Мельница

      Хигучи сидела на стуле в темном помещении, куда едва-едва проникал свет, сложив руки на коленях. Девушка изо всех сил старалась, чтобы они не дрожали, но получалось плохо. Слезы сами собой напрашивались на глаза, а ведь впереди еще целая ночь. Хотя, как может быть иначе, если завтра на рассвете ее казнят?       Телохранитель Рюноске Акутагавы совершила грубую ошибку на одном из заданий — упустила особо ценного врага организации. В тот раз с Хигучи не было Акутагавы; это было целиком ее задание. И даже авторитета ее семпая и страха других перед ним не хватило, чтобы заставить Мори передумать. А может, он даже и не пытался переубедить босса, Ичиё не знала. Она не видела никого уже почти целые сутки. Ее не кормили, не давали пить, а вместо туалета сунули какую-то банку…       Хигучи не думала, что вот так завершит свою жизнь — в темном, крохотном помещении, задыхаясь от вони и приходя в ужас от собственного бессилия. Сердце колотилось внутри, как бешеное, и на то, чтобы хоть немного унять его, уходило слишком много сил. Слезы нет-нет, да и катились по щекам, а руки тряслись так, что Ичиё казалось, будто у нее началось психическое расстройство. Она была близка к тому, чтобы сойти с ума от страха. Временами животный ужас получалось подавить, но ненадолго. Даже если Хигучи каким-то чудом останется жива, она точно уже не будет прежней после такого потрясения.       Сломанная челюсть и три пули в грудь — все, что она получит за свою верную и преданную службу. За тяжелую и искреннюю любовь — хлесткое равнодушие. Быть может, Ичиё еще увидит Акутагаву перед смертью… Возможно, он все-таки придет попрощаться, ведь они так долго работали вместе. Но ночь мучительно медленно тянулась, и никто не приходил. Окна в камере не было, и Хигучи не знала, далеко ли еще до рассвета. Смешно… Все ее мысли перед смертью о любимом человеке, который даже не посчитал нужным сказать ей несколько слов. «Сама виновата», «Дура», «Прости», что угодно.       Время колотилось в висках, дрожало в пальцах, прикасающихся к губам в попытке успокоить истерику. В попытке принять неизбежное. Хигучи так много раз забирала жизнь, не задумываясь, и теперь понимала, что сама расстаться с ней не готова. Может быть, это и есть кара за все ее преступления? Такой конец ждет всех убийц?       Темнота вокруг становилась вязкой, а собственное тело — почти прозрачным. Ичиё, трепеща, вслушивалась в каждый шорох. Вполне возможно, что ночь уже подходит к концу, и ее смерть совсем рядом. Она ждала этого, но когда дверь все-таки отворилась, подскочила, забыв обо всем на свете. Дыхание перехватило от ужаса, когда двое мужчин взяли ее за локти и поволокли к выходу. Собственные ноги, кажется, отказали Хигучи.       — Где все произойдет? — голос был хриплым от долгого молчания.       Ичиё знала этих людей. Они не были членами «Черных Ящериц», но работали в одном из низших звеньев организации. Интересно, кто из них сломает ей челюсть, а кто выстрелит три раза? Почему было не сделать все прямо в той камере? На секунду Хигучи позволила себе слабость: подумать о том, что эти двое устраивают ее побег по приказу Акутагавы, но все иллюзии быстро рассеялись. Девушка поняла, что они направляются на крышу здания.       — Почему именно там? — спросила Хигучи.       Можно попытаться их разговорить, отнять оружие и сбежать, но… Это не имеет никакого смысла. Ее все равно найдут и убьют, только перед этим еще зверски помучают. Из Мафии никто не сбегает, никому в Мафии ошибки не прощаются. Ичиё знала, на что идет.       Наконец, Хигучи и ее сопроводители вышли на крышу. От света начало резать глаза; воздух набился в легкие. Стоять было тяжело. Ичиё, шатаясь, двинулась к краю. При всем желании девушка не смогла бы перепрыгнуть через высокие перила, чтобы умереть более легким способом.       — Босс приказал здесь, — отозвался один мафиози. — Сказал, чтобы вы напоследок насладились видом Йокогамы.       — Да, это правда, — пробормотала Хигучи, отворачиваясь.       Ветер трепал ее волосы, и этим можно было бы действительно наслаждаться, если бы Ичиё не ждала мучительная смерть через несколько минут.       — Кто из вас будет… — начала Хигучи, снова поворачиваясь, но так и застыла.       На крыше стоял Акутагава. Как? Зачем? Мысли смешались в голове, и Ичиё не сразу смогла задать осмысленный вопрос. Зачем он здесь? Почему-то самое простое не пришло ей в голову.       — Я буду твоим палачом, — сказал Акутагава.       — Нет, — в ужасе прошептала Хигучи, — все, что угодно… только не это…       — Так приказал Мори. Я сам виноват в том, что ты провалила задание.        — Семпай, нет!       Хигучи бросилась на колени перед Акутагавой, будучи уже не в силах сдерживать рыдания. Она обняла его колени и прижалась всем телом, пытаясь то ли защититься, то ли самой защитить. Рюноске, вопреки всему, не оттолкнул ее и не сказал ни одного грубого слова. Должно быть, он и сам не рад. По крайней мере, так хотелось наедятся, что он не остался равнодушен к тому, что «будет ее палачом».       — Семпай, пожалуйста! — плакала Хигучи, больше ничего не стесняясь. — Только не ты! Я не выдержу! Пусть лучше кто-то из них! Скажете потом Мори, что все было, как он хотел…       — Ты же не хочешь умирать? — зачем-то спросил Акутагава.       — Конечно, нет!       — Я тоже не хочу твоей смерти. Но ничего не изменить. Ошибка — есть ошибка. Мори не будет к тебе снисходительным.       Ичиё сидела у ног Акутагавы и беззвучно плакала, хотя, казалось, сейчас наружу вырвутся рыдания такой силы, что девушку услышат на другом конце Йокогамы. За что ей все это?       — Но я могу быть снисходительным.       Хигучи вскинула голову, снова хватаясь за жесткую ткань чужих брюк.       — Я могу совершить казнь так, что ты ничего не почувствуешь. С помощью Расёмона. И останешься… не покалеченной.       — Почему? — одними губами спросила девушка.       — Ты мой телохранитель. Я кое-чем тебе обязан.       Хигучи хватило сил лишь кивнуть. Легкая смерть — единственное, на что она могла надеяться. Это даже не смерть, а избавление, ведь она, умирая, будет смотреть на него…       Акутагава был бледен, его худое тело, обернутое в темный плащ, сильнее, чем обычно, выделялось на фоне пасмурного утреннего неба. От любви к этому человеку у Хигучи защемило в груди. Она должна сказать ему на прощание. Плевать, что будет потом — ее это уже не коснется.       — Ты готова?       — Да.       Ичиё встала, выпрямила спину, поправила съехавший пиджак и разгладила рубашку. Таков ее последний день на земле, и последние секунды она проводит со своим семпаем. Хигучи закрыла глаза, показывая, что больше от нее ничего не зависит.       — Я люблю тебя, Акутагава! — громко произнесла девушка, словно вся ее душа и все силы должны были уйти вместе с этим восклицанием.       «Только бы все закончилось побыстрее», — подумала Ичиё, зажмуриваясь. Секунда. Две. Три. Пять. Десять.       — Хигучи… зачем ты сказала?       Девушка в страхе открыла глаза и увидела лезвия Расёмона, которые кружили вокруг нее.       — Я не могу, — Рюноске сжал руку в кулак.       — Это я помешала? — ахнула Ичиё.       Акутагава отвернулся.       — Нет. Я все равно бы не смог… Мне ль не знать, что всё случилось не с тобой и не со мною, Больно ранит твоя милость, как стрела над тетивою; Ты платишь — за песню полной луною, как иные платят звонкой монетой, Я отдал бы всё, чтобы быть с тобою, но, может, тебя и на свете нету…