Uroboros

      В морге следователей встретил вечно недовольный жизнью патологоанатом Толик. Полное имя Толика не помнил, кажется, никто. За мертвыми инициалами в отчетах А.М. скрывался человек с мрачным чувством юмора и застывшими глазами. Патологоанатом стоял на пороге прозекторской и смачно жевал огромное зеленое яблоко.       Он словно подгадал точный момент появления мужчин: Антон не любил, когда Толик ел при нем в морге, Арсений же отвел в сторону взгляд, делая вид, что яблоко его совсем не интересует.       - Привет, Антох, - Толик переложил яблоко в левую руку. Обхватив чужую ладонь пальцами, Антон поморщился – рука эксперта была липкой от яблочного сока.       - С Вами, господин инквизитор, мы не знакомы?       - Арсений Попов, - Арсений протянул руку первым. Его лицо осталось невозмутимым, несмотря на липкое прикосновение.       Развернувшись спиной к следователям, эксперт кивком головы предложил им последовать за собой.       Попов достал белоснежный платок из кармана пальто и вытер пальцы. Антон закусил губу и руку потер о брюки, на что Арсений хмыкнул. Шастун расправил плечи и первым шагнул в прозекторскую. Платки он регулярно забывал дома, влажные салфетки в машине, из-за чего иногда попадал в неловкие ситуации. Но носить пижонские, как у инквизитора, платочки, кажется, даже с монограммой, он бы не смог.       Толик тем временем выкатил из холодильника каталку с трупом Буравской и откинул в сторону простынь, прикрывающую тело.       Чисто отмытое, с аккуратными швами, тело женщины выглядело хрупким и беззащитным.       - Ну, что я Вам скажу. Убитая при жизни явно любила себя, ухаживала, вела правильный образ жизни. Приятно с такими телами работать, - хрумкнул яблоком эксперт. Сладкий сок потек по его запястью и мужчина лизнул руку.       - Толик… - предупреждающе начал Антон.       - Подожди, Тох. Я рассказывал уже историю про яблоко и студентов?       - Сто раз. Не смешно было уже на третий.       - Так я не тебе и предлагаю слушать, - патологоанатом уставился на инквизитора.       Толик обладал огромным набором мерзких привычек, одной из которых была его любовь проверять новичков на крепость нервов.       Патологоанатом любил, просто обожал рассказывать кровавые, «мясные», несколько (или даже очень) отвратительные истории из практики, пару раз от его рассказов молодых практикантов выворачивало в туалете морга, до которого бедняги едва успевали добежать. Антон помнил, что сам, только закончив институт и устроившись на службу, чуть не упал в обморок, когда он рассматривал тело убитого мужчины, а Толик со спины обнял его за талию и хрустнул баранкой над ухом.       Смысла проверки Шастун не понимал. Толик не мог не знать суть работы инквизитора. Искореженных тел церковник повидал не меньше, чем сам эксперт , скорее всего. Разница была только в живости этих тел…       - Так вот. Только я начал резать этого мужика, как один из этих обалдуев как хрумкнет яблоком, и так смачно сок втянул еще, разбойник, шумно, вкусно. Вот две девицы сразу в обморок и хлопнулись…       - Очень интересно. Но, мне кажется, эту историю я уже слышал, - улыбнулся Арсений.       - Был в моей практике случай еще такой…       - Не стоит. Мы спешим, - прервал эксперта Попов. Антон приподнял брови. Такого он не помнил. Чтобы Толик просто послушался и замолчал…       - Тогда ближе к телу, как говорится. За отчетом зайдем в мой кабинет, простите, сделать успел только один экземпляр. Думаю, поделите между собой сами, - эксперт надел на руки перчатки и подошел к изголовью каталки.       - Жертва умерла от потери крови. Перерезали сонную артерию, - эксперт повернул голову женщины поочередно вправо и влево , демонстрируя аккуратно зашитую рану на шее. - Корону я снял, пришлось сдирать. Эту металлическую дрянь ей на голову надели раскаленной. Судя по синякам на руках и ногах, держали ее вчетвером, следы разного размера. Горло перерезали почти сразу после этого. Других повреждений нет. - Что насчет крови в Галерее? Краска?       - Да нет, Шастун, все намного интереснее. Я обнаружил кровь жертвы, бычью кровь и краску. Марка краски отражена в отчете. Думаю, такую же смесь тебе твои кудесники подтвердят.       - Строительная краска? – Антон сложил руки на груди.       - Не угадал. Такая обычно используется художниками.       В отдел следователи ехали в молчании. Шастун листал отчет патологоанатома, изредка шевеля губами, зачитывая про себя отдельные фрагменты.       - Подозреваешь Яра? – Арсений первым нарушил молчание.       - Нет. Слишком мало пока информации, чтобы строить цельные предположения. Краску может купить любой желающий и слишком явным это было бы доказательством. Не похож Яр на дурака.       - Не похож, - эхом отозвался Попов. Пока они стояли на светофоре, церковник задумчиво барабанил пальцами по рулю.       - Что ты знаешь об алчности?       Вопрос прозвучал неожиданно. Машинально Антон закрыл отчет эксперта и провел пальцами по корешку.       Не подозревая того, Арсений точно воспроизвел тон священника прихода, который был вынужден посещать Антон.       Почти каждое воскресенье или иной день, в который Шастун приходил на церковные лекции, старый священник, обвиняюще поднимая ладонь, задавал этот вопрос.       Его слова отражались от мрачных стен старой церкви, заставляя неосознанно втягивать голову в плечи. «Вы все алчны в своих стремлениях. Вы жаждете получить то, что вам не принадлежит. Ваши души рыдают, лежа лицом к земле, не смеют двинуться, под тяжестью ваших пороков и желаний. Ваши души бьются в желании прикоснуться к божественному, почувствовать Его Любовь и Прощение. Но вы не даете вашим душам получить желаемое, придавливая их земными устремлениями».       Антон считал, что знает об алчности много. И духовного, и земного. Через его руки прошли многие люди, совершившие преступления из-за жадности, корыстолюбия. Все они были разными - мужчины, женщины, молодые, старые верующие и атеисты.       Так о чем же сейчас спрашивал Арсений?       - Думаю, то же, что и ты. Это всего лишь любовь к ложным благам.       - Для меня главное, что алчность ведет к гневу. А чего не сотворишь в гневе…       - Намекаешь, что убийство могли совершить конкуренты Мантия? А труп перенесли в Галерею, чтобы подставить?       - Только одна проблема – у Мантия нет конкурентов. По крайней мере, известных нам.       - Тогда, Арсений, нам, - Антон голосом выделил последнее слово, - остается поступить как поступают обычные люди. Воспользуемся Интернетом.       В отделе их уже ждал Позов. По его виду, который сам Дмитрий называл «интригующе-загадочным», а Антон «глупо-пафосным», можно было предположить, что следователь что-то обнаружил.       Под вопросительными взглядами временных напарников, Позов с деловым видом уселся за свой рабочий стол.       - Так, чтобы драматическая пауза не затянулась, предлагаю сразу перейти к главному событию дня, - Дмитрий развернул экран компьютера так, чтобы было видно Антону и Арсению, - сейчас вы увидите очень интересные вещи.       Следователь включил запись с камер Галереи.       