления всех ее мозговых рецепторов. Проще говоря, то, что еще недавно радовало Гели; то, к чему она стремилась всей душой; то, что дарило ей ощущение полноты бытия, вдруг померкло, а со временем и вовсе перестало оказывать успокаивающее влияние на чрезмерно возбудимую психику. Материальные блага больше не интересовали ее. При определенных условиях это пресыщение могло послужить толчком к духовному развитию, но в случае с Ангеликой, не пожелавшей и пальцем шевельнуть ради спасения собственной души, оно лишь ускорило ее падение в бездну.       Нет худшей работы, чем ее отсутствие. Мучительная скука овладела фройляйн Раубаль. Кроме того, она чувствовала, - или хотела так чувствовать - что отношения с Эмилем подходят к концу. До сих пор никто из них двоих не заикнулся о расставании. Но было совершенно ясно, что по прошествию двух лет первичный огонь страсти угас, и несмотря на то, что они по-прежнему встречались втайне, что само по себе усиливает остроту эмоций, рутина, точно плесень, изъела пестрое полотно их любви – эту и другие, не менее пафосные фразы Гели черпала из современных романов и кино, чтобы при случае блеснуть умом. Расставаться тоже надо красиво! Ссылась на сумасшедшую занятость, - и, учитывая предвыборную суматоху в стране, это действительно было так! - Морис открыто пренебрегал ею, по нескольку недель пропадая в рабочих разъездах; приказы Гитлера он ставил выше девичьих пожеланий, а когда Гели, надув губы, упрекала его в этом, добродушно шутил и затыкал ей рот поцелуем. Типичное поведение любого ловеласа! Утопичную мечту о побеге пришлось отложить до лучших времен. Каким бы легкомысленным романтиком Морис ни казался на первый взгляд, здравый смысл удерживал его от излишне опрометчивых поступков, а чувство долга брало верх над сантиментами. И хотя Гели об этом не подозревала, давняя дружба с Гитлером действительно много значила для него.       Душевный упадок обязательно отражается на физическом самочувствии. То, что Гели некогда называла "панихидой по несбывшимся мечтам", стало повторяться с ней довольно часто в виде головных болей и расстройств желудка. В иные дни, когда не намечалось никаких развлечений, она могла до вечера проваляться в кровати, мотивируя свое безделье очередным приступом мигрени. И мигрень в самом деле настигала девушку – уже от слишком долгого лежания и мрачных мыслей, что покидали ее только на время сна. С желудком дело обстояло серьезнее. От природы обладавшая крепким здоровьем, она умудрилась испортить его беспорядочным питанием, а также потреблением алкоголя и табака – пусть в небольших количествах, но с завидной регулярностью. Свою губительную лепту в числе прочего внесли жесткие диеты и привычка избавляться от пищи сразу после ее приема. "Говорят, этот способ практиковали еще римские матроны на пирах!" - Вот, что заявила Гели в свое оправдание, когда дядя однажды обнаружил ее на коленях около унитаза. Адольф на удивление не разозлился, а ужасно встревожился за нее – настолько неестественным и печальным было это зрелище. Возможно, племяшка чего-то недоговаривает? Быть может, у нее что-то болит? "Ничего у меня не болит, кроме моей толстой задницы!" - Сердито отвечала она, оглядывая в зеркале свое довольно упитанное и уже кое-где начинавшее терять упругость тело. Что ни говори, а против генетики бессильны все средства!       Так и повелось с тех пор. Гели могла позволить себе съесть что угодно и сколько угодно, но с одним условием: большую часть пищи полагалось немедленно изрыгнуть наружу, чтобы не дать ей "осесть" в боках и бедрах. Сколько бы дядя, издавна питавший слабость к пышным формам, ни пытался убедить Ангелику пересмотреть пищевые привычки, она по-прежнему была недовольна своей фигурой и посещала туалет гораздо чаще, чем положено. Конечно, это не могло не отразиться на здоровье и проблемы с желудком не заставили себя ждать, правда, о них она умалчивала, опасаясь, как бы дядя не начал таскать ее по врачам и пичкать горькими таблетками. Вот уж что-что, а лечиться Гели не любила и считала, что старшее поколение явно переоценивает медицину. Незачем ему знать больше, чем надо, а то ведь уже не отвяжется!       