По записям следовало, что в вечер накануне обнаружения трупа Буравской, последним Галерею покинул владелец, сам господин Серра. Он неторопливо запер заднюю дверь, активировал сигнализацию с помощью электронного ключа.       Спустя сорок минут после его ухода, к Галерее подошла женщина. Лица было не видно, его скрывал глубокий капюшон плаща.       Женщина остановилась возле входа в Галерею, долго что-то искала в своей сумке. Зажав в правой руке небольшой серебристый предмет, извлеченный из недр сумки, левой женщина откинула капюшон.       Незнакомкой оказалась Софья Буравская.       Она открыла дверь и, вероятно, чтобы та не захлопнулась, положила возле дверного косяка, сумку. Оглянувшись по сторонам, Буравская нырнула внутрь здания.       Через десять минут Софья покинула Галерею.       После этого запись прерывалась.       - Продолжение где? Есть другая запись? – Антон оперся локтями о колени, сцепив пальцы замком.       - Нет. Запись остановили, сделали это из Галереи.       - Тот самый охранник остановил? – Попов заинтересовано посмотрел на Позова.       - Не угадали, Арсений. У них, оказывается, управление камерами запаролено, в принципе, логично, они все-таки предметы искусства хранят. Так вот, пароли знают только начальник охраны, сам Серра и, та-дам, их знала Буравская. Вероятно, она же сама и отключила запись с камер наблюдения .       - Но это бред какой-то. Ей это к чему? – Антон откинулся на спинку стула.       - Возможно, планировала украсть картину.       - И поэтому засветила свое лицо под камерой перед тем, как отключить?       - Вероятно, ей было нечего терять, - Арсений попросил еще раз прокрутить видеозапись и записал по времени передвижения Буравской.       - Так почему бы сразу и картину не вынести? Сложная схема получается.       - Может, ее что-то спугнуло? Между прочим, она ведь и охранника усыпила. Антон и Арсений смотрели на Позова, ожидая продолжения. Тот передал им протокол допроса. Так как экземпляр был один, церковник и следователь одновременно склонились над бумагами столкнувшись лбами.       Потирая место ушиба, Арсений выпрямился, уступая Антону. Тот зашуршал листами, быстро водя пальцем по строкам, отмечая для себя нужное.       - Да ладно! Буравская к нему зашла и предложила выпить шампанского? И пыталась соблазнить? – Антон широко открыл глаза. - Дим, ты точно все правильно записал?       - Абсолютно. Но наш неудавшийся Ромео заснул. Пока результатов анализа его крови мы не получили, ждем в ближайшее время, но, уверен, что-то да найдется.       - Я не помню, чтобы в Галерее была обнаружена бутылка… - Антон потянулся к делу, лежащему на столе у Позова.       - А ее и не нашли. В каморке охраны ее не было, как и фужеров. Вероятно, забрали те, кто перенесли тело в Галерею.       Антон задумчиво провел рукой по столу, ладонью стирая невидимую пыль. Еще пару часов назад точных версий не было и он надеялся, что экспертиза и записи с камер наблюдения помогут.       Помогли, ничего не скажешь.       Он потянулся за листом бумаги и по пунктам расписал свои версии. Листок он протянул церковнику.       Арсений пробежался глазами по тексту, чуть нахмурившись. Вероятно, разбирать каракули Шастуна было сложновато.       - Что придумал, Антох?       - Для начала узнаем, была ли картина застрахована. Возможно, все очень просто – кто-то попытался украсть картину, чтобы получить страховое возмещение.       - Кто-то – это Яр? – Уточнил Позов.       - Арсений, картина может быть продана до окончания выставки?       - Нет, иначе разрешение на проведение выставки пришлось бы получать не Мантию, а владельцу.       - Но ведь договоры купли-продажи картин не регистрируются?       - Такие регистрируются. У нас, - уточнил Попов, - но в этом заинтересованы только авторы. Покупателям в основном все равно, главное, чтобы проблем с вывозом не было.       - А кто вывозит картины?       - Кто угодно. Но без регистрации, на границе картину не выпустят. А деньги, полученные от продажи, придется вернуть Покупателю.       - Но если картина уже находится за границей? Или написана за границей?       - Мы не регистрируем картины как таковые. Только те, которые выставляются.       -Арсений, ты прости, но вы какие-то, как бы помягче сказать, до хрена сложные и непонятные, - Антон скрестил руки на груди и выгнул бровь, всем своим видом демонстрируя, что ничего в объяснениях церковника не понял.       Позов закатил глаза, Арсений поджал губы.       - Регистрировать каждую картину или произведение искусства невозможно, естественно. Исключение – предметы искусства, создаваемые по заказу Церкви или предназначенные в дар Церкви. И в том, и в другом случае тематика не имеет значения, сюжеты могут быть как светского, так и религиозного содержания. Но это собственность Церкви, думаю, тут вопросов нет? – Антон кивнул, подтверждая, что объяснения Попова понял.       - Намного сложнее, если, скажем, как в случае с Яром, картины имеют религиозное содержание, но на их создание не получено разрешение либо благословение. Такие предметы искусства являются светскими по праву собственности, но их содержание затрагивает духовную сферу и официальную идеологию, которые, напомню, подлежат защите. В таком случае, предметы искусства должны быть предоставлены Церкви для изучения и анализа содержания, а также для проверки соответствия религиозным канонам. Иногда творцы сами обращаются к Церкви с целью получить благословение либо напутствие от своего духовника на создание такого произведения. Но это не значит, что оно будет создано. Достаточно часто бывает, что в духовном экстазе создаются произведения искусства, содержащие отражение Его Воли…       - Как? Духовный экстаз?- Антон поднял руку, останавливая Арсения. – То есть, по сути, вы придумали как узаконить религиозные произведения? Я прав? Узаконить и получить то, что изначально Церкви не принадлежит?       - Хм, Антон, существует же такое понятие как муза, - деликатно попытался успокоить следователя Дмитрий.       - К нам обращаются за помощью, Антон. Творцы бывают напуганы созданными ими произведениями. Им требуются разъяснения и наставления.       - Но, в любом случае, это же собственность Церкви?       - Если автор пожелает передать в дар Церкви свое произведение, то да. Если нет – скульптуры, картины, произведения, все, что угодно, остается в собственности создателя, но подлежит учету, регистрации. Дальнейшая перепродажа также регистрируются. Ты должен понимать, некоторые творения составляют художественное достояние страны.       - Яр обращался к Вам?       - Антон…       - Так обращался или нет?       - Обращался. Когда написал свою первую картину. Она была признана еретической и подлежала уничтожению.       - Ее уничтожили?       - Вениамин спрятал ее. В настоящее время местонахождение картины неизвестно.       - И за это вы начали преследовать его? Потому что он обратился к вам за помощью?       - И помощь ему была оказана. Ему разъяснили, что то, что он создал, не угодно Его Воле. Что с ним говорил не Он, но тот, кто младше.       - Вы пытались подчинить себе волю другого человека, вот что я скажу. А когда его желания не совпали с вашими, более того, желаниями одного человека, который оценивал картину, как я думаю, просто решили пытками заставить. Это… мерзко.       - Антон! – Позов ладонью стукнул по столу.       - Все в порядке, Дмитрий. Антон пока не понимает некоторую специфику взаимодействия. Это нормально, - Арсений пальцами погладил вышивку на своем пальто.       - Объясните мне? Как Яру? – Шастун вскочил на ноги.       - Почему тебя так волнует его судьба? – вслед за Антоном поднялся и Попов. Антон глубоко вздохнул, не отводя глаз от Арсения. Взгляд рыцаря храма был спокоен, в его синих глазах читался интерес и что-то, чему Антон не мог подобрать определения. Это не было возмущение или гнев, не разочарование, но, возможно, некоторое очарование? Его смелостью, глупостью ли.       - Так почему? – Мягко спросил Арсений, кончиками пальцев дотрагиваясь до руки Антона.       Так разговаривал священник прихода Шастуна, когда обращался к маленьким детям, боящимся заходить в храм или исповеди. Спокойно, тихо.       - Не хочу, чтобы мы подозревали невиновного, - Антон поспешно сделал шаг назад, отводя руку в сторону. На запястье он еще ощущал прикосновение прохладных пальцев инквизитора, - это ведь грех?       - Это разумные сомнения.       Антон чуть за голову не схватился.       - Ладно, проехали. Я вспылил. Прошу меня извинить, - Антон скрестил руки на груди.       В его тоне не было ни капли раскаяния.       - Все в порядке. Это Ваши разумные сомнения, - Арсений в легкой улыбке приподнял уголки губ.       - Вернемся к картинам Яра. Чтобы выставлять и продавать, ему надо их зарегистрировать. Правильно я понял?       - Совершенно правильно. Но регистрация для продажи либо вывоза – это не одно и тоже, что регистрация для выставки.       - Грубо говоря, продавать Церковь запретить не может, а выставлять – запросто?       - Если совсем грубо - то да.       - Скажи, Арсений… ну, между нами. Если бы мог, ты бы купил те картины? Аллюзию веры, ты бы купил? – Антон прищурился. Внезапная смелая мысль почти физически ударила в мозг, - или есть другие способы заполучить их? Конфисковать, например? Или уничтожить во время задержания?       Арсений побледнел. Судя по тому, как сжались в кулак пальцы правой руки, от гнева. Только яркие глаза сверкали на бледном, почти белом лице с запавшими от голодного поста щеками.       Шастун даже испугался, что церковник упадет в обморок и сделал шаг навстречу.       - Не стоит. Это лишнее - жестом руки Попов остановил следователя, - Ваши подозрения можете озвучить своему руководству. Пока позвольте мне уйти. Думаю, на этом наше сотрудничество на сегодня можно считать законченным. Пока мне не пришлось напоминать о субординации и правилах духовного расследования. Прощайте, Антон. Накинув капюшон, скрыв тем самым лицо, Арсений покинул рабочий кабинет Позова.       Проигравшим в этой партии почувствовал себя Антон. Уход Арсения не был похож на бегство. Скорее, это было поведение человека, боящегося сорваться на грубость или впасть в гнев.       - Антон… я чуть не поседел, - Позов даже снял очки и нервным движением протирал стекла краем футболки.       - Сам не ожидал. Это было… как вспышка света в голове.       - Вспышки свои держи при себе.       - А если правда, Дим, - Антон развернул один из стульев и оседлал его. Шастун был словно гончая, взявшая след на охоте. Он беспокойно поерзал на стуле, прикусил костяшку указательного пальца левой руки.       - Даже если так, нам этого не доказать. Дело сразу отберут.       - То есть…       - Копай осторожно. Но без меня. Извини. У меня семья.       - Я понял. Спасибо, Дим, - Антон знал, что Позов его не бросит. Явно помогать не будет, но и не оставит его одного.       Почти все время до допроса Вениамина Антон провел за изучением фандома Мантия. Находясь под пристальным вниманием Церкви, в сети фанаты были весьма сдержаны в высказываниях, находя альтернативные способы выражения эмоций.       Шастун был весьма удивлен, поняв, что изумление, восхищение или ярость фанаты выражали путем размещения изображений знаменитых картин полностью либо в части.       Так, например, удивление или непонимание фанаты выражали тем, что постили картину «Крик» Эдварда Мунка. От количества версий «Крика» у Шастуна рябило в глазах.       А отношение к Церковным надзирателям выражали картиной Кирхнера «Лежащая обнаженная в соломенной шляпе».       В какой-то момент Антон не выдержал и расхохотался. Никогда не интересовавшийся искусством, Шастун за прошедшие часы узнал больше картин, чем за всю жизнь.       Чаще всего встречались отсылки к триптиху Врубеля «Фауст». Смысла пока Антон не понимал.       - Ты чего смеешься? – Позов, предварительно постучав, зашел в кабинет Антона.       - Да так, решил пробелы в знаниях заполнить. А то стыдно как-то, живу в таком городе и не знаю, чем экспрессионисты отличаются от импрессионистов.       - Конечно, я тебе поверю. И даже приглашу на выходных в Русский музей. Но ты не хочешь переодеться? – Антон оглядел свою светлую рубашку. Пятен вроде не было, да, помялась к вечеру немного, но с кем не бывает.       - Переодеться? Русский музей в выходные, а сегодня что? Эрмитаж? – Шастун оглядел Позова. Тот был в темном костюме, идеально сидящем на его невысокой фигуре. Дмитрий молча протянул Антону красную папку с пометкой «срочно».       В папке лежало одно единственное письмо, зато на гербовом бланке Инквизиции. Всего две строчки – место и время проведения допроса Яра.       - Почему меня не предупредили? – Хрипло спросил Антон.       - Подумай сам. Попов, похоже, оказался обидчивым. Опоздал бы ты – и написали бы рапорт, что Антон Андреевич Шастун отказывается сотрудничать. Прекрасный повод забрать у тебя дело и передать кому-то другому. Еще бы и выговор влепили.       - Сууууу….       - Стоп. Все потом. Быстро переоделся и пулей помчался к инквизиторам. Там встретимся. Но имей в виду – выходы у них есть и на наше начальство, и на наших секретарей. Тебе не просто так не сообщили вовремя о переносе места допроса.       В верности слов Позова Антон убедился уже после того, как он переоделся, его на выходе перехватила секретарь и сунула в руки красную папку с надписью «Срочно». Точно такую же папку ему отдал Дмитрий.       Шастун скрипнул зубами от злости. Секретарь смотрела на него равнодушно, лишь чуть дрожащие руки выдали волнение девушки.       Швырнув обе папки на переднее сидение автомобиля, Антон несколько раз ударил рукой по рулю.       Ему удалось добраться без пробок, в запасе оставалось еще минут двадцать. Достаточно, чтобы постараться найти нужный кабинет.       Огромное желтое здание Поместного Священного Синода Санкт-Петербурга, расположенное на берегу Невы, внушало трепет жителям города.       Поместный Священный Синод контролировал не только город, но и весь Северо-Западный округ и считался одним из самых влиятельных и мрачных в стране.       Слухи о жестокости Инквизиции Синода с годами только крепли, страшными историями про рыцарей храма пугали детей. И не только детей.       