Но проблемы от того, что их скрывают, никуда не деваются. И Гели хочешь-не хочешь пришлось обратиться за помощью к аптекарю, который уже неоднократно снабжал ее каплями от головной боли; толку от этих капель было чуть, зато они имели приятный вкус и обжигали язык не хуже стаканчика шнапса благодаря своему спиртовому составу – даст Бог, лекарство от желудка понравится ей не меньше! Во всяком случае, привереда была уверена в одном: лечение прежде всего должно приносить удовольствие, иначе от него не будет пользы! Ценой своей жизни она бы не согласилась выпить горькую микстуру...       Предложенные опытным аптекарем пилюли по счастью удовлетворили ее вкусовые предпочтения и эффект не заставил себя ждать: спустя всего несколько минут Ангелика почувствовала желанное облегчение, а вскоре и думать забыла об изжоге и мучительных многочасовых спазмах. Так было на первый раз. Последующие пару месяцев события развивались по одному и тому же сценарию. Стоило Ангелике ощутить знакомое недомогание, как она уже тянулась к заветной упаковке, запивала ее содержимое глотком воды и, словно по мановению волшебной палочки, неприятные симптомы отступали сами собой – как будто их не существовало вовсе. Если бы она еще при этом наладила питание и образ жизни в целом, то, вполне возможно, что здоровье вернулось бы к ней в полной мере, но поскольку Гели как обычно жила моментом и не беспокоилась насчет долгосрочной перспективы, приступы повторялись опять и опять, дозы чудодейственных таблеток увеличивались, и в конце-концов наступило привыкание, о котором ее предупреждали в аптеке. На следующий день Гели в отчаянии после бессонной ночи - справедливости ради заметим, что ее мучил не столько сам желудок, сколько напряженное, уже ставшее рефлекторным ожидание мучений - выпросила новое, на сей раз сильнодействующее средство, которое обычно отпускали по рецепту или за хорошую доплату. Не знавшая материальных затруднений, Гели, разумеется, предпочла второй вариант. И надежды ее оправдались. Продолжительное время она чувствовала себя лучше, чем когда-либо ранее, по необходимости употребляя это обезболивающее также при мигрени, правда, в таких случаях приходилось удвоить дозу, и желудок бунтовал уже от переизбытка лекарственных веществ. Но зато какое облегчение наступало в раскаленной добела черепной коробке! Едва мигрень сходила на нет, Ангелика ложилась спать - сонливость являлась одним из побочных действий всех опиоидных препаратов - и сон ее был так глубок и сладок, что иной раз домработница фрау Винтер не могла определить, спит хозяйка или умерла.       Но не подумайте, что Гели только тем и занималась, что спала или страдала, выискивая у себя все новые болезни. Ипохондрия вообще была не в ее характере. Это дядюшка, старый дуралей, всегда внимательно относился к своему здоровью, а Гели если и беспокоилась о самочувствии, то уже при наличии очевидной симптоматики. Поэтому как только ей удавалось подавить серию болевых приступов, она немедленно возвращалась к беззаботной полноценной жизни, где не было места пессимизму и старческой апатии, которая обычно влечет за собой страх смерти. Нервная система, психика – вот, что представляло ее слабое звено, и все остальные нарушения шли оттуда. Гели уже давно подметила за собой эту особенность: стоит ей всерьез загрустить или рассердиться, как это тотчас ударяет по физическому состоянию, словно бы своими мыслями она накликает беду на саму себя. Отнюдь не суеверная по натуре, она раздражалась, когда остальные, хотя бы тот же Морис или старушка-домработница, указывали ей на это. "– Как хорошо, что мы живем в двадцатом веке, иначе чего доброго вы обвинили бы меня в ведьмовстве!" - Полушутя отвечала она всем собравшимся около своей постели. Как удивительно устроен этот мир: чтобы почувствовать себя по-настоящему любимой, непременно нужно заболеть!       Так было в начале ее злоключений. Но совсем скоро друзья и близкие как бы пообвыклись с ее отчасти ложными жалобами, и особого значения происходящему с Ангеликой уже никто не придавал. Один только Гитлер оставался по-отечески заботлив, как прежде; пытался ее задобрить и разговорить, но Гели, догадываясь о его любовных шашнях в фотоателье, меньше всего жаждала откровенничать с ним. Пусть обхаживает свою блондинку! Тогда же произошло то, чего девушка в глубине души боялась больше всего: таблетки вызвали привыкание. К такому выводу она пришла, конечно же, не в один день. Просто уже какое-то время эффект и продолжительность их действия начали снижаться, словно самолет, который медленно, но уверенно идет на посадку – именно это странное сравнение Ангелика привела, с утра пораньше тычась в аптечное окошко. За плечами у нее была очередная бессонная ночь. Увы, увы! Понятливый провизор на сей раз в замешательстве развел руками. За оговоренную плату он, разумеется, готов продать ей другой порошок - на этих словах Гели с готовностью раскрыла кошелек - с аналогичным составом, но какой смысл, если через несколько дней она прибежит обратно с криками, что она понапрасну выбросила деньги.       "– Боюсь, что вам не обойтись без консультации с врачом! Тщательный осмотр позволит наметить план дальнейшего лечения..." - Забормотал аптекарь, не на шутку встревоженный довольно-таки истеричным поведением клиентки. Этот не чистый на руку еврей частенько продавал различные снадобья из-под полы, но абсолютно не был готов отвечать за последствия. Многие доверчивые девушки и парни, сами того не подозревая, знакомились с запрещенными веществами именно в стенах его аптечной лавки, тем самым обеспечивая Шмуэлю бесперебойную торговлю и процветание. А когда зависимость проявлялась в полной мере, как это произошло в случае с Гели, и опийных таблеток становилось уже недостаточно, он поскорее выпроживал их восвояси. Дескать, ничем не могу помочь. Однако Гели, возможно, в силу своего высокого социального положения, оказалась настырнее и хитрее остальных: она пригрозила Шмуэлю, и угроза ее действительно имела вес. Выцепив полную предоплату, перепуганный аптекарь обязался достать для нее наркотик в чистом виде.       За несколько суток Гели вся извелась в предвкушении! К счастью для Гитлера, он в это время был по горло занят судебным разбирательством в связи с бедняжкой Мимилейн, и не заметил в поведении племянницы ничего подозрительного. Совместный обед в ресторане также оставил его в блаженном неведении относительно ее новых увлечений. Что касается Гели, то она нахваливала помпезное заведение в центре Мюнхена главным образом потому, что раздобыть товар здесь было проще простого. С жадным еврейчиком она распрощалась, как только вошла к курс дела. Знающие люди, коих оказалось немало среди ее университетских знакомых, с радостью подсказали ей что к чему, стоило им распознать в Ангелике свою. Впервые за время жизни в баварской столице, у нее появились друзья, которыми она могла по праву гордиться! Непонятые миром поэты и художники, молодой юрист и кучка студентов медицинского факультета – все они собирались раз в неделю послушать музыку, порассуждать на филосовские темы, сыграть партию в преферанс и в дружеском кругу отведать гашиша. Последнее, собственно, являлось катализатором их встреч. Так сказать, связующим звеном, без которого собравшиеся здесь вряд ли заинтересовались бы друг другом. Объединенные любовью к таинственному лакомству с Востока, они волей-неволей раззнакомились между собой, чтобы делиться опытом и эмоциями, и, конечно, чтобы завлекать в свои ряды все новых жертв этой смертоносной любви. Ангелику приняли в компанию как родную. До этого дня она и не подозревала, как умна и весела, хотя никогда не была серой мышкой! Столь явные метаморфозы не могли не смутить ее. Позже Гели узнала, что гашиш никоим образом не видоизменяет личность, а только раскрывает и преумножает то, что уже есть в нас самих. Словно под увеличительным стеклом в часы опьянения проявлялись ее доброта, честность и множество других положительных качеств, о которых раньше не догадывалась даже она сама. Новые друзья также казались ей людьми выдающегося ума. Не просто совпадение, но промысел Божий мерещился Ангелике, когда она вспоминала свое знакомство с ними.       Сколько глупых предрассудков тревожило ее в тот вечер! Каким терпением надо было обладать, чтобы выдержать нескончаемый поток вопросов: "А это не опасно? Как скоро наступит "приход"? Что она почувствует при этом и что будет чувствовать вообще, на протяжении отпущенного времени? Какие бывают галлюцинации? Да что вы говорите! Почти не бывает? А когда они все-таки случаются, приятно или страшно? Ну, главное, чтобы не страшно! Не опасно и не страшно, так ведь? Это самое главное. А съесть перед этим что-нибудь можно? А то от волнения прямо тошнит. Что-что? Рекомендовано на пустой желудок? Ну что ж, не беда! Потерпит. Некоторый опыт у нее уже имеется. А как насчет серьезных последствий? Ну