Антон не раз слышал истории о криках, раздававшихся в ночи из Синода, полных мольбы о пощаде.       Но сколько Антон не прогуливался ночью по Дворцовой набережной Невы, сколько не ждал развода мостов, сам он не слышал ничего.       Только один раз Шастун, как ему показалось, слышал стоны из подвалов Синода. Правда, в ту ночь Антон был нетрезв и крепко нетрезв, а город укутал плотный туман, прекрасно дополнявший мистический образ Санкт-Петербурга. В таком состоянии и такую погоду показаться могло что угодно.       Перед въездом на территорию Синода пришлось притормозить. Богато украшенные стены здания освещало дневное солнце. Его лучи скользили по колоннам, терялись в высоких окнах, обрамленных причудливой лепниной. Восемь ангелов правосудия и благочестия, украшавших фасад здания, мрачно взирали на Антона.       Подошедший к автомобилю страж Синода проверил удостоверение Шастуна и письмо.       Герб на письме полностью соответствовал гербу, вышитому на пальто стража и выбитому на навершии его меча.       Красивая старинная традиция. У Антона промелькнула мысль, что, вероятно, именно от упражнений с мечом ладонь Попова была покрыта мозолями.       - Проезжайте, - по взмаху руки стража ворота Синода открылись.       Само здание Синода представляло собой два отдельно стоящих корпуса, соединенных между собой тремя переходами, располагавшимися на уровне третьих этажей, и, как помнил Антон из школьной программы, тайными подземными ходами, точное число которых не раскрывалось.       Антон второй раз находился на территории Синода: первый раз он был здесь на экскурсии еще в школе.       Тогда их водили по Главному магистрату, зданию, вмещавшему Главный инквизиционный суд Санкт-Петербурга, Зал приемов, административные Коллегии, Библиотеку.       Другое здание Синода, отделенное от Главного магистрата узкой улицей, официально носило название Юстиц-Коллегии. Среди местных же быстро прижилось другое, более точно отражавшее суть происходящего внутри.       Пыточная вотчина.       В Юстиц-Коллегии были размещены допросные комнаты и арестантские камеры.       Внутрь их, школьников, конечно, не пустили. Но Антон запомнил по картинам бесконечно длинный коридор Юстиц-Коллегии, между огромными окнами которого размещались картины религиозного содержания и бесчисленные статуи.       И двери, двери… скрывавшие за собой боль.       И правосудие, как сейчас напоминал себе Антон. Как бы он не был против Инквизиции.       Автомобиль Антон оставил в большом внутреннем дворе, расположенном перед Главным Магистратом.       Нужный вход в Юстиц-Коллегию Антон нашел почти сразу, но вот внутри немного заплутал.       Попав через колонный вестибюль внутрь Шастун беспрепятственно поднялся по мраморной лестнице, устланной старыми, лоснящимися коврами.       Как ни странно, по дороге Антон не встретил ни одного человека.       Здание внутри казалось вымершим. Куда дальше идти Антон не знал. Молодому следователю хотелось громко кого-нибудь позвать, заодно проверить, отзовется ли эхо.       Коридор выглядел также, как на картине в воспоминаниях Шастуна –бесконечно длинный и устрашающий своей пустотой.       - Антон, добро пожаловать, - навстречу шел Сергей Матвиенко. Откуда он появился, Антон не заметил. Явно, что родные стены и без того уверенному в себе мужчине добавляли некого высокомерия.       Следователи, церковный и светский, обменялись рукопожатием.       - Вам нужен 5 кабинет. Вот в ту сторону, - Сергей махнул рукой себе за спину, - Арсений уже ждет. И Ваш коллега тоже.       Дождавшись кивка от Антона, Сергей поспешил вниз по лестнице.       В Юстиц-Коллегии было неуютно. Конечно, здесь не было грубо стесанных каменных стен, факелов, скелетов в кандалах и иной атрибутики, которую любили демонстрировать в фильмах, но идеальная чистота окон, статуй, даже занавесок, которыми были украшены окна, создавали вид нежилой и нерадушный. Только пыльные выцветшие ковры, принесенные, возможно, энтузиастами из Русского музея для сохранения драгоценных мраморных полов, добавляли каплю жизни. С расписных потолков требовательно взирали ангелы и воины, павшие в бою.       Антону внезапно стало душно. Он оттянул ворот своей черной глухой рубашки, но дышать легче не стало.       Через несколько дверей от нужного кабинета он заметил знакомый значок трости и шляпы и, осторожно повернув рукоять, зашел внутрь помещения.       В уборной тоже никого не было. Отсутствие людей общительного Антона начинало нервировать.       Ополоснув лицо холодной водой, Антон оперся руками о раковину и взглянул на себя в зеркало.       Вместо уверенного мужчины, опытного профессионала, на Шастуна взирал испуганный мальчишка с мокрой, налипшей на лоб челкой.       Антон раздражено дернул головой, торопливо вытирая лицо бумажными салфетками.       За его спиной скрипнула дверь одной из кабинок и закрылась. Антон замер, прислушиваясь. Было тихо, только из одного крана редко капала вода.       Следователь глубоко вздохнул и задержал дыхание. Неприятный холодок прошел от затылка к запястьям, заставляя дернуться. Почти физически молодой человек ощущал чей-то тяжелый взгляд.       Шастун, ступая на мысках, толкнул дверь кабинки. Внутри было пусто.       - Чертовщина твориться в вашем святом доме, - Антон раздраженно выкинул салфетки, поправил челку. Иллюзия постороннего присутствия сразу пропала. И завернул кран, из которого капало.       При выходе из уборной Антон чуть не столкнулся с двумя стражами – они шли, глядя прямо перед собой. Неловко открыв дверь, Шастун едва не задел одного из них. Женщина с огромными голубыми глазами раздраженно посмотрела на него и проследовала дальше со своим спутником.       - Антон. Я думал, что ты уже не придешь, - от прикосновения к своей руке Антон вздрогнул.       Перед ним стоял Попов и удивленно смотрел на следователя.       - Что-то случилось? На тебе лица нет.       - Ничего. Душно просто, - Антон потянулся вновь поправить ворот рубашки, но одернул себя.       Арсений хмыкнул. На самом деле, в здании было прохладно. Старинное, оно плохо прогревалось даже летом.       - Пойдем, - инквизитор повернулся спиной к Шастуну и ровной походкой направился к нужному кабинету. Глядя на идеально ровную спину рыцаря храма, Антон выпрямился.       - Здесь бывает с непривычки жутковато, - прежде чем открыть дверь в допросную, пояснил инквизитор, - помнишь же детские страшилки про черного человека? Говорят, что обитает он именно здесь и по ночам гремит цепями.       Кабинет для допроса полностью оправдал ожидания Антона и был схож с помещениями, показываемыми в кино и описываемыми в книгах.       Голые стены, выложенные темно-красным камнем, освещались яркими, но редко расположенными, светильниками.       Некоторые кирпичи, которыми был выложен пол, расцарапаны и покрыты выбоинами.       Посередине кабинета стоял длинный стол из темного дерева, с трех сторон от которого стояли стулья, по одному на каждую из сторон. Возле левой стены располагался небольшой стол с ноутбуком.       Но взгляд приковывали два стула посередине допросной.       Простые, невыразительные, сделанные явно из дешевых материалов, стулья были прибиты к полу на небольшом расстоянии друг от друга.       Допрашиваемые должны были сидеть спиной к окну, прикрытому решеткой и массивным крестом, тень от которого словно разрезала комнату на четыре части.       Эта открытость допрашиваемых, лишенных даже условной защиты в виде стола, перегородки, да чего угодно, была непривычна для Антона. Людей будто выставляли напоказ, из подозреваемых сразу превращая в обвиняемых.       Перед глазами Шастуна промелькнули мерзкие картины средневековых допросов, при которых безумные монахи, одолеваемые религиозными предрассудками и суеверными страхами, заставляли признаваться в колдовстве и богохульных деяниях.       - Проходите, Антон, - Арсений занял центральное место за столом, жестом приглашая Антона сесть слева от себя.       По левую руку. Губы Антона тронула легкая улыбка, больше похожая на судорогу. Антон словно общался с другим человеком. Не тем, который ровно минуту назад шутливо вспоминал детские страшилки и пытался своеобразно приободрить молодого следователя, словно не было между ними конфликта несколько часов назад, а неизвестным и немного страшным от этого.       Черным человеком был сам Арсений в темной мантии инквизитора, с бледным, почти белым лицом, с залегшими под глазами синяками. Длинными пальцами Попов огладил крест, выбитый на столешнице.       Скрипнула дверь допросной. Внутрь уверенной походкой вошел незнакомый Антону мужчина в черном костюме. Он молча занял место по правую руку от инквизитора, положил на стол бумаги и уютно, как показалось Антону, зашуршал страницами.       - Приветствую, - холодно произнес Арсений.       - Взаимно, Инквизитор, - адвокат, как понял Шастун, протянул доверенность и ордер Попову.       Церковник положил перед собой документы, скрывая крест.       - Проходите, - раздался знакомый голос. Антон повернул голову в сторону двери.       Первым зашел Сергей Матвиенко, за ним Яр и его помощница Гела. Последним в допросную зашел Дмитрий Позов и замер у двери.       Сергей тем временем провел Вениамина и Геллу к стоявшим посередине комнаты стульям. Когда художник с помощницей сели, Матвиенко бросил к их ногам кандалы, которые до этого держал в руках. Гела поджала было ноги, но быстро взяла себя в руки и села, выпрямившись. Вениамин закатал длинные рукава широкого свитера.       Выглядели Яр и его помощница как несчастные забитые дети.       Дети, одетые в туалеты из последней коллекции модного дизайнера и являющиеся воплощением мирных хипстеров: на Вениамине были широкие брюки зеленого цвета, подчеркивающие его худобу, и свитер в крупную клетку. Вид заучившегося студента придавали огромные очки и взлохмаченные волосы.        Его помощница отдала предпочтение юбке в складку , доходящей до середины голени и безразмерной блузке с объемными рукавами.       - Начинаем. Так как госпожа Гела Лакшина изъявила добровольное желание быть допрошенной, Инквизиция считает возможным провести одновременным допрос господина Яра и госпожи Лакшиной. Есть ли возражения у Защитника? – Арсений повернулся к адвокату.       - Никаких, Инквизитор.       - А у Вас, следователь Шастун?       - Никаких, Инквизитор, - Антон схватывал на лету.       - Тогда приступим. Представителями Церкви являются Инквизитор Попов и священник Матвиенко. Кворум соблюден. Представителем защиты является адвокат Ворон. Полномочия проверены. Представителем светской власти является следователь Шастун, руководитель следственной группы. Допрос проводится в связи с убийством Софьи Буравской, арт-директора учреждения музейного типа «Галерея», вероисповедание – отринувшая.       Вещал Арсений нудным, монотонным голосом. Антон даже начал сомневаться, что этот человек может пытать людей. После часа таких речей, Антон бы уже сам признался в чем угодно.       - Следователь Шастун, у Вас есть вопросы к присутствующим здесь людям ?       - Да… - голос следователя чуть дрогнул, но молодой человек быстро взял себя в руки, - да. Где вы находились вчера с девяти вечера ?       Допрос проходил в симбиозе светского и церковного права. Записывал все Матвиенко, не вмешиваясь непосредственно в допрос, отдав лидирующую позицию Арсению, что подчеркивало их статусы.       Яр еще раз указал на то, что находился во время убийства в Италии. Под недовольное ворчание адвоката, Антону повторно вручили копии билетов, а также подготовленные за прошедшее время интервью – их прислали итальянские журналисты, включая фотографии, сделанные во время мероприятий.       - Надеюсь, теперь мой клиент и его помощница могут быть свободны? И, мы до сих пор не получили пояснений, почему приглашены в Священный Синод?       - Право Церкви, а праведные граждане считают за честь быть приглашенными в Синод, - механически, заученными фразами говорил Попов.       - Господин Яр, Ваша картина, Демон алчности, выставлена на продажу? – Антон научился не обращать внимание на бубнеж инквизитора и адвоката.       - Конечно. Уверен, что Вам это уже известно, равно как и то, что она продается только вместе с двумя другими. Своеобразный триптих.       - Но выставляете Вы эти картины по одной?       - Эти циклы, подциклы, называйте, как хотите - идея Софьи. Открывать тайны человеческих душ по одной. Позволить зрителям насладиться эффектом от каждой картины, а дальше погрузиться в мир триады грехов, прежде чем перейти к следующей ступени. Спускаться все глубже и глубже во тьму.       - Но Вы заявляли, что это Ваша идея, выставлять картины по одной.       - Софья… Софья была моим вдохновением. Моей музой. Ее идеи - это мои идеи. Она предложила объединить картины в более крупные подциклы, - Яр выглядел несколько растерянно. То, что ему было понятно как творцу, было непонятно всем остальным.       - Это был идеальный коммерческий ход. Как заинтересованное лицо – а Галерея получила бы комиссионные при продаже картин - Софья сделала все правильно, - вмешалась Гела.       - А если одна из картин была похищена? Или уничтожена?       - Я бы уничтожил все остальные, - Мантий тяжело посмотрел на Антона. В его взгляде Шастун прочел решительность отчаявшегося человека. Следователь видел, что допрос дается мужчине нелегко. Он сжимал пальцы своей помощницы левой рукой, барабанил пальцами правой руки по своему бедру, постоянно поправлял рукава свитера, - без одной все остальные картины не имеют ценности.       - Либо просто не имеют цены, - хмыкнул Шастун.       - Вы не понимаете, что значит творить и какую боль можно испытать от того, что твое создание, детище, оказывается не в тех руках.       - Что Вы подразумеваете под «теми» руками?       - Достойные. Кто использует мое творение во благо.       - Получается, если одна картина будет похищена, а остальные будут уничтожены, оставшаяся картина станет «бесценной»?       - Для меня они все бесценны…       - Мы поняли, господин Яр, Вашу позицию относительно Вашего искусства. Позвольте мне продолжить, - Попов прервал допрос Шастуна, почти ставший бессмысленным и плавно скатывающийся в область бреда.       - Поясните, пожалуйста, при каких обстоятельствах Вы познакомились с Софьей Буравской? - Попов сдвинул доверенность и ордер адвоката, открывая крест на столе. Антон понял, что его часть допроса закончена и сейчас говорит Церковь в лице Инквизиции.       - Я уже говорил. Она устраивала выставку моих картин.       - Но познакомились Вы раньше?       - Ненамного, но раньше.       - Поточнее, пожалуйста, - тихий голос Арсения отражался от каменных стен. Из монотонного он превращался в чарующе-притягательный. Этому голосу хотелось рассказать все и даже больше. В интонации сквозило то самое, раздражающее Антона понимание и обещание принять раскаяние, наставить на верный путь, здесь же казавшиеся весьма уместным.       - Мы… мы молились вместе.       - Где Вы молились? Просто скажите, Вениамин, - Шастун обратил внимание, что Яр сжал пальцы Гелы сильнее.       - Мы молились. Мы отдавались ему… наши души были чисты, а дух ясен. Не этого ли хочет Ваша Церковь?       - Именно этого, но за чистотой души либо ясностью духа может скрываться разочарование и обман. Моя задача – указать верный путь либо благословить, если Вы уже на пути к свету. Но не могу позволить Вам податься чарам обмана.       - Арсений, - Вениамин снял очки, повертел в руках и надел обратно, - я не девочка-подросток, которую можно так уговорить.       Прозвучало неожиданно жестко. Из блаженного художника, интересующегося только своими картинами, Яр превращался в бунтовщика Мантия, способного постоять за себя.       Редкие движения Вениамина стали тверже, утратили былую нервозность и неуверенность.       Попов же, лишь чуть приподнял брови.       - Наконец-то Вы перестали играть.       - С Вами интересно, Арсений. Вы достойный противник, я еще в прошлый раз отметил.       - Так все же? Где молились-то? – Антону показалось, что в голосе церковника он услышал сарказм. Легкий, совсем невесомый.       - В Храме безымянных богов. В Храме истинной веры.       - Вениамин, не советую что-то еще говорить. Этот допрос не касается Вашего вероисповедания, - адвокат недовольно поджал губы. – И я прошу уважаемого Священника занести это в протокол.       - Конечно, - мягко ответил Попов, - но, тем не менее, кто-либо из прихожан Храма безыменных богов, помогал Вам в оформлении выставки, помимо Буравской? Или, может быть, Вы с кем-то делились концепцией выставки? Планами?       - Мне нет надобности с кем-то обсуждать мои картины. Вся информация представлена в открытом доступе. Вам это известно лучше других. Но, я никогда не скрывал, что могу уничтожить картины, если будет нарушена целостность цикла. И в том числе, если я перестану видеть цель цикла или найду ее ошибочной.       - То есть, Вы бы уничтожили даже те картины, за которые получили задаток? Отвечайте, Яр, не молчите.       Художник молчал. Шастун понял, что церковник нащупал нужную нить, ту самую, что от него ускользнула.       Если за картины внесена предоплата, получается, что не все они и на аукционе будут выставляться. При угрозе уничтожения, будущие хозяева должны быть заинтересованы в сохранении своей потенциальной собственности. Скорее всего, за непередачу картин, Яр должен был бы заплатить штрафы. Исходя из высокой заинтересованности в картинах Вениамина, штрафы должны быть высокими настолько, чтобы остановить даже непредсказуемого Мантия.       - Кому Вы продали картины из прихожан Храма?       - Не отвечайте, Вениамин. Это коммерческая тайна, - ответил за художника адвокат.       - Только не когда идет расследование убийства, - вмешался Антон.       - Светский допрос уже закончен. А в рамках религиозного – коммерческая тайна, - отрезал Ворон.       Шастун скрипнул зубами. Замкнутый круг. Но следователь сам виноват, надо было не хлопать глазами, а думать лучше. Теперь придется самим разбираться. Безусловно, Яр мог и не отвечать на вопрос самого Антона, но потерять возможность что-то узнать на пустом месте было обидно.       -В каких обрядах Вы участвовали совместно с Буравской? – Арсений словно потерял интерес к предыдущему вопросу, не получив ответа.       - Мы молились.       - Яр. Не мне Вам рассказывать, что молитв в Храме существует минимум десять видов. Обряды, Вениамин, меня интересуют обряды.       - Первого порядка. Обряды теней.       Арсений потер лоб. Матвиенко перестал писать. В допросной воцарилась тишина.        Антон не знал, что значат обряды, названные Яром, но судя по реакции Церковников, что-то плохое. Темное и запрещенное.       - В прошлый раз я не сказал, хотя Вы очень старались, Арсений, - Вениамин усмехнулся, - но я очень хочу, чтобы Вы нашли тех, кто убил Софью. Она была невероятной. Светлой.       - Помолчите, Вениамин. Инквизитор, настоятельно прошу Вас не касаться темы вероисповедания господина Яра. Церковь уже заявила в Вашем лице, что заинтересована только в расследовании убийства госпожи Буравской.       Арсений молчал.       Шастун пытался вспомнить, что он слышал об обрядах Храма безымянных богов. Но вспомнить толком почему-то не получалось.       Он участвовал в выездах, касавшихся незаконной деятельности Храма, не раз они с коллегами разгоняли в парках начинающих адептов, особенно в то время, когда Антон еще работал в детской комнате полиции. Подростков он жалел и отпускал, когда была возможность, не сообщая в Инквизицию об очередном принесенном в жертву голубе где-нибудь в районе Обводного канала.       Но сами обряды, их смысл ускользал от Антона.       - Она прошла солнечную десницу. Все, что я могу Вам сказать. Я был против, но Софья настояла.       - Картины застрахованы? – Арсений прервал художника.       - Арсений, обряд не был закончен, насколько я знаю, она не…       - Картины застрахованы? – впервые повысил голос инквизитор.       - Да. Все картины застрахованы – подала голос Гела. Женский голос прозвучал чужеродно в стенах допросной. Даже не чужеродно, а странно и неподходяще.       Антон терялся в допросе рыцаря храма, перестал улавливать логику. Финансовая составляющая деятельности Яра, его картины мешались с религиозной стороной, запрещенные обряды мешались со страховкой.       - Существуют дубликаты картин? Копии?       - Нет, - Яр ответил сразу.       - Допрос завершен. Подпишите все и можете идти с Ним, - Арсений первым поднялся и подошел к столу Матвиенко.       Сергей протянул инквизитору еще теплые листы, которые торопливо достал из принтера . Попов размашисто расписался и, коротко попрощавшись, вышел. Антон поспешил было за Арсением, но его остановил Сергей и попросил также расписаться. Шастун обратил внимание, что это не полный бланк допроса, а только последние страницы. Вероятно, священник распечатал их, чтобы Попов мог расписаться и уйти .       Торопливо чиркнув неразборчивое «без проверки», Антон поставил подпись и бросился за Поповым.       Как ни странно, далеко уйти инквизитор не успел. Шастун перехватил его у подножия лестницы, где Попов стоял возле автомата с напитками.       Арсений задумчиво бросал монеты по одной, и не обращал внимание на немного запыхавшегося следователя.       - Арсений, я хотел спросить… То есть, я не понял… Точнее, понял про страховку, но не понял про десницу.       - Тише, не так быстро, - Попов неторопливо наклонился и достал бутылку с водой. Протер большим пальцем ее запотевший бок и протянул Антону. Шастун покачал головой. Пить он не хотел, а вот получить ответы на терзавшие вопросы – даже очень.       Попов пожал плечами и жадно припал к бутылке с водой. Быстро осушив половину, Арсений закрутил крышку бутылки и жестом предложил Антону продолжить.       - Поясни, пожалуйста, о каких дубликатах картины ты говорил? И при чем здесь страховка?       - Антон, я немного спешу сейчас, мне нужно доложить своему руководству о результатах допроса. У нас тоже сроки, как ты понимаешь. Сергей передаст тебе сегодня копию протокола допроса. Прочти еще раз, если у тебя после этого останутся вопросы, я отвечу. Думаю, выход ты найдешь, - Арсений развернулся и хотел уйти, но Шастун остановил его, схватив за предплечье.       - И у меня сроки. А версий ноль. Если ты забираешь дело себе – скажи сразу, чтобы я не тратил свое время.       - Тебе известно ровно столько же, сколько и мне. Мы все обсудим завтра. Прощай, - Попов мягко освободился от хватки Антона.       Устраивать сцену Шастун не стал. Он чувствовал некую усталость от допроса и от большого количества информации, которую следовало проработать самостоятельно. Позов где-то задерживался, возможно, как раз ждал, пока Матвиенко подготовит копию протокола допроса.       Разумно решив, что раньше завтрашнего дня все равно решение о передачи дела принято не будет, а также, что ждать Диму смысла нет, Антон решил вернуться в отдел один.       Уже сидя в машине, Антон наспех набросал в заметках телефона основные моменты, которые требовалось проработать, включавшие, в том числе, список обрядов Храма безымянных богов.       Несколько лет назад Петроградская консерватория стала неожиданно модным местом. За возможность провести в Консерватории концерт разворачивались тайные войны среди музыкантов, находившихся на музыкальных вершинах.       Старейшая Консерватория в стране могла позволить диктовать свои условия и существовали некие негласные правила отбора музыкантов. Естественно, ни о каких выступлениях эстрадных музыкантов речи и не шло, не смотря даже на очень интересные финансовые предложения, но вот музыканты, выступающие с классическими программами, особенно религиозными, всегда были желанными гостями.       - Следующая будет Призыв. Да, Призыв, - за девушкой, стоявшей на сцене и листающей ноты, торопливо записывала помощница, - Паша, ты не против?       - Нет, моя радость. Но что потом? - скрипач положил скрипку на стул и присел на соседний.       - Да хоть Воздаяние. Сам знаешь, после Призыва мы теряем публику на одну-две композиции.       - Странный выбор, конечно. Может, пойдем по альбому? Зачем этот микс, Катя?       - Паш, не будь скучным. Всегда одно и тоже. Я хочу что-то новое. Что-то, что покажет всю красоту твоей музыки, заметь, именно твоей.       Помощница музыкантов незаметно поморщилась. Они уже порядка пяти часов провели в зале, совещаясь, споря, ругаясь о том, в какой последовательности презентовать музыку из нового альбома.       Павел и Екатерина, выступающие под псевдонимом Пауло и Франческа, дуэт молодых музыкантов, быстро завоевали популярность. Безумно талантливые и работоспособные.       Павел скрипач, как говорят, от бога. Его руки, казалось, могли сыграть все. И такой же талантливый композитор. Он писал удивительную современную классическую музыку, отвергая предложения о записи популярных трэков, но снискавший любовь Церкви, написав цикл, посвященный религии.       Его любимая сестра Катя, Катюша, как звал ее Павел, его верная музыкальная соратница, следовала за братом, аккомпанирую на фортепиано. Ее музыка была, возможна, менее душевна, но также технична и уверена, что и у брата.       Весь Петербург был увешан афишами с рекламой их концертов, билеты были проданы за несколько часов после начала продаж. При этом брат с сестрой с удовольствием давали небольшие камерные бесплатные концерты.       Поговаривали, что Гегемон Великого Синода должен вручить награду Павлу за вклад в развитие современной религиозной музыки.       Но то, что накануне концерта у них не было готовой программы, волновало. Даже нервировало. Программки были не готовы, конечно, нужное издательство готово было за ночь напечатать несколько сотен экземпляров, тем более, за дополнительную плату, но время близилось к девяти вечера, а итоговая программа была не готова.       - Василина! Василина, ты меня слушаешь? – Даже цокот каблуков выдавал недовольство хозяйки.       Василина отвлеклась от своих мыслей и подняла голову. На краю сцены, недовольно пристукивая каблучком, стояла Катя.       - Прости, прослушала, - виновато улыбнулась помощница.       - Ну, как так, - театрально всплеснула руками Катя, - мы уже все решили, а ты нас не слушаешь. Ведь нам еще репетировать.       Василина знала, что Павел всегда отмалчивался, и не встревал в споры с персоналом. Он не делал замечаний, как Катя, не требовал повышенного внимания или особого отношения к себе . Но, он просто увольнял людей, молча, без лишних эмоций. Разозлить его считалось среди стаффа страшнее, чем эмоциональную Катю .       - Я все сделаю, только повторите, пожалуйста, - мягко улыбнулась Василина. Она работала с музыкантами около полутора лет и все еще считалась неопытным помощником.       Чем-то она устраивала молодых людей, то ли ненавязчивой услужливостью, то ли способностью хранить определенные секреты, но даже несмотря на такие промахи, увольнять ее явно пока не собирались.       - Всего будет 10 композиций в основной программе и четыре в дополнительной. Первой будет Сладострастие…       Торопливо записав, Василина попрощалась с музыкантами.       Павел и Катя не любили, когда кто-то присутствовал на их репетициях, если только это не были совместные репетиции с оркестром.       - Наконец она ушла. Так утомляет, - Катя потянулась, разминая мышцы спины. Павел улыбнулся. Он давно уже пересел за рояль и одной рукой наигрывал незатейливую мелодию.       - Хочешь один со всем справляться? И на скрипке играть и мое место занять? – В шутливо-угрожающей манере Катя сложила руки на груди.       Паша поджал губы, стараясь не улыбнуться шире. Теперь он играл двумя руками известную всем «К Элизе».       Катя подошла ближе и обняла Павла со спины, прижавшись подбородком к плечу.       - Может, бросим все и уедем куда-нибудь?       - Куда?       - Где никто нас не будет знать.       - А такое место осталось? И как уехать, мне вот-вот орден дадут, - Павел перестал играть и развернулся к Кате, притягивая ее к себе и усаживая на колени.       Катя зарылась пальцами в волосы мужчины и поцеловала в нос, отчего тот смешно поморщился.       - А титул тебе дадут какой-нибудь? Рыцарь или что-то в этом роде?       - Не поминай рыцарей к ночи. Помнишь, как в детстве нас пугали – темной-темной ночью черный рыцарь на черном механическом коне утащит в подвалы Желтого дома на Неве…       - Тогда просто сыграй мне, мое Сладострастие…       Катя прижалась ближе к Павлу, обнимая ногами за поясницу и позволяя усадить себя на рояль. Стон, полный удовольствия, впитался в стены большого зала Петроградской консерватории.       Накидывая на ходу плащ, Василина на минуту остановилась возле зеркала и мизинцем потерла уголок губ, стирая размазанную губную помаду.       В это время Консерватория была пуста, ей встретился только один знакомый куратор из методкабинета, которого Василина помнила еще по учебе. Обычно мужчина был приветлив с девушкой, интересовался ее работой и сетовал на то, что Василина не стала заниматься собственной карьерой в музыке. И всегда понимающе кивал, когда девушка объясняла, что сейчас более счастлива, чем когда была третьей скрипкой во втором ряду.       Но сегодня куратор просто прошел мимо, едва удостоив Василину взглядом. Та пожала плечами, все равно спешила.       Правда, пока Василина направлялась к выходу, девушку не покидало ощущение того, что за ней кто-то идет или наблюдает. Остановившись возле гардероба, Василина оглянулась. Мимо нее торопливо прошла миниатюрная девушка с футляром для скрипки в руках.       Выдохнув, Василина повернулась и, повесив удобнее сумку на плече, собиралась сделать шаг вперед.       Но удар в лицо заставил девушку упасть на колени. От боли девушка зажмурилась и закрыла лицо руками. Из разбитого носа и губы по ладоням потекла кровь. Она почувствовала, что кто-то поднял ее на ноги и крепко держа за плечи, заставил идти, пока ноги не подкосились и Василину просто не поволокли по земле.       -Антон, Антоооон! Проснись! – Антон вздрогнул от того, что кто-то тряс его за плечо, тряс уверенно и напористо.       Шастун открыл глаза и потянулся, на ходу ловя планшет, с которым заснул на диване. Первое движение неприятно отозвалось в шее, грозя перерасти в боль.       - Ты опять спал на диване, - укоризненно, с легкой нужной долей волнения в голосе сказала Ира. Вероятно, она вернулась недавно, но судя по влажным волосам и отсутствию макияжа на лице, уже побывала в душе.       Антон же, как вернулся с работы, упал на диван с планшетом в одной руке и бутербродом с курицей в другой. И, очевидно, заснул, пытаясь разобраться в обрядах Храма безымянных богов. Снилась из-за этого полная ерунда, вроде курицы в короне, которая вообразила себя пророком и создала новую секту. Адепты называли себя куриане и выступали против шавермы.       - Этот диван божественно удобен, не смог отказаться от соблазна, - Антон прокричал это уже из ванной, плеща в лицо холодную воду. Сонливость не проходила, и тяжелый сон еще неприятно давил, делая Шастуна раздражительным.       - Ты будешь ужинать? – Ира прислонилась к косяку, держа в руках стакан с водой.       - Неа, - промычал Антон, не вынимая зубную щетку изо рта. Он здраво рассудил, что можно лечь спать и пораньше, раз уж все равно не получается приди в себя после незапланированного сна.       Антон пытался задремать под привычное сопение Иры, рассеянно поглаживая по обнаженному предплечью девушку, но мозг, окончательно перепутав время сна и бодрствования, не давал расслабиться.       Словно на автомате, Антон повторял про себя описания прочитанных ритуалов, пояснения с каких-то форумов, которые, как подозревал Шастун, совершенно не соответствовали действительности.       Антон запомнил, что ритуалы Храма безымянных богов делятся на семь категорий и только четыре разрешены.       Про них Шастун даже не стал читать, его, естественно, заинтересовали три запрещенные категории. Для собственного удобства, Антон их так и называл: первая, вторая, третья. Если нет официального названия, приходится как-то выходить из положения.       Про первые две Антон нашел много открытой информации, оказалось, что по ним проводилось множество исследований и литературных, и лингвистических.       Книги, которые были изучены и описывали сами ритуалы, назывались Гримуар Ангелов и Гримуар Демонов и были, собственно, посвящены вызову ангелов и демонов.       Причем, Гримуары не скрывались, их копии можно было найти в библиотеках, не во всех, конечно, но в той же Библиотеке Синода, к примеру, или Университета Санкт-Петербурга, легко при наличии читательского билета.       Рассудив, что ангелов и демонов не существует, Антон не стал углубляться в изучение этого вопроса. Если что-то понадобится, то спросит у Арсения, рыцари храма и гонялись за желающими обзавестись собственным демоном или ангелом.       Про третью категорию ритуалов информации, которой можно доверять, было чрезвычайно мало.       Переходя по ссылкам, Антон то и дело натыкался на знакомые «Заблокировано по решению Церкви», «Удалено по решению Синода».       К своему удивлению, нужные данные, пусть и в минимальном количестве, Антон нашел на форуме, посвященном Мантию.       Оказалось, художник расписывал фреску Храма безымянных богов и изобразил как раз один из ритуалов из третьей категории. Ее изображения были заблокированы на русско-язычной части Сети, но изображение фрески Шастун нашел на официальном сайте Миланского музея, который, как понял Антон, весьма покровительствовал художнику. Далекому от искусства Шастуну фреска понравилась, она навевала какой-то ужас и восхищение одновременно.       На фреске был изображен каменный алтарь, увитый плющом. На алтаре лежала обнаженная девушка, тело которой было покрыто множеством кровоточащих порезов. Кровь с тела жертвы стекала на алтарь и скапливалась в желобах, из которых пили окружавшие алтарь люди.       Руки девушки были широко разведены в стороны и скованны цепями, которые держали двое мужчин. Голова девушки была украшена витой короной. По сюжету, вероятно, жертва пыталась вырваться, но цепи и тяжелая корона не давали.       Над девушкой склонился мужчина в черных одеждах, держащий в руках нож, кончик которого касался живота жертвы.       Его яркие голубые глаза привлекали внимание. Он смотрел на девушку с какой-то необъяснимой любовью, гладя ее по волосам.       Оторвать взгляд от изображения фрески было сложно. Антон мельком разглядел задний фон картины, судя по всему, действие было перенесено в какой-то открытый языческий храм в лесу. Небольшой домик и горящий костер выглядели чужеродно на фреске, как противоестественный островок нормальности.       Из скудного описания к фреске следовало, что это один из ритуалов теней, жертвоприношение человека.       Проснулся Антон сразу. Просто открыл глаза, бездумно уставившись в потолок. Телефон на тумбочке деликатно провибрировал и тут же разразился тяжелым роком.       - Боже, Антон, сколько можно, - простонала Ира и перевернулась на другой бок, прикрываясь руками.       Шастун резко сел и схватил телефон. Ира тем временем забрала его подушку и накрыла голову.       - Да, - хриплым голосом выдал Антон.       - Антох, у нас труп. Ждем тебя в Петроградской консерватории, - бодро, как всегда, доложил Позов.       - А мы там зачем? Консерватория не в нашем районе.       - Похоже, опять наш случай. Как в Галерее.       - А так как у нас на хвосте и так уже Церковь, решили других не напрягать, - Шастун уже понял, что доспать не удастся. Он взял с тумбочки часы. 1.59. Время начала ночной службы.