там, например, похмелье. Какое оно вообще – похмелье от гашиша?". Эти и другие нелепые вопросы она задавала еще потому, что ей, как любому новичку, хотелось заручиться поддержкой бывалых, но знание в теории не гарантирует успех на практике, и сколько бы Ангелику не убеждали в обратном, тревога внутри нее никуда не девалась. Обещанную порцию чудесного снадобья она ждала как ждут встречи с возлюбленным, ничуть не меньше! Жизнь, скудная на впечатления, снова заиграла яркими красками. И несмотря на это, краешком сознания Гели понимала, что совершает ошибку – возможно, самую худшую и непоправимую ошибку за все двадцать с лишним лет. "Остановись! Не вздумай! Оно того не стоит!" - Предостерегал девушку инстинкт самосохранения, поэтому в душе до конца теплилась детская надежда, что наркотик не подействует или ее организм окажется достаточно крепок, чтобы в случае чего оказать должное сопротивление. Кто знает! Но когда Ангелика озвучила свои предположения, собравшаяся молодежь дружно засмеялась, дивясь ее наивности и деревенской простоте. "Еще как подействует, не сомневайся! Или мы, по-твоему, шутки шутим? А про похмелье и говорить нечего. Назавтра разве что появится легкая усталость. Ну, как после любой вечеринки! Давай с нами, не пожалеешь..."       И вот по кругу из рук в руки начинает переходить баночка с мутно-зеленым содержимым; на этикетке значится лаконичное "Dawamesk". Каждый по очереди зачерпывает чайной ложкой неаппетитного цвета варенье и не колеблясь отправляет его в рот. Чтобы понять, каково оно на вкус, Гели напряженно всматривается в лица присутствующих, но прийти к точному выводу не может, потому что выражение на лицах у всех разное: кто-то морщится, - и вместе с ним невольно морщится Гели! - а кто-то с явным удовольствием облизывает губы, - и тогда в ее глазах загорается недоверчивое любопытство - остальные же съедают болотную субстанцию с безучастным видом, словно для них употребление гашиша – такое же будничное и привычное занятие как, например, чистка зубов перед отходом ко сну. Гели почти уверена, что по каким-то сверхестественным причинам - ну а вдруг кто-то хватанет больше положенного? - очередь до нее не дойдет, и уже заранее радуется этому. Если не дойдет, значит, не судьба! А когда стеклянный сосуд оказывается совсем рядом, в соседних руках, и те заботливо протягивают ей этот трофей, Гели тупо хлопает глазами, остолбенев от страха перед неизведанным.       - Боишься проглотить? Тогда просто смешай с кофе! - Ободряющий шепот на ухо. Горячая чашка с черным как смоль напитком уже тут как тут, дымится в ожидании жадных до кофеина губ, но сперва, вместо сахара, чайная ложечка так называемого варенья опускается на дно и, позвякивая, движется по часовой стрелке, тщательно размешивая комковатую массу. Гели тем временем подносит банку ближе к носу, изучает выведенные на этикетке мелким шрифтом иероглифы и осторожно принюхивается. Странный, не сказать чтобы неприятный запах ударяет в ноздри; поначалу в нем слышны нотки ванили и миндаля, но вслед за тем нечто тошнотворное, невероятно возбуждающее нервную систему примешивается к этой композиции – к горлу на мгновение подкатывает рвотный позыв, темнеет в глазах, и в то же время появляется необъяснимая потребность вдохнуть поглубже этот смрад, окунуться в него с головой. Гели поспешно отставляет банку, к которой незамедлительно тянутся чужие дрожащие в предвкушении руки.       - Пахнет прогорклым маслом, - в задумчивости констатирует она, от отвращения у нее чуть заметно трепещут ноздри. Компания вновь заходится добродушным смехом. "Ничего-ничего, это маслице тебе придется по вкусу! Сама же вскоре потребуешь добавки..." Обещанный кофе на глазах меняет цвет с черного на темно-бурый с зеленоватой пенкой. Гели предпринимает последнюю попытку к отступлению, выразив некоторое беспокойство относительно совместимости гашиша с кофеином. Кто даст гарантию, что ей не поплохеет от такой бурды? Ответом Ангелике служит резонное замечание медика о том, что кофеин и алкоголь служат отличным дополнением к любым наркотическим веществам - на этой фразе у нее пробегает холодок по спине - и в особенности – к гашишу.       - Смело пейте кофе! - Уверяет он, и в качестве доказательства делает глоток из своей чашки. - Так быстрее наступит эффект. И Гели, зажмурившись, последовала